– Владюш…
– Кто звонил? – Он резким движением скинул полотенце и надел белый легкий халат с черным иероглифом на спине. Мобильный сунул в карман, будто показывая, что без присмотра его теперь не оставит.
– Сергей… Владимирович, – Ната с трудом вспомнила имя. – Из банка «Кредитная политика». Просил передать, что ты просрочил платеж.
Владик хмыкнул и прошелся по комнате. Огнедышащий дракон на его спине недобро смотрел на Натку, будто прикидывая, спалить ее своим пламенем или пусть пока живет…
– Задержал! – хохотнул Владик. – Утром не успел заплатить, а днем уже задержал! Вот хамы! – Он резко задернул штору, и Наткин клатч исчез из ее поля зрения. – Я, понимаешь, машину последнюю в кредит взял, «Лексус» гибридный хотелось, последней модели, а денег не то чтобы не было, просто в кредит удобнее получается, у них там реклама такая, у банка этого – низкие проценты и все прочее… Ты ж понимаешь, что это не сразу деньги бухнуть, и все, а постепенно выплачивать… – Владик говорил бессвязно и торопливо и при этом будто не замечал ее, ходил от стены к стене, мелькая своим иероглифом.
«Зачем он мне все это рассказывает, – подумала Натка, – я же его ни о чем не спрашиваю?..»
– Я, конечно, мог купить себе третью машину и без кредита, мне это раз плюнуть. Но я ж говорю – удобно… Или сразу деньги вбухивать, или частями… Проценты в условиях постоянной инфляции – это фигня…
Будто оправдывается, думала Натка, даже Лешик сказал бы «это мои проблемы» и разбил пару тарелок. Она бы тоже разбила, на этом бы и разбежались… до завтра.
Зачем он сумку мою занавесил? Солнце в окно не светит, сторона теневая…
Натке вдруг стало так страшно, что ладони вспотели, а сердце переселилось куда-то в пятки.
Лена ведь спрашивала ее – где ты сумку бросаешь?.. Кто мог твоим паспортом воспользоваться?.. И даже на Владика намекала – мол, ты девушка легкомысленная, тебя на почве любви вокруг пальца обвести проще простого.
Влад все говорил и говорил, в руках у него появилась бутылка сухого вина – дешевого, между прочим, в таком интерьере и такое вино – смешно…
Натка вообще не смогла припомнить, чтобы Владик хоть раз потратился во время их частых свиданий – букет и тот Лешик подарил…
Нет, были еще сегодняшние розы – вполне шикарные, как же она забыла!
Владик разливал по бокалам вино, видимо, в честь примирения и как извинение за свою грубость.
Натка рванулась вперед, схватила с подоконника клатч. При этом она случайно толкнула Владика, он разлил вино.
– Ты что, солнце, куда подорвалась?
Это опять был прежний, насмешливый, расслабленный и благополучный Владик – положительный во всех отношениях, счастливый лотерейный билет. Но Натка уже не верила в его положительность – боялась поверить, потому что ей не семнадцать лет и жизнь ее кое-чему научила, хоть Лена так не считает.
– Я, это… вспомнила… надо срочно идти… – пробормотала Натка, натягивая сарафан и отыскивая свои босоножки, которые в пылу страсти бог знает где скинула. – У меня Сенька! Его нужно кормить, играть и забрать…
– Какой еще Сенька? – удивился Владик, и губы его опять превратились в тонкую полоску.
– Ребенок… Сын!
Босоножки наконец нашлись в коридоре, Натка нацепила их на ноги, не застегивая.
– Твой?! Ребенок-то чей? – не понял Владик.
Она выскочила в подъезд, не удостоив его ответом.
«Дура! – тут же мысленно отругала себя Ната. – А вдруг он правду сказал?! Купил мужик третью машину в кредит, что здесь такого?! У богатых свои причуды. Проценты на фоне постоянной инфляции – это фигня…»
* * *
Самсон Гамлетович Ленинградов оказался бессовестным попрошайкой. И хотя на табличке, прикрепленной к вольеру, содержалась убедительная просьба не кормить жирафа, Самсон Гамлетович преследовал каждого посетителя в надежде урвать кусочек чего-нибудь необычного – того, что не входило в его рацион.
– Сень, ему мороженое точно нельзя! – Никита предотвратил попытку Арсения сунуть эскимо в пасть Самсону, перегнувшемуся через ограду вольера.
– Почему?
– Это все равно что тебя накормить… гвоздями.
– И что? – возмутился Сенька. – Что мне от гвоздей будет-то?
– Ой, – испугалась Лена, – ты ему сейчас подашь идею…
– Видишь, у него на обед ветки ивы подвешены? – уходя от опасной темы, Говоров присел возле Сеньки и показал на висевшие в вольере ветки.
– Это есть невозможно, – констатировал Сенька. – Так и помереть недолго.
– Еще он ест морковку, бананы и виноград, – объяснил Никита.
– Ну, это еще ничего, – кивнул Сенька. – Кроме морковки, конечно. Ему точно нельзя мороженое?
– Точно.
– А мне – гвоздей?
Никита поперхнулся, поймав взгляд Лены, в котором опять мелькнула паника.
– Есть гвозди, брат, это большая глупость. Живот разрежут, уколов поставят штук сто, оно тебе надо?
– Нет, – согласился Арсений, в один присест доедая мороженое. – Все, что угодно, только не уколы.
Никита подмигнул Лене, торжествуя победу над своей же ошибкой. Она недоверчиво улыбнулась и покачала головой.
– Кит, а почему он Ленинградов? – спросил Сенька.
– Потому что в Ленинграде родился.
– Какой он тебе Кит? – возмутилась Лена. – Дядя Никита!
– Мы договорились, что можно Кит, – шепнул ей заговорщицки Говоров.
– О чем вы еще договорились? – тоже шепотом спросила Лена.
– О том, что в следующую субботу пойдем в луна-парк.
– Кит, а почему он Гамлетович?
– У него папа Гамлет.
– А мама?
– Я не знаю, – растерялся Никита.
– Мама у него – жирафиха, – подсказала Лена.
– Тогда я не понимаю, почему он Самсон, – не сдавался Сенька.
– Это не обязательно понимать, Сень, – сказал Говоров. – Назвали как назвали, его не спросили.
Сенька захохотал:
– И меня не спросили!
Самсон Гамлетович, не получив от Сеньки никакого разнообразия к своим ивовым веткам, переключился на других посетителей.
В одном вольере с ним бродили забавные кабаны – «бородавочники», как было написано на табличке, – и паслась черная антилопа.
– Кит, как бы я хотел стать таким же большим, – мечтательно произнес Арсений. – Можно было бы сэкономить на колесе обозрения.
– А мы сейчас попробуем… сэкономить!
Никита поднял Сеньку и посадил себе на плечи.
– Ура! – закричал тот. – Урра! Я жираф!!!
Заинтересовавшийся необычной конструкцией, Самсон Гамлетович подошел к Сеньке, лупившему изо всех сил ногами Никиту по груди, и перегнулся к нему через ограждение.
– Кит, он меня за своего принял! Теть Лен, что делать?!
Лена, вздохнув, достала из сумки яблоко и протянула племяннику.
– На, угости родственника.
– Урра! – Сенька протянул яблоко жирафу, и тот, мелькая фиолетовым языком, стрескал угощение с таким аппетитом, будто неделю ничего не ел.
Лена взяла Говорова под руку.
– Пойдем еще кого-нибудь посмотрим, а то у меня уже шея затекла на Самсона Гамлетовича смотреть.
Никита вдруг почувствовал себя абсолютно счастливым.
Ребенок на шее, Лена, мягко положившая руку на его предплечье, и жираф-попрошайка в вольере… Почему он раньше не знал такого простого рецепта?
Еще были необязательные компоненты этого счастья – солнечный день, например, и перепачканные мороженым брюки, – но все основные ингредиенты, он точно знал, работали только на выработку эндорфинов, адреналина и еще каких-то неведомых, неизвестных науке гормонов, от которых хотелось запеть и взлететь вместе с Леной и Сенькой, слегка придушившим его липкими пальчиками и колотившим пятками по груди.
– Знаешь, я решил не экономить на колесе обозрения, – сообщил он Арсению.
– И я решил не экономить! – И Сенька особенно сильно ударил Никиту пятками в грудь.
Говоров закашлялся, потом быстрым шагом направился по дорожке в ту сторону, куда потоком устремлялась толпа.
– Тут нет колеса обозрения, – засмеялась Лена.
– Да? – остановился Никита. – А что здесь есть?
– Пойдем посмотрим павлинов. Я никогда не видела, как они распускают хвосты. Не везло.
– И я не видел, – деловито сообщил Сенька. – Кит, на колесе мы завтра прокатимся, а теперь давай сделаем, чтоб тете Лене повезло.
– Давай, – согласился Никита. – Только не бей меня пятками и не души, а то не доедем.
– Я постараюсь, – сказал Сенька и действительно перестал сучить ногами и ослабил хватку.
– Фантастика, – улыбнулась Лена. – Да в тебе Макаренко пропадает… Кит.
– Кто только во мне не пропадает, если покопаться, – подмигнул ей Никита, и они свернули на дорожку, где стоял указатель «Дом птиц».
Если покопаться – в нем действительно много чего пропало в последнее время…
Чувство радости, например, от простых, приятных вещей. Хорошего ужина. Короткой прогулки. Интересного фильма. Смешного анекдота. Талантливой музыки.
В одиночку это не имело никакого смысла, не приносило удовольствия, потому что радостью нужно делиться, а делиться с некоторых пор стало не с кем.
Тот, кто сказал, что одиночество тяготит только тех, у кого внутри пусто, – не прав. Можно быть очень думающим и содержательным человеком, но когда не с кем разделить удовольствие, жизнь не приносит радости.
Неудачи, невзгоды, непогожие дни вполне можно пережить в одиночку, но невозможно оставлять только себе счастливые открытия, положительные эмоции и прелести отдыха.
Тогда все это ни к чему.
Он и привык за последний год, что ему это ни к чему. Ощущал себя роботом – работа, еда, работа и отдых, ровно столько, чтобы опять включиться в эту самую работу.
Его желание после неудачного брака снова заполнить свою жизнь семейными отношениями обернулось крахом и попыткой суицида второй половины. Она, эта половина, хотела доказать Никите, что он недостоин ее любви…
Элина Баженова проходила свидетельницей по делу о смерти пассажира в аэропорту. Жгучая брюнетка со жгучими темно-карими глазами и тонкими чертами лица. Белоснежная кожа и фигура без той болезненной стройности, которую принято считать эталоном.
Красавица, равнодушно подумал тогда Говоров на допросе.
Происшествие яйца выеденного не стоило, пассажир умер в зале ожидания от инфаркта. Но он оказался клиентом туристической фирмы, которая принадлежала Элине, и нужно было задать ей пару вопросов, чтобы закрыть это дело за отсутствием состава преступления.
Элина отвечала на вопросы охотно и подробно, а Говоров под взглядом ее цыганских очей почувствовал себя неуютно. Может, все дело в ее сладких духах, от аромата которых кружилась голова и плохо соображалось.
Когда она вышла, Никита открыл форточку. И тут же забыл об Элине.
И очень удивился, когда встретил ее после работы возле своей машины.
– Я оставила у вас в кабинете перчатки.
– Простите, но никаких перчаток я в своем кабинете не находил…
– Не может быть.
– Хотите, вернемся, проверим?
– Нет-нет, не надо. Вы бы заметили их, они яркие, красные, очень приметные…
Говоров вдруг заподозрил, что перчатки только предлог подкараулить его у машины – он точно помнил, никаких красных перчаток у нее не было.
Только зачем его караулить? Дело закрыто, никаких проблем у ее фирмы не возникло – смерть от инфаркта доказана результатами экспертизы.
– Извините, – Элина пошла к своей машине, оставив за собой шлейф духов, которые в прохладе осеннего вечера показались не такими уж удушающими.
– Постойте! – окликнул ее Никита.
Она замерла, оглянулась, полоснула его своим страстным взглядом. Говоров страшно смутился… Он не плейбой, не красавчик, не олигарх, чтобы вдруг и сразу воспылать к нему страстью. Да еще даме с такой внешностью, новенькой «Вольво» и турфирмой.
– Я… позвоню вам, если найду перчатки.
– Не было никаких перчаток. – Элина подошла к нему и заглянула в глаза. – Я их придумала.
Заметив его смущение, она стала напористой, если не сказать – наглой…
– Зачем?
– А вы не догадываетесь?
– Дело закрыто, у вас нет никаких проблем…
– Это у вас никаких проблем, а у меня… – Она слишком близко стояла, так близко, что он видел – тушь на левом глазу немного размазалась, совсем чуть-чуть, это заметно только с такого расстояния.
Никита понимал – Элина сейчас скажет нечто такое, от чего ему станет стыдно и на что он не найдет ответа. Нужно бежать скорее, заскакивать в машину и рвать подальше от этой сумасбродки, маньячки и, скорее всего, истерички.
Он так и сделал. Кажется, даже грязью обдал ее белый плащ.
А дома вдруг загрустил – очень одиноко, невкусно и скучно оказалось есть жареную картошку с сосисками.
Почему, в конце концов, он должен бояться чужих чувств? Почему за яркой внешностью и решительностью нужно подозревать психическое расстройство? Сумасбродка и истеричка не смогла бы управлять крупной фирмой, заработать на новую «Вольво» и так проникновенно, уверенно смотреть ему в глаза.
Никита собрал все деньги, которые были в доме, поехал в галерею «Боско ди Чильеджи» в Петровском пассаже и купил красные перчатки. Длинные, до локтя. Размера он не знал, поэтому сказал продавщице – «на вашу руку».
Потом помчался на работу, где в деле были указаны все ее телефоны. В графе «семейное положение» он прочитал «вдова», и оно, это слово, давало ему право действовать дальше.
По домашнему номеру никто не ответил.
Мобильный был отключен.
Тогда Никита, прихватив красные перчатки, поехал в ее турфирму. Адрес он, слава богу, знал тоже из материалов дела.
Буду ждать ее до утра, пока не придет, твердо решил Говоров. Он делал очевидную глупость, но невкусный ужин его доконал.
«Вольво» Элины стояла у входа.
Охраннику Говоров показал удостоверение, и тот, пропустив его, разве что честь не отдал.
Элина сидела в кабинете директора и, закинув ноги на стол, пила дорогой коньяк и слушала «Времена года» Вивальди.
Увидев Говорова, она встала и… опустила жалюзи.
Никита бросил перчатки на стол.
– Я их нашел.
– И правда… мои.
Она надела перчатки и обняла его, обхватив за шею.
– Думаешь, я сумасшедшая?
– Да. Только я тоже дурак.
Это была изнуряюще долгая любовная схватка…
Под пассажи Вивальди они перебили в кабинете почти все сувениры – большие ракушки и прозрачные колбы с белым песком кубинских пляжей Варадеро.
– Я люблю тебя, – шептала Элина, – люблю… Не знаю, что со мной случилось, увидела и голову потеряла…
От Никиты никто никогда не терял голову, это он ее потерял – от своей жены, поэтому слова Элины пробудили в нем новое чувство собственной значимости и нужности. Любил всегда он. И никогда – его…
Словно во сне он прожил два месяца. Ему была непривычна забота о нем – непривычно внимание, с которым Элина заботилась о его гардеробе, правильном питании и здоровье. Он не заметил, как в какой-то момент потерял право голоса. Не понял вовремя, что любовь может быть удушающей, связывающей по рукам и ногам.
Элина переехала к нему, заняв собой, своими вкусами, привычками все его квадратные метры, всю его душу и существование.
– Не надевай эту рубашку, она тебя простит.
– Не вздумай есть столько морепродуктов, получишь белковый шок.
– Не стригись так коротко.
– Не трать так много денег на книги. Зачем тебе букинистическое старье?
У нее хватало времени руководить своим бизнесом, заниматься хозяйством и отслеживать все его телодвижения.
Он ходил к ее парикмахерам, носил одежду, которую она покупала, машину отгонял в сервис ее приятеля и мыл на мойке, которой владел друг ее бывшего мужа.
У нее все было схвачено, расписано и продумано.
Пару раз она обращалась к нему за помощью для своих друзей. Он поговорил с кем надо, сгорая от стыда, но друзьям это не помогло.
Тогда Элина сказала:
– Зачем тебе эта прокуратура? Хочешь, откроем ресторан и я сделаю тебя управляющим?
Открывать ресторан Никита не хотел. Так же, как не хотел менять машину, носить безобразно дорогие рубашки и питаться спаржей на пару.