— Утром или вечером? — машинально спросил я.
— Вечером…— удивленно ответил Полтешок. — А какая, на хрен, разница?
— Да так…— отозвался я. — А кто тогда убийство монтировал?
— А хрен его знает…— пожал плечами Паша. — У Шилькина спроси.
— Спрошу, — пообещал я и погрузился в просмотр сюжета о развенчании Мисс Галактики, а если по-простому: Оксанки Федорчук — бывшей курсантки милицейской школы.
Ничего неожиданного, для меня по крайней мере, с ней не случилось. История была довольно банальной. По слухам, в Оксанку влюбился один крутой мужик по кличке Карабас. Мой, кстати, клиент, как выражается Спозаранник. Взял он, значит, да и вложил в нее денежку. Причем чужую. Стала Оксанка мисс Вселенной, поездила по городам далекой Американщины, да тут Карабаса и вычислили. Зачем, говорят, ты, сука, такую большую денежку на лейтенанта милиции тратишь, нехорошо! Ну он, натурально, к ней: хорош, говорит, покатались. Пора, моя дорогая, лыжи отсюда смазывать… Уехали. А корону вместе с мантией, стало быть, другой девочке отдали. Вот и вся любовь.
Но в сюжете история выглядела до предела романтичной и мне в общем понравилась. Ну ее, Оксанку эту — один грех с ней…
Тем временем красная лампочка погасла. Из эфирной аппаратной вывалилась выпускающая бригада во главе с Шилькиным, который выглядел как грузчик, только что в одиночку таскавший корабельные контейнеры.
Я подошел к нему и осторожно спросил:
— Илья, кто монтировал убийство утром?
— Майкл, — безучастно ответил он.
— Где искать?
— Там…
И он обессиленно махнул рукой в сторону. Я пошел в указанном направлении, изумляясь перемене, произошедшей в редакции после эфира. Главное, было тихо. Люди двигались по ньюс-руму медленно, негромко переговаривались, улыбались друг другу и вообще наслаждались спокойствием. До последнего выпуска оставалось три часа, и я уже знал, что это затишье — перед бурей, но все равно было приятно.
Дойдя до монтажной аппаратной, на дверях которой красовалась надпись: «Осторожно — Майкл!», я заглянул внутрь. Никого. Надо бы позвонить Обнорскому, пока есть время…
***
Обнорский был «временно недоступен». Спозаранник перманентно занят, Шах на минутку вышел, Модестов говорил по другому телефону, а Железняк пошла в женскую консультацию. Поэтому, сделав несколько пустых звонков и наговорив Ксюше кучу любезностей, я связался с Зудинцевым и выяснил, что он находится в архивном отделе, поэтому прямо сейчас мы устроим «конференц-колл» с присутствующими там же Обнорским и Агеевой.
— Где ты набрался этих буржуазных штучек, Михалыч? — спросил я.
В трубке щелкнуло, и голос Обнорского гордо сказал:
— Где надо, там и набрался. Сейчас не каменный век.
Конференц-колл двадцать первого века, в понимании Обнорского, состоял в том, что они включили телефон на громкую связь, дабы меня было всем слышно, а я, в свою очередь, не слышал бы почти ни хрена, кроме звяканья кофейных чашек да простуженного покашливания Агеевой. Судя по звуку, Обнорский по обыкновению расшагивал по кабинету, поэтому голос его то удалялся, то приближался.
— Давай, Михалыч! — торжественно сказал он.
— Мне кажется, — начал Зудинцев, — Козлова не собирались убивать, во всяком случае, это можно было бы сделать проще. Но они, видимо, не договорились. Убивали уголовники, это точно.
— Что у нас есть на Козлова, Марина Борисовна?
— По моей части немного, — просипела Агеева. — Поднялся на черном металле, потом исчез на несколько лет. Есть сведения, что у него был какой-то нефтяной бизнес в Ингушетии, потом прогорел, вернулся. Стал заниматься здесь строительством и сумел подняться. Фирма «Спешиал Билдинг компани» — в основном долевое строительство. Женат, взрослый сын.
— Скандалы, судимости?..
— Да так, ничего существенного, — послышался шорох бумаг. — Жалобы обманутых дольщиков — впоследствии удовлетворены… Проходил свидетелем по антикварному делу Крагина, но там все чисто. В политику он не лез. Так что…
— Нужно поплотней заняться его семьей…— подал голос Зудинцев.
— Георгий Михайлович, как всегда, за бытовую версию. — Простуда не мешала Марине Борисовне говорить с предельно ядовитой интонацией.
— А ты меня не подкалывай, Марина, — привычно обиделся Зудинцев. — Я, между прочим…
— Брек! — прервал бой Обнорский. — Дал же Бог характер… Есть зацепка — эта несчастная видеокассета.
— Прямо «Блоу ап»! — блеснула образованностью Агеева.
— Какой еще «ап»? — не выдержал я. — «Рыжий», что ли? Чем вы там вообще занимаетесь, коллеги? Вот я, например, на пожар съездил…
На том конце провода повисла пауза. Видимо, обо мне они забыли.
— На пожар? — голосом, не предвещающим ничего хорошего, поинтересовался Обнорский. — Ну и как там, на пожаре?
— Попахивает…— сказал я.
— А что с кассетой?
— С какой кассетой? — невинно переспросил я. — Ах, с кассетой… Пока ничего.
Говорить о том, что я вообще пока что смутно представляю, о какой кассете идет речь, я не стал.
— Ничего, значит, — протянул Обнорский. — А скоро будет «чего»?
— Вот-вот! — пообещал я. — Мне тут не очень удобно разговаривать…
— Ну и заткнись! — оборвал меня шеф. — Так вот… По крайней мере кому-то понадобилось ее выкрасть. И этого «кого-то» необходимо вычислить… Решаем так: Михалыч, проверяй семью, вы, Марина Борисовна, все-таки покопайте, что там с дольщиками, и подождем новостей от Кононова.
— Из вытрезвителя…— пробурчала Агеева.
Я мудро промолчал.
— Из новостей! ~ поправил ее Обнорский. — Слышь, Макс? Новостей из «новостей». Завтра в десять жду тебя в Агентстве с подробным отчетом. И не идиотничай! Я за тебя поручился.
— Не подведу, вашество! — сказал я. — Извините, дела…
Повесив трубку, я побрел в буфет — нужно было подумать. И начать хоть что-нибудь делать по этой истории.
***
Прежде всего нужно было выяснить, о какой кассете все они говорят — ведь насколько я понял, здесь ее стерли. Получалось, что сама кассета никому уже не нужна. Тогда что же они, собственно, ищут? Интересно, конечно, вычислить, кто это сделал, но мало ли какие мотивы были у человека? Да и потом, в таком бардаке вполне возможно стереть материал случайно. Для начала нам нужен Майкл…
Кофе безнадежно остыл. «Вот так ты всегда, Кононов, — сказал я себе. — Вместо того, чтобы встать и что-нибудь сделать, играешь в Спозаранника — думу думаешь… А ну встал и пошел искать Майкла!»
И я встал. И заказал себе еще кофе. Потому что торопиться было все еще выше моих сил. Но о моих силах никто тут, похоже, не заботился, поэтому горячего кофе я так и не попил. Влетевший в буфет Махмуд отправил меня принимать какой-то материал из Москвы. Не успел я с грехом пополам записать все, что меня просили, субтильный корреспондент Лыжков потребовал, чтобы я договорился о какой-то срочной съемке в Эрмитаже. Потом я полчаса носился по редакции, выясняя, где может быть спрятана бумага для факса, а затем составил график ночной развозки для такси, попутно умудрившись продиктовать нескольким операторам, во сколько и с кем у них завтра выезд.
Башка у меня трещала — будь здоров, и я уже серьезно подумывал потребовать от Обнорского компенсации за вредную работу. Но тут примчалась со съемки очередная бригада, и давешняя брюнетка Аня напихала мне в руки кучу кассет, отправив на монтаж к тому самому Майклу. В редакции к этому времени снова начался девятибалльный шторм, и мне ничего не оставалось, как мчаться рысцой в монтажную, подстраиваясь под общий темп.
Влетев в аппаратную, я увидел, что за магнитофонами колдует толстенький, небритый человечек. Дымчатые очки двигались на его носу как живые, а руки мелькали с такой скоростью, что у меня зарябило в глазах.
— Вторая аппаратная тут? Вы Миша? — пытаясь отдышаться, выпалил я.
— Падай! Будешь кассеты подавать. Давай триста восьмую!
— Меня Макс зовут, — сказал я, пихая ему кассету.
— Меня — Майкл. — Кассета исчезла в чреве магнитофона и зажужжала. — Кретин…
— Кто? — обиделся я.
— Да оператор! Ни одного живого плана! Давай двести девятнадцатую!
Протягивая кассету, я завороженно следил за тем, как быстро мелькали руки Майкла, то нажимая какие-то кнопочки, то крутя какое-то колесико. На экране менялись картинки, и наконец что-то начало складываться.
— Красиво…— попробовал я «влиться в процесс».
— Говно! — отрезал Майкл. — Не срастается…
Из висящего на стене динамика раздался голос Шилькина:
— Полторы минуты до эфира!
— Иди в жопу! — отозвался Майкл, не переставая «клеить».
— На себя посмотри! — парировал динамик.
— Он нас слышит? — удивился я.
— Нет. Но и так знает…
— Ты вчера убийство клеил? — ни с того ни с сего бухнул я.
Майкл бросил на меня быстрый взгляд.
— Допустим. И чего?
В аппаратную заглянула рыжая девушка и взвизгнула:
— Майкл, финальный код!
— Две — тридцать три! — отозвался Майкл. — Так в чем дело?
Момент для разговора был явно неподходящий, но деваться было некуда.
— Да вот, некоторые говорят, что ты случайно…— замямлил я.
— Материал затер? — криво усмехнулся Майкл. Нажав какую-то кнопку, он вскочил, выхватил кассету из магнитофона и побежал к выходу. — Здесь сиди, я сейчас!
Из открытой двери послышались уже знакомые команды: «Внимание, первый… Мотор!!! Внимание третий… Видео „Смольный“ со второго! Третий, мотор!»
Вернулся Майкл и прикрыл дверь. Сев на свое кресло, он что-то пробормотал, потом повернулся ко мне.
— Объясняю для тупых. — Он вставил в магнитофон кассету. — Вот кассета, которая пошла на эфир. Чтобы стереть материал так, как он был стерт, нужно было вот так…— он показал на экран, где появилась утренняя картинка с набережной, — промотать первый кадр, поставить метку входа… вот так… и нажать на запись. То есть сделать это специально! А на хрена мне это делать специально?
— Да вроде и ни к чему, — пожал плечами я. — А вот ты говоришь: «Кассета, которая пошла на эфир». А что, была еще какая-то кассета?
— Конечно. Кассета-исходник, которую записывает камера, а мастер-кассета — та, на которую материал монтируется.
— Но тогда в чем проблема? — совсем запутался я. — Взяли бы этот самый исходник и смонтировали бы еще раз!
— Правильно мыслишь. Но в том-то и подлость, что эта сука затерла не весь материал, а оставила первый кадр — он вновь отмотался на самое начало.
— Зачем?
— А затем, чтобы никто до самого последнего момента не понял, что сюжет стерт. Режиссер, перед тем как выдать материал, всегда видит его первый кадр. И только убедившись в том, что это именно он, дает команду «Мотор!».
— И что?
— А то, что когда все поняли, что мастер-кассета затерта, исходника на студии уже не было.
У меня в голове что-то стало проясняться. Так вот какую кассету нужно найти! Значит, убийство на видеопленке до сих пор существует… Я взял след, и меня понесло.
— А когда ты видел исходник в последний раз?
Майкл моего энтузиазма не разделял и встал.
— Слушай, а тебе не кажется, что это не твое собачье дело?
— Просто помочь хочу, — сказал я, понимая, что разговор уже закончен.
— Обойдусь. — Майкл пошел к дверям. — А сперли его во время эфира.
— А кто же тогда затер мастер? — затараторил я вдогонку. Майкл задержался в дверях. — Главное, когда успел?
— Ты, по-моему, не очень-то администратор, — сказал он, внимательно меня разглядывая. — И неспроста тут появился. Так?
— Неспроста, — согласился я. — Работы нет совсем.
Хотя работы-то как раз было навалом.
Окончание последнего эфира сопровождалось такой же умиротворенной расслабухой. Первым из аппаратной вышел Градин. Оказалось, что элегантность его была, как бы это выразиться, половинчатой, что ли. Поскольку пиджак, рубашка и галстук резко контрастировали с разбитными шортами и видавшими виды кроссовками. Перехватив мой удивленный взгляд, он ухмыльнулся и пошел в гримерку.
Потом появился обессилевший Шилькин, за ним потянулись ассистенты.
— Пи-ива…— томно протянул главный режиссер, и сопровождающие его лица согласно закивали. У меня, как у собаки Павлова, немедленно проснулся условный рефлекс, и я сглотнул слюну, что не укрылось от Шилькина, который поманил меня жестом и шепнул:
— Пошли с нами в «Пушкаря». Этот кровавый денек надо запить…
Я мысленно нарисовал себе картину активного сбора информации за кружечкой-другой пивка и остался ей удовлетворен. О том, что завтра утром скажет мне Обнорский, я старался не думать.
В баре на Большой Пушкарской было пустынно. Официанты, похоже, уже привыкли к телевизионщикам и не обращали особого внимания на громогласное обсуждение местных звезд эфира и тонкостей телевизионной технологии.
Сам я после третьей кружки перестал вздрагивать от словосочетаний типа «склейка в стык» и «немонтажный переход». Пора было переходить к делу, пока я еще был в состоянии шевелить мозгами.
Майкл сидел строго напротив и делал вид, что абсолютно не замечает моего присутствия. Зато Шилькин, заметно охмелев, постоянно обращался ко мне, вновь и вновь возвращаясь к утреннему происшествию.
— Макс, да ты пойми, — страдальчески гудел он, — кто-то ведь предал нас, просто предал! А ведь среди наших — некому! А кто-то все-таки предал… И раз уж ты с нами, то…
— Да брось ты, Илья, — перебил я его, опасаясь, что он сболтнет про меня лишнего. — Сколько народу эту пленку видело — соблазн перепродать конкурентам, тем же бандитам, ментам, в конце концов… Думаешь, у вас никто не может быть завербован?
— Никто, — он пристукнул кружкой по столу. — Ручаюсь. За своих ребят — за всех р-ручаюсь.
— За всех, за всех?
Неожиданно встрепенулся Майкл:
— Точно! Вертелся же этот… Стажер! Коль, ну помнишь, такой худенький!
— А разве он на этой неделе приходил? — с сомнением отозвался Норвежцев, отвлекаясь от пространного объяснения Полтешку, как надо и как не надо монтировать.
— Был, — настаивал Майкл. — Точно был! Возле монтажной крутился…
— Кто такой? — меня очень смущала горячность Майкла.
— А хрен его знает, студент какой-то.
— Их к нам толпами присылают…— неожиданно поддержал его Шилькин. — Да у нас такое творится — себя не помнишь!
— Да уж, у вас шумновато, — согласился я.
— А ты-то где раньше работал? — поинтересовался Норвежцев.
— Я-то? — мне вспомнились последние полчаса перед эфиром. — Практически в самом тихом и спокойном месте на земле.
***
Я сидел на любимом диванчике шефа, потирая виски. Обнорский смотрел на меня без сострадания.
— Налаживаешь личные контакты? — язвительно принюхался он. — Молодец…
— Сами просили шифроваться, Андрей Викторович, — буркнул я. — Объявили бы на НТВ честно, так, мол, и так, вот вам великий сыщик Кононов Макс. А то — «новый администра-а-атор…»
— Ладно, не ной. Есть результаты?
Я многозначительно посмотрел в потолок и поморщился — двигать глазами было больно. «Нет у меня никаких результатов, дорогой шеф», — подумал я. И сказал:
— Есть один след. Стажер. Никто его не запомнил. Возможно, профессионал. Буду разрабатывать. Кассету найду.
— Послушай, великий сыщик, — Обнорский присел передо мной на корточки, как воспитательница в детском саду перед клопом, кидающимся камнями на прогулке. — Ты как думаешь, зачем тебя в эти новости послали?
— Кассету искать, — послушно промямлил я.
Обнорский посмотрел на меня брезгливо.
— Кассету?.. И для чего же нам, по-твоему, кассета?
— Так это… Коллегам помогаем. И вообще…— я очень старался на него не дышать.
— Да ты, Кононов, вконец все мозги пропил! — взорвался Обнорский и, встав, шваркнул кулаком по столу. — Ты хоть помнишь, что на кассете этой — убийство! Резонансное, настоящее! Тебе вообще кто-нибудь говорил, чем занимается Агентство, в котором ты работаешь?!