Вообще-то редко кому выпадает заметить горностая. На целый выводок наткнуться легче, потому что не всем сразу удается спрятаться. Надо, однако, сказать, что семейство распалось вскоре после того, как его увидели доярки. Близилось такое время, когда каждому зверьку предстояло начинать самостоятельную жизнь. Да и чего тянуть: за лето молодые переняли от родителей все привычки и навыки, свойственные горностаям, стали настоящими хищниками, резвыми и упорными. Пример матери заражал, а пустой желудок подгонял, — так детеныши горностаев завершают свое школьное образование и получают аттестат зрелости. На зерновом поле им пригодились все усвоенные премудрости, и они сдали последние экзамены.
«Не может быть, — говорят иногда, — не поверю, пока сам не увижу». И правда, трудно поверить, что молодые горностаи способны забираться в такие маленькие норки. А ведь не было такого хода, куда бы они не проникли, преследуя вредителей нолей. Пестрое мышиное общество собиралось возле скирд. Здесь-то в основном и хозяйничали горностаи, проводя одну охоту за другой. Случалось и так, что в охотничьем пылу где-нибудь под скирдой брат натыкался на брата и готов был с ходу тяпнуть его за нос. Как-то раз молодой бедовый горностай полез в нору, но тут же попятился. Юркнул снова — та же история. В норе раздалось шипение, и из нее, словно на пружине, выскочила маленькая головка и, ощерив пасть, кинулась на горностая. Правда, укусить не смогла не дотянулась. Оказывается, горностай попал в ту же нору, что и гадюка — она тоже охотилась на мышей. Та изготовилась для нового нападения и следила за горностаем неподвижным, гипнотизирующим взглядом. Разошлись так и не сцепившись — горностаи слегка отскочил, а змея втянула свою голову обратно в пору.
Гадюка, хоть и маленькая у нее головка, а сообразила, что в узком ходу горностай с пей не справится. Так что разум подсказывал горностаю не преследовать гадюку. Впрочем, если бы ее прикончить, была бы двойная выгода: пообедал бы хорошо и в дальнейшем на одного конкурента в охоте стало бы меньше.
Горностаи оставались на полях до первого снега и даже несколько больше. Они нигде не нашли бы места лучше, хотя и здесь были свои неудобства. Трактористы поднимали зябь, переворачивали пласты земли вместе с жнивьем, осыпавшимся зерном, мышиными норами и подземными кладовыми. Жуткий урон причиняли маленьким грызунам, много детенышей погубили.
Горностаям приходилось несколько раз менять охотничьи угодья и место жительства, пока они не обосновались прочно на целинном участке, который прежде называли Лягушачьим болотом. Благословенное место. Из-за дождей и низкого расположения нолей, медленно подсыхающих, жатва затянулась, осенней пахоты не проводили. Желающих пожевать — полакомиться овсом да ячменем — собралось здесь больше чем где либо еще. А где есть чем поживиться мышам и крысам, воробушкам, голубям и воронам, там и горностаям не приходится смотреть завидущими глазами, глотая слюнки.
ОСЕНЬ
Все вокруг окрасилось багряным цветом увядания.
Опустели ноля. Озимые давно посеяли, и чернеющие участки перемежались изумрудно-зелеными, на которых уже появились всходы. Первые ночные заморозки сорвали листву с ясеней, ольшаник стал бурым, березы пожелтели, клены вдоль деревенской улицы покраснели.
Осень давала себя знать везде. Редко выдавались дни, когда ласково синело море. По большей части оно было серым и хмурым, сопело под сурдинку, вскипало от всякого свежего дуновения, пенилось, а если ветер крепчал, буквально вставало на дыбы, обрушивалось па прибрежные валуны, заливало можжевельник на пастбище, выкатывало на берег камни и гальку, большими охапками выбрасывало мокрые коричневые водоросли и свивало их в валки. Жуткие налетали штормы.
Животный мир готовился к зиме. Часть перелетных птиц уже снялась с насиженных мест, другая собиралась в дальнюю дорогу. Зверье улететь не может, поэтому перебиралось на теплые квартиры. Лягушки зарылись на дне родников и водоемов. ящерицы и змеи заползли под кочки, жучки-паучки забились в щелочки и дырочки до весны, ежи и барсуки приводили в порядок зимние норы.
Барсуки сильно отъелись, нагуляли по нескольку килограммов жира, так что теперь других забот у них не было, кроме как свернуться клубочком и пережить, вернее сказать, переспать зиму на подкожных запасах. Небольшая жировая прослойка под жилетом появилась и у горностаев, но ее не хватило бы для того, чтобы спокойно завалиться и проспать до самой весны. Пустой желудок одинаково дает о себе знать летом и зимой, вынуждает каждый день отправляться на охоту, не обращая внимания на плохую погоду.
Однако как-то вечером, когда горностаи собрались на очередную вылазку, их ждал сюрприз, и они, испугавшись, снова забились в логово. Все вокруг изменилось до неузнаваемости: земля замерзла и, что самое скверное, оказалась под белым покрывалом.
Молодью горностайчики робко выглядывали из-под камней, пытались что-то предпринять, чтобы не так бросаться в глаза на светлом фоне, но куда денешь черные глазки с носиком и рыжую головку? Сколько можно выжидать да отсиживаться в камнях, когда в желудке пусто? Ничего не поделаешь, придется выходить на розыски.
Ночью все-таки было получше — темнота помогала. А днем красновато-бурая шубка сильно выделялась в чистом поле, да и в сбросившем листья ольшанике тоже. И еще одна неприятность: в какую сторону ни повернешься, везде за тобой цепочкой тянутся следы. Того и гляди, ястреб сверху приметит, лисица или собака вдогонку пустится.
Пора страхов и опасений продолжалась несколько дней, пока не пошел дождь и не смыл с земли белый покров, даже воспоминаний о нем не оставив. Как выпал снег или куда он делся — горностаи над такими вещами не задумывались. Они лишь одно знали: без холодов и без пугающе белого покрывала на земле живется вольготнее.
Однако на этом метаморфозы, или полное изменение внешнего вида, не прекратились.
В одно прекрасное утро молодые горностайчики с удивлением уставились на мать: она это или не она? Горностаиха сама на себя стала не похожа над носом и между ушей у нее появилась белая шерстка. И на теле сквозь бурую шерстку пробивалась белая. Затем детеныши поглядели друг на друга — та же история: и у них мордочки побелели. Прошло несколько дней, и горностаи перестали замечать свои новые зимние наряды, будто они не линяли, будто всегда были белыми. Правда, не целиком — кончик хвоста так и остался черным.
Впрочем, белый убор был совсем не плох — густая и мягкая подпушка оказалась гораздо теплее прежней. И на взгляд человека, белый горностай красивее и милее.
Казалось бы, людское мнение никакого значения для горностаев не имеет. Вообще-то так оно и есть, да только не в данном случае. Поневоле будешь учитывать чужое мнение, когда за твоей красивой шкуркой начнут охотиться!
Нет, кроме шуток, беда с этими шкурками: весной снег сошел раньше, чем подоспел летний наряд, осенью же выпал, когда горностаи не успели еще надеть зимние шубки. А к тому времени, как они полиняли, первый снежок растаял под дождем и никто не мог сказать, когда он ляжет снова.
— Смотри-ка, ласка! — воскликнул колхозный шофер, притормаживая машину.
— Беленькая вся! — отметила его спутница.
Действительно, маленький зверек перебегал шоссе. Его хорошо было видно на тусклом осеннем фоне. Правда, это был горностай, а не ласка, но люди, не очень хорошо разбирающиеся в животном мире, часто их путают, и в этом нет ничего удивительного.
ОБЛАВА НА КАБАНОВ
— А я тебе скажу, что горностаи и ласки бывают пестрые! — запальчиво утверждал старый охотник Карла, хозяин хутора Ваарику. Своими глазами видел!
— У горностаев различается летняя и зимняя шкурка, — не уступал ему Тоомас Кивистик. — Зимой они белые, летом же красновато-бурые на спине и боках, а на груди и брюхе желтовато-белые. Так во всех книгах о них говорится.
— Подумаешь, в книгах! Кто это может описать все, что в природе происходит! — хорохорился Карла. — Что ты в книжках копаешься, ты смотри, что в лесу да на берегу моря делается, больше на свои глаза надейся! Я и без тебя знаю, что летом у них шерстка другая. — Карла немного отхлебнул из термоса кофе (была добавлена капелька ликера) и держался несколько заносчиво — впрочем, на это не стоило обращать внимание.
Мужчины участвовали в охоте на кабанов. Вернее, охота закончилась, они сделали привал, давая отдых ногам и подкрепляясь.
Охота на кабанов шла второй день. В ней участвовали все мужчины из деревни Ванна со своими двустволками. Тоомас Кивистик ради такого случая приехал из города и тоже стоял на номере, взяв ружье на изготовку.
Кабаны не оставляли в покое деревенских жителей. Охотникам они тоже наставляли нос. Кабаны появлялись каждый день то там, то тут, и никак не предугадаешь, где их подкараулить. В один день совершали набеги на колхозные бурты — разроют гребень, напустят холода в картофель, налопаются до отвала и скроются. В другой — шарили в тростниках у моря.
Хозяйничали в тех хуторах, где нет собак. То в огороде набедокурят, то во дворе. В Таммисту, например, подняли зябь вокруг колодца. Теперь, когда охотники на них ополчились, следы опустошения там и сям попадались, а сами дикие свиньи нет.
Двухдневная облава так ни к чему и не привела — стадо кабанов вырвалось из окружения и скрылось в тростниках, лишь проходы за собой оставив в густых зарослях. Охотники раза два выстрелили им вдогонку, да, как видно, промазали.
— Вот так дунули! — сказал Карла про свиней. — Быстрее ветра. И картечь их не настигла.
О горностаях разговор зашел потому, что один зверек, уже мертвый, с кровью у рта, лежал возле ног Михкеля, жителя деревни Ранна.
Михкель, но мере того как охотники один за другим выходили из леса, несколько раз принимался рассказывать, как сюда попал горностай. Тоомасу Кивистику, проявившему особый интерес, он повторил всю историю самым подробным образом.
Он, Михкель, стоял на берегу канала, за можжевеловым кустом, па своем номере, в ожидании кабанов, затаившись, как жук в складках коры, ружье на руке и длинная березовая палка, как костыль, под мышкой для опоры, чтобы стоять было легче. Курить нельзя, делать нечего, потому что кабанов не видно. Поджидал и по сторонам смотрел. Вдруг видит: вдоль канала трусит маленький белый зверек — то под снег пырнет, то снова выскочит и припустится галопом. Подходит все ближе, ничего не замечая. Вот уже в двух шагах, того гляди, между ног проскочит, хоть наступай на него. Он, Михкель. изготовился и врезал костылем. Попал — и зверек окочурился. Оказывается, горностай. И шкурка в полном порядке!
Охотники рассматривали горностая, который так глупо под вернулся под костыль. Многие видели его впервые.
Шкурка в самом деле была хороша…
— Этот-то горностай белый, но пестрые тоже бывают, — снова вернулся к своему разговору Карла, хозяин хутора Ваарику. — Кто помнит, у нас в деревне была лошадь красно-серая с проседью, такой же точно, масти, как пестрый горностай. И ничего я не выдумываю.
Кивистику тоже разговор о пестром горностае не давал покоя. Он еще весной просмотрел несколько книг о горностаях и вообще о семействе куньих, но ни слова не нашел о том, что они бывают пестрые. Однако спорить с Карлой не мог, поскольку и белого-то горностая увидел впервые в жизни только сейчас. Да и стоит ли спорить по такому случайному поводу? Но тут неожиданно в голове Тоомаса мелькнула новая мысль.
— Когда ты видел пестрого горностая? — спросил он. Может быть, весной или осенью?
— Разве их каждый день видишь? — задумался Карла.
С тех нор уж порядочно прошло, не помню. — Он немного помолчал и добавил: — Ну да, весной прошлой видел, когда хворост на лесном пастбище заготавливал, и не один раз, а два.
— Я думаю, что и осенью можно встретить пестрого горностая, — высказал свое мнение Тоомас Кивистик, — Он ведь линяет не сразу, а постепенно и на несколько дней становится пестрым, потому-то об этом нигде и не упоминается. Просто он еще не успел старую шубку сменит!..
Карла не осмелился возражать. Кто знает? Если в книгах не указывают, может, так оно и есть. Что касается природы, то нельзя делать поспешных выводов, надо глубоко знать предмет.
ВОЛК
Летом волки преимущественно держались на гривке в болоте Анеселья, скрывались в зарослях ивы и восковницы, растили волчат и щелкали зубами вокруг деревни.
Одними мелкими животными — мышами, лягушками, ящерицами или птенчиками волкам своих детенышей не выкормит!.. Они нападают на животных покрупнее, в том числе и на домашних, вызывая справедливый гнев деревенских жителей.
— Страшный зверь, среди бела дня овцу из загона утащил, — пожаловался как-то знакомый хуторянин Тоомасу Кивистику. — Людей не стесняется и собачьего лая не боится. Является и задирает скотину…
Совсем плохо стало дело, когда матерые волки начали обучать настоящей охоте сеголетков — молодняк, родившийся в этом году. Нападали на косуль и зайцев, не щадили овец и телят. Никакой управы на них не было. Летом тяжело идти по следам серого разбойника — редкий случай, когда охота завершается успешно. Зимой другое дело — следы видны.
Как только лег снег, мужчины из деревни Ранна отправились охотиться на волков. Уже первая облава принесла успех — правда, половинчатый: одного молодого волка свалили выстрелом на месте, другого ранили. Капельки крови и шерстинки на снегу свидетельствовали о том, что хищника настигла картечь.
Более десяти километров преследовали раненого зверя, пока метель не запорошила след на открытом болоте, к тому же стало темнеть. На следующий день отыскать следы так и не удалось, даже собака не помогла. Волк скрылся.
— Видать, картечь так слабо чиркнула, что вреда не принесла. сказал Карла и сплюнул.
На самом деле матерый волк, вожак стаи, уже смотрел в глаза смерти. Он прохромал еще несколько километров и, кто знает, то ли в отместку людям, то ли совсем ослабев от потери крови и ничего уже не соображая, сделал большой круг и в вечерних сумерках вернулся в ольшаник возле деревни. Повалился там и испустил дух.
В это самое время горностай охотился неподалеку — шел в снегу по мышиному следу, как вдруг почуял волчий запах. И вместе с ним запах крови. Горностай прислушивался, застыв в страхе, даже кончиком хвоста не шевеля. Волк для горностая представляет ужасную опасность, от него нет спасения, он на снегу догонит и под снегом достанет.
Кроме запаха, никаких других примет волка не было — ни шагов и поскрипывания снега не слышно, ни тяжелого дыхания. Особенно горностая возбуждал запах свежей крови. Кровь на снегу не давала покоя, влекла и вместе с тем показывала дорогу.
И он осторожно пошел по следу.
Волк лежал на снегу. Горностай заметил его издали. Это хорошо: лежачий волк лучше бегущего. А вот почему от него тянет кровью, почему застыл он на месте, не шевелится и голоса не подает? Зачем ему понадобилось растянуться на этой поляне в такой неудобной позе?
Горностай выжидал до тех пор, пока не взошла луна. Сделал несколько кругов вокруг окоченевшего уже волчьего трупа, прежде чем подошел поближе. У него шерсть встала дыбом, он гневно буркнул — наверное, чтобы немного себя подбодрить, — и вцепился в тело хищника в десятки раз крупнее его самого. Горностай насыщался. Съел столько, сколько поместилось, и еще чуточку, так что, когда отвалился, живот волочился по снегу. Далеко он не отошел. Забрался под кучу выкорчеванных пней и растянулся там, чтобы хоть немного передохнуть.
Несмотря на полный желудок, крепко заснуть не удалось. Душа покоя не давала. По крайней мере еще трижды ходил он в эту ночь заправляться. Удивительно, как брюхо не лопнуло, а все растягивалось и растягивалось. Наверное, зверь знает свои пределы. А может быть, он руководствовался такой не совсем правильно истолкованной истиной: нельзя оставлять на завтра то, что можно съесть сегодня. Да, пожалуй, он придерживался принципа: есть надо до тех пор, пока есть что есть.