С этими словами фигура Волхва заколебалась и медлени растаяла в тумане.
Муромец оглядел товарищей. Попович был бледен и задумчи Добрыня встретил взгляд товарища ответным прямым взглядом и замысловато выругался.
— Что делать будем, други верные? — спросил Илья.
— А чего тут думать? — отозвался Добрыня. — В путь собираться надо. Только вот где ее искать, эту Поклон-гору?
Все трое и женщина глянули туда, где стоял Волхв. Берег был пуст. Туман рассеялся и стали видны круги играющей на заре рыбы и коричневые шишечки камыша.
— Найдем! — тряхнув волосами, уверенно пообещал Попович. — Обязательно найдем, коли надо!
Богатыри попрощались со своей проводницей и пошли к ожидавшим их на крутом берегу коням. В глубине леса снова гулко и зловеще захохотал филин. Если бы богатыри обернулись, они бы увидели, что на том месте, где стоял Волхв, гримасничает, скалится, показывая язык, жуткая маска. Но богатыри не обернулись и маску снова затянул сгустившийся странно туман.
3. КАМЕНЬ
Казалось, что степи не будет конца.
Легкий ветер волновал серебристый ковыль и оттого казалось, что земля дышит. В воздухе стоял горьковатый запах полыни, а над степью в бездонной синеве плыли облака.
У плоской гранитной глыбы дорога расходилась на три пыльш рукава. По глыбе шла надпись, сделанная кривыми неровными буквами. На камне сидел громадный черный ворон и саркастически смотрел на богатырей.
— Ну-ка, Алеша, — сказал Муромец, вглядываясь в на пись, — у тебя глаз молодой, острый. Погляди, что там написано?
Лукавил Илья. Не в остром взгляде было дело — и сам Иль неплохо видел. А дело было в том, что читать он не умел. За ратньми подвигами недосуг было грамоты в руки взять. А многолетнее карачаровское сидение хоть к учению и располагало, да к образованию не привело.
Попович свесился с седла и прочитал вслух надпись на камне:
— Путник, — гласила надпись. — Перед тобою три дороги. Направо поедешь — коня потеряешь, налево поедешь — назад не вернешься. Прямо поедешь — самому живому не быть.
— Да, — протянул задумчиво Муромец. — Куда не кинь, везде клин. Назад не вернуться — зачем тогда в путь отправляться? Коней терять — тоже не резон. Что за богатырь без коня?
— Прямо надо, Илья! — решительно сказал Добрыня.
— Так же жизни лишишься! — нервно возразил Попович.
— А это мы поглядим, кто жизни лишится! — отозвался Добрыня и многозначительно поиграл кистенем.
Ворон, сидевший на камне, хрипло каркнул и растопырил крылья.
— Видали мы таких за триста лет! — сказал ворон. — Были до вас. Вон их в чистом поле сколько побито!
— Кыш! — суеверно сказал Добрыня. — Кыш, тварь пернатая, пока голову набок не свернул!
— Видали мы таких! — вступил в перепалку с Добрыней ворон.
— Голову он мне, видите ли, свернет! А кто тогда за живой и мертвой водой полетит? Ты что ли, толстый?
— Не годится прямо ехать, — покачал головой Муромец.
— Струсил, Илья Иваныч? — Добрыня сплюнул. — Вот не ожидал от тебя!
— Мы что — в игрушки играем? — Илья нахмурился. — Мы что — шутки шутим? Понапрасну рисковать — что с чертом спорить, Добрыня, зря рисковать нельзя. Кто тогда меч-кладенец добудет? Кто родимую землю от супостата оборонит?
— Правильно говоришь, Илья! — горячо поддержал Муромца Алеша Попович. — Направо надо. Коня потерять — не голову.
— Ишь ты! — снова оживился ворон. — Коня ему не жалко. А ты коня спросил? Может конь по-другому думает?
— Голову сверну! — цыкнул на ворона вспыльчивый молодой богатырь.
Ворон втянул голову в туловище, прикрыл глаза и замолчал.
— Коня терять тоже не резон, — рассуждал вслух Муромец. — Богатырь без коня, что князь без государства. Направо нам тоже ехать негоже.
— Эх! — воскликнул Добрыня. — Вы, как хотите, а я прямо поеду. Посмотрим чей меч, а чья голова с плеч!
— Давай, давай! — снова ожил ворон. — В чистом поле только твоей дурьей башки и не хватает!
Добрыня метко швырнул в ворона гривной. Ворон свалился с камня, негодующе закаркал и не полетел, а побежал в поле, покуриному перебирая ногами.
— Мудрец! — презрительно сказал Добрыня. — Триста лет он, видите ли, живет, триста лет на мир смотрит! Как хотите, а я прямо поеду. Есть у меня кистень верный, меч острый, да стрелы каленые. Мне ли бояться неведомо чего?
— А я поеду направо, — сказал Попович. — Коня потеряю, зато себя уберегу. Тем и послужу родимой земле. А коня я себе раздобуду!
— А ты чего решил? — обернулся Добрыня к товарищу.
Илья грузно навалился на холку жеребца и, трудно шевеля губами, вглядывался в надпись на камне.
— Налево поедешь — назад не вернешься, — задумчиво повторил он. — А почему это не вернусь? Раз живой буду, то назад обязательно вернусь. Кто мне помешает? Налево надо, налево!
— Налево, — вздохнул Попович. — Тебе, Илья, хорошо. Ты на белом свете Один, как перст. А меня жена с детишками ждет. Когда назад не вернусь, детишки при живом отце сиротами будут. Нет, Илья, мне налево нельзя. Поздно мне налево, о детях думать надо!
Некоторое время богатыри рядились, да так и разъехались: Илья поехал налево, Попович тронул недовольного коня вправо, а Добрыня Никитич с кистенем наготове прямо подался, неведомую опасность презирая.
А над степью жужжали трудолюбивые пчелы да шмели, и у горизонта дрались коршуны над грудой белых человеческих черепов.
Старый ворон, убедившись, что богатыри отъехали, надменно взгромоздился на камень, поискал у себя в перьях длинным клювом, встряхнулся и замер, вслушиваясь в удаляющийся стук подков и звяканье богатырских кольчуг.
4. АЛЕША ПОПОВИЧ
Пошел снег.
Снежная пыль, взвихренная неумолкающим ветром, неслась к горизонту, над которцм повисло красным яблоком заходящее солнце.
Попович с досадой огрел коня плетью: давай, пошевеливайся, не ночевать же в дороге. Конь встал, укоризненно косясь на всадника. Алеша прикрикнул на него было, но привстал ня стременах и увидел большой черный камень.
Опять! Алеша Попович сплюнул.
На камне было выбито четыре коротких строчки.
— гласила первая.
«Какая к черту битва! — зло подумал молодой богатырь. — Промерз до костей, живот от голода поднянуло, конь едва на ногах держится!»,
— гласила вторая надпись.
Попович сморщился.
«Не поеду, — решил он вслух. — Знаем мы эти самопознания! На железах спать, камни жевать и духом сосредотачиваться. Лет через тридцать вернешься домой лысым и будешь в нирвану впадать, когда все добрые люди оброк собирают!» —
— гласила третья надпись. «А надо ли? — хмыкнул про себя Попович. — Что будет, той и будет. От судьбы разве уйдешь?» Холод не располагал к философским раздумьям и Попович обратился к последней надписи.
— гласила она.
«Ну нет! — возмутился богатырь. — Не для того из дома уезжал, чтобы бесславно назад возвращаться. Куда же ехать? Ежели по-доброму, то прямо ехать надо. Битва не страшна, а русское „авось“ никогда еще не подводило. Но вот задача: конь устал, не выдержит конь дороги. А может направо поехать. Ну, узнаю судьбу. Что в том плохого?» Морозец поторапливал с решением и Попович решительно поворотил коня направо. Жеребец поворотил морду, оскалил в усмешке крепкие белые зубы:
— Не пожалеешь?
— Ну, ты, волчья сыть, травяной мешок! — привычно крикнул Попович на коня. Тот пошел резвой иноходью и вскоре выбрался к черному зеву пещеры. Смеркалось.
— Вот и ночлег, — сказал себе Попович, спешиваясь у пещеры и заглядывая во тьму ее зева. В пещере было пусто и тихо. Богатырь завел в пещеру коня, навесил ему торбу с овсом, зажег факел и огляделся. Сучьев у входа в пещеру валялось достаточг и вскоре замерцал во тьме теплый живительный огонек. По кaменным стенам пещеры заметались причудливые тени. Богатыр присел, протягивая руки к огню.
— Не дворец, — тоскливо сказал он. — Но жить можно.
В переметных сумах нашлась заветная фляжечка, да завалялся вялки кусок с парою ржаных сухарей. Настроение Поповичa улучшилось. Подкладывая в огонь сучья, задумался о товарищах. Где они, други верные? В каких они краях маются, задыхаются ли от жары? Дорого бы дал Алеша, чтобы были они нынче рядом. Не близок путь до Поклон-горы, всякое в пути может случиться. Доведется ли им встретиться?
Думал Попович и о доме родимом. Как там жена с близнятами управляется? Не напал ли в его, Алеши, отсутствие на город ворог злобный?
Вздохнул богатырь, глотнул из фляжечки полным глотком, глянул тоскливо на красные языки костра и принялся на ночь устраиваться.
— Погреться не пустишь, соколик? — спросили из-за спины и богатырь очнулся от своих невеселых дум.
Голос был старческим.
— У костра места много, — отозвался Попович. — Присаживайся, бабушка.
Послышались шаги и богатыря обдало ледянящим холодом.
Из мрака выступило белое пятно и медленно опустилось по другую сторону костра. Попович подбросил сучьев в огонь и пламя костра взвилось выше. При свете костра увидел Алеша худую костлявую старуху в белом рубище. От взгляда на нее богатырю стало еще холоднее Он глотнул из фляжечки, но теплее от браги пенной не стало.
— Что ж ты, мать, бродишь по такой стуже в худой одеже? — спросил Попович.
Встал он, подошел к коню, а конь хрипит, скалится и прочь пятится.
— Тпррру, ты, волчья сыть, травяной мешок! — достал Попович из сумы полушубок дубленый, вернулся к костру, развернул полушубок, бросил его на колени старухе.
— Накинь, старая, обогрейся!
Старуха завозилась по ту сторону костра, засмеялась странным лязгающим смехом — словно клинок о клинок ударился.
— Спасибо, соколик, пожалел старую!
— Зовут-то тебя как? Из краев каких будешь, далеко ли путь свой держишь? — продолжал Попович расспросы. Не то, чтобы интерес особый был, — вежливость требовала. Коли сидишь у ночного костра с человеком, не худо бы имя его знать.
За языками пламени опять лязгающе засмеялись и от смеха этого холодок пробежал по богатырской спине.
— Худо не станет? — спросила ночная гостья.
Попович пожал плечами.
— Куда уж хуже! — сказал он в сердцах. — С друзьями расстался. Замерз так, что зуб на зуб не попадает. Дома уж сколько не был…
— Знаю, — сказала старуха, вытягивая над огнем костлявые пальцы. — Ну, коли страха нет, так давай знакомиться, Попович… Смерть я.
— Кто? — Попович сначала не понял сказанного старухой, а когда понял, прошиб богатыря липкий трусливый пот.
— Смерть? Это чья же смерть?
— А ничья, — отозвалась спокойно старуха. — Просто Смерть. Та самая, что всех уравнивает. Бедный ли, богатый ли, сильный лн, — слабый — все мне едины.
— За мной пришла, значит? — с ужасом догадался Алеша.
— Пришла, — отозвались из-за костра.
— Время пришло? — спросил богатырь, голоса своего не узнавая.
— А это мне неподвластно, — сказала старуха. — Гляди, молодец.
Пещера открылась в глубину и Попович увидел в необозримых рядах тысячи и тысячи свечей: и большие, и маленькие, и наполовину сгоревшие, и совсем уже малые чадящие огарочки.
— Видишь, как горят жизни человеческие? — глухо вопросила смерть. — Большие свечи принадлежат детям, наполовину сгоревшие-людям средних лет, малые же принадлежат старикам да больным. Но бывает, что случай наделяет детей с рождения малыми свечами.
— А моя свеча где? — богатырь не мог отвести взгляда от горящих свечей.
— Не испугаешься? — прищурилась Смерть.
— Чему быть, того не миновать, — сказал Попович с горьким волнением в груди.
— Хорошо сказал, — согласилась Смерть и повела рукой.
Исчезли все свечи кроме одной, крохотной — почти догоревшей.
— Вот, значит, как? — вскипевшее на миг отчаяние уступило место холодному спокойствию.
Смерть усмехнулась.
— Люб ты мне, — сказала Смерть. — Уж так люб, что и расставаться с тобой неохота. Проси чего хочешь, Алешка?
Попович лишь, глаза прищурил.
— Известно, пожить бы хотел, — сказал он. — Друзей повидать, детей потетешкать, с женою слюбиться.
— Раз в столетие дается мне такое право, — сказала смерть. — Твой это день. Возьми новую свечу, да постать на нее огарочек, что бы когда догорел новая свеча занялась. Да гляди, не урони рочек-то!
Попович поднялся, подошел к чадящему огарку, наклонился, ставя новую свечу. От движения воздуха маленький язычок пламени затрепетал, зачадил гаснуще, и богатырь застыл, завороженно глядя на мечущееся пламя. Огонек удержался.
Богатырь укрепил новую свечу и твердой рукой поставил на нее свой догорающий огарочек.
Переставил и вернулся к костру.
— Крепок ты, Алеша! — одобрительно сказала Смерть. — Такому не жалко еще одну жизнь дать. Многое сумеешь, молодец, коли таким, как я тебя вижу, останешься.
— А чего мне меняться?
— Не только беда да лишения испытывают человека. Сытость его на прочность тоже проверяет. Редко кому я вторую жизнь дарую. Гляди, богатырь, не сломайся.
Смерть поднялась и от костлявого ее тела в белом саване вновь повеяло леденящим холодом.
— До свидания, Алеша! — попрощалась с богатырем Смерть.
— Прощай, — отозвался Попович.
Смерть засмеялась беззлобно.
— Чего уж, прощай! — сказала она. — До свидания!
— А так хотелось, чтобы — прощай!
— За полушубок спасибо, — сказала страшная старуха. — Отдам, когда снова свидеться придется.
Белая костлявая тень ее растаяла во тьме пещеры.
Попович долго сидел у огня, завороженный страшной ночной беседой. Постепенно тепло костра взяло свое и богатырь уснул, закутавшись в походную кошму.
А разбудил его пронзительный утренний холод.
5. ДОБРЫНЯ НИКИТИЧ
Добрыня слез с коня, тронул скрипучую дверь и вошел в избушку. Видно было, что в избушке давно никто не живет — по полу серел пыльный налет, утварь была разбросана в беспорядке, а посреди избушки лежала рассохшаяся от времени дубовая бадья. Но для путника и брошенная изба — место для ночлега.
Сбросил Добрыня пояс с мечом, вышел и привязал коня, корма ему дал, вернулся в избу, стянул опостылевшую кольчугу, раскинул на столе скатерть-гамобоанку, подкрепился и лег переждать непогоду в отдыхе. Шум дождя убаюкивал и Добрыня совсем уж было задремал, но тут послышался скрип двери. Богатырь поднял голову. На пороге никого не было и в раскрытую дверь видны были тугие струи дождя. Дверь снова заскрипела, закрываясь. Добрыня сел и потянул к себе свой меч. Знал он такие штучки — наденет кто-то шапку невидимку, подкрадется тайком — вспоминай, как звали тебя, богатырь: У порога послышался шепот.
— А говорил, что сам себе хозяин!
— Говорил! отозвался спрашивающему тонкий раздраженный голосок, — Что он мне — указчик? Я и вижу-то его в первый аз! Понять не могу, каким ветром его в мою избу занесло!
— Надо же! В родной дом носа показать не смеешь. Что делать-то будем?
— Вестимо что — изгонять!
— Кого изгонять-то собрался?
— Должен? — взбеленился невидимый собеседник. — В кои-то времена хоромами обзавелся не для того, чтобы человека обиходить!
Добрыня Никитич слушал разговор с недоумением и совсем уж было собрался позвать хозяина в избу, да сообразил вовремя, что лешие это безобразничают.
Рассказывали ему, что в больших лесах по три, а тo и по четыре леших колобродят. Днем они по лесу блуждают, покачиваются, да над заблудившимся в лесу потешаются. Любят лешие народ попугать на спор. Однажды Добрыня сам видел в Шaфaнавинских дремучих лесах, как проигравшийся леший стадо белок перегонял.
Знающий да умелый может тайным заклинанием позвать себе лешего на помощь и тогда леший пригоняет волков в капканы, белок да зайцев в западни, птицу лесную в сети. А на ночь леший любит расположиться в брошенной избе.