Разумеется, потом он получал сполна и постоянно ходил то с фингалом, то с разбитой губой или шишкой на лбу, но такому здоровенному детине все было нипочем. Кроме того, все знали: тронешь Бочку, на следующем кроссе он тебе непременно отомстит. Раза четыре он хватал меня за шиворот и помешал прийти к финишу первым в тот единственный раз, когда я действительно мог победить.
Наверное, это продолжалось бы еще долго, если бы Трамвай не подал пример, которому позже последовали другие. Как-то перед началом кросса Трамвай сунул Бочке шоколадку в обмен на обещание его не трогать. Бочка охотно согласился, а за вторую обещанную шоколадку придержал самого серьезного соперника Трамвая и преподнес тому на блюдечке победу, освобождение от подтягиваний и обжигающе горячий душ.
После кросса Конопля схватил Бочку за горло и, тыча пальцами ему в глаза, заревел:
– Слышь, ты, прекращай! Попробуй только помешать мне еще раз, мать твою, и я тебя в капусту порублю!
Тяжелая оплеуха заставила Коноплю распластаться на полу. Подняв глаза, он увидел, что над ним, уперев руки в боки, возвышается Фодерингштайн.
– Все, что происходит во время кросса, остается в рамках кросса. Не любишь, когда тебя подставляют? Так не хлопай ушами, черт побери! Слышал, что я сказал, солнышко? Или мне придется прописать тебе ледяной душ на месяц вперед, чтобы ты как следует промыл уши?
От такого мы все выпали в осадок. Фодерингштайн никогда не вмешивался в наши конфликты и прежде с совершеннейшим равнодушием взирал на все пинки, тумаки и затрещины, которыми Бочку награждали те, кому он нагадил в очередном забеге. А теперь он вдруг предупреждал Коноплю (а в его лице и прочих), что ублюдка Бочку лупить нельзя. Бессмыслица, да? Тогда я ничего не понимал. Зато сейчас понимаю.
Большинство (и даже те, кого он больше всех достал за последние недели) склонилось к тому, что Бочку не стоит трогать, поскольку от него все равно никуда не деться. Дни, когда Бочка подставил не тебя, а другого, считались удачными, но когда жертвой его издевательств становился ты сам, ощущения были не очень. Так или иначе, все уже привыкли. Кроме того, своей тактикой Бочка скрашивал однообразную процедуру наматывания кругов, внося в кросс элемент опасности, а кто же из подростков не любит опасности? Разве что какой-нибудь ботан с библиотечным абонементом. Вдобавок подлянки подстраивал не только Бочка, мы все занимались тем же, просто он преуспел заметнее остальных.
«Запомните: в жизни все друг друга подставляют».
На следующий день Бочка объявил, что он готов выслушать деловые предложения. За банку пива и право первым пролистать свежий номер «Эскорта» он взялся «разобрать рельсы» перед нашим Трамваем. Спросите, кто «заказал» Трамвая? Поверите ли, не кто иной как Конопля!
Тот же самый Конопля посулил мне две сигареты за то, чтобы я притормозил Шпалу, и в придачу отслюнил денег Неандертальцу в обмен на обещание не пускать вперед Котлету. Конечно же, в тот день он пришел первым, обставив ближайшего соперника едва не на милю.
– Видали? – довольно ухмыльнулся Конопля и отправился в душ на час раньше остальных. Этот скот нарочно не закрыл после себя кран, так что горячей воды не досталось больше никому. После того как Коноплю коллективно отметелили всей школой, желающих повторить эту шутку больше не нашлось.
На следующий день Бочка разбогател на две банки пива и почти двадцать сигарет. На него свалилось столько заказов, что частью из них пришлось поделиться, так что еще до начала кросса все знали, что сегодня победит Неандерталец. Как вам такое понравится?
Курево, шоколад, пиво, деньги, порнографические картинки и травка – все эти сокровища каждый вечер переходили из рук в руки за столом в гостиной. Через несколько недель мы возвели процедуру переговоров и оплаты в ранг искусства. И Фодерингштайн, и Шарлей, и Грегсон прекрасно обо всем знали, но никогда не вмешивались. Казалось, их все устраивает, до тех пор, пока мы разбираемся между собой и не выносим сор из избы.
Естественно, объявились уроды, которые пытались бегать кросс по-честному; впрочем, таких нашлось совсем мало, и, прежде чем они успели как-то повлиять на ход общего бизнеса, их как следует проучили и поставили на место. С подтягиваниями дело обстояло иначе. От этого вида упражнений освобождался только тот, кто первым пробежит положенных шесть кругов, но неделя шла за неделей, и подтягиваться становилось все легче. Через пару месяцев даже Бочка мог подтянуться двадцать раз и лишь затем вытереть потные ладони об свою рыхлую задницу.
Оказалось, что заниматься спортом очень даже весело. Я по-прежнему не любил нагрузки, зато мне нравились наши «околоспортивные» дела, а иногда я даже ловил себя на том, что просматриваю последние страницы газет. Интерес в нас «спыхнул нешуточный.
Совсем скоро все наши физкультурные махинации обрели красивое логическое завершение. Девятнадцатого октября в школе Гафин для трудновоспитуемых подростков случилось большое событие, которое наверняка вошло в историю как самый липовый футбольный матч всех времен и народов.
10. Грязная игра
– Эй, Бампер, когда там я должен забить?
– Не забить, солнышко, а устроить автогол. Автогол, не забудь! – втолковывал я Четырехглазому. – Если только подкатишь мяч к чужой штрафной, Шпала тебе ноги перебьет!
– Э-э… Ну да, точно, – кивнул он, пальцем поправляя очки на переносице. – Я просто не могу вспомнить, когда должен это сделать.
– Где, на хрен, твоя шпора? Там все прописано по минутам.
– А-а, – взвыл Четырехглазый, получив от меня два коротких тычка, совсем не сильных, – я же не умею читать!
– Да ты и учиться не хочешь, – ответил я и шлепнул его по затылку своим экземпляром сценария. – Короче, слушай сюда. Если к концу месяца не начнешь разбирать буковки, я тебя в порошок сотру. Мы до смерти заколебались стоять под дверью сортира и читать тебе непристойности из порнушных журналов, пока ты там дрочишь. Короче, мне по хрену, какой букварь ты выберешь– комиксы или коробку от кукурузных хлопьев, – главное, чтоб ты у меня научился!
– Хорошо, Бампер, – пообещал Очкарито, и я знал, что он не врет. Интеллектом этот малый не блистал, но был не настолько глуп, чтобы испортить отношения со мной.
– Трамвай, тебе нужно потренировать старину Четырехглазого, чтобы он не пропустил момент, когда ты пасанешь назад и мяч пролетит у него между ног. Имей в виду, знак нужно подавать незаметно, а не «Эй, давай!» на все поле, как вчера. Понял меня, дубина стоеросовая?
– Нет проблем, – отозвался Трамвай.
– Отлично, поехали дальше.
Таким образом у нас шла подготовка к игре. Кубок разыгрывался между четырьмя командами по пять человек в каждой, так что в состязании участвовала вся школа. Матч планировалось провести на уличном стадионе перед случайными прохожими, а также перед родителями, которые согласятся притащить свой зад в Гафин. Идея принадлежала Грегсону. В последнее время на него обрушился шквал звонков от наших взволнованных предков, и он счел, что пора устроить родительский день.
К несчастью, организацию матча он поручил Шарпею, который мнил себя великим футболистом и буквально задрал нас бесконечными рассказами про свой любимый «Милуолл», как будто это он родил всю команду.
– Впервые пришел на матч в пять лет. С десяти имел сезонный абонемент. За все это время не пропустил ни одной игры. «Нас терпеть не могут, а нам плевать!» – так и сыпал Шарлей.
Надо отдать должное, кое в чем он не ошибался: я на самом деле терпеть не мог всех остальных, стало быть, и его тоже.
Мы разбились на четыре команды в соответствии с комнатами. Учитывая, с какими придурками я делил крышу, матч просто не мог получиться честным.
– Погодите-ка, но нас в комнате всего четверо, сэр, – неожиданно сообразил Рыжий.
– Не волнуйтесь, я уже об этом подумал. Пятым игроком в команде комнаты №3 буду я, – заявил Шарлей.
– Ага, и тогда остальным командам победа в этом тухлом матче вообще не светит, – заметил я.
Вот так и получилось, что Шарлей готовил игру, а я – ее результаты.
Зачем обманывать, спросите вы, а я отвечу: прежде всего, отчего бы не схитрить, если есть такая возможность? Кроме того, никто не хотел, чтобы Шарлей выиграл собственный кубок, даже те, кто был с ним в одной команде. Если этот облезлый хорь пожелает хотя бы коснуться мяча ногой, ему придется проявить фантастическую скорость. Мы укрепились в своем коллективном решении еще больше, когда Шарлей показал нам кубок, купленный специально для награждения команды-победительницы. Это был здоровенный металлический горшок с уродливыми круглыми ручками, в котором легко можно было утопить гуся.
– Я уже знаю, куда поставлю приз, – радостно сообщил он, что окончательно развеяло сомнения колеблющихся.
Наконец, что тоже немаловажно, на игре можно было сделать деньги. Футбол – это спорт, спорт – это зрители, зрители в нашем случае – это предки, а предки – идиоты.
Я спросил у Грегсона разрешения устроить среди родителей небольшой тотализатор и заключить пари на лучшего игрока матча. Директор пожал плечами и сказал, что у него возражений нет – если все будет шито-крыто, – и у меня сложилось явственное впечатление, что он опережает меня на один ход.
– Чтоб никаких жалоб и разбирательств. Разводите зрителей, как вам вздумается, но чтоб комар носу не подточил.
Сработаете без проколов, и можете обчистить своих папаш с мамашами до последнего пенса, мне начхать. Все ясно?
– Не понимаю, о чем вы, сэр. – «Сэром» я называл Грегсона только когда хотел позлить и добился своего: его брови сердито взлетели вверх.
– Мистер Банстед, я не шучу. Делайте свое дело пристойно, иначе я прикрою вашу лавочку еще до того, как вы успеете продать первый билет.
Я было хотел поддеть Грегсона еще разок, но он предостерегающе поднял указательный палец, оборвав меня на полуслове. Директор не хотел слушать. Он не запрещал нам мошенничать, просто ничего не желал об этом знать.
– Ладно, понял, – буркнул я.
Тем же вечером я коротко посвятил одноклассников в свой план и велел любым способом добиться от предков согласия участвовать в тотализаторе.
– Скажете, что главный приз – сто фунтов и что можно приобрести не один билет, а два или три, сколько захотят. Начнут сквалыжничать – смело закатывайте истерику и пригрозите покончить жизнь самоубийством. «Если вы не хотите поддержать собственного сына на его первом матче, если вы даже не верите, что его могут признать лучшим игроком, зачем мне тогда жить?!» – завыл я для примера, размазывая по лицу крокодиловы слезы. – Короче, что-нибудь в таком духе, сами знаете – небось не впервой.
– Будет сделано, – закивали все.
– А как насчет остальных денег? – спросил Крыса.
– Вся прибыль пойдет на нужды Гафинского книжного клуба, – известил я.
– Гафинского книжного клуба? А что это такое? – Крыса вытаращил глаза.
– Коллекция журналов с голыми телками для дрочки в сортире. Все, поехали дальше.
В общем, идею я запустил, идея заработала. Я даже сам позвонил домой, чтобы сообщить папаше про предстоящий футбольный матч. Старик пришел в полный восторг. Скажи я ему, что сдал найденные на дороге пять фунтов в бюро находок, он и то не радовался бы сильнее.
– Отлично, Уэйн! Мальчики должны заниматься спортом, это превосходный способ занять себя. Не переживай, я обязательно приеду, и мама с Джинни тоже.
– Не забудь бумажник, – предупредил я.
– Бумажник? Для каких целей?
– Для участия в тотализаторе. Угадаешь лучшего игрока матча, выиграешь сто фунтов.
– Хм-м, даже не знаю…
– Пап, тотализатор сделает игру еше интересней! Наш директор полностью одобрил эту мысль. Он сказал, нам пора знать, что такое деньги.
– Ну хорошо, если для благого дела… Сколько стоят билеты?
– Пять фунтов.
– Пять фунтов?! Я считал, речь идет о нескольких пенсах. Ну ничего себе!
– Пап, как ты не понимаешь, нам ведь надо покрыть сумму главного приза. Если сделать билеты дешевле, у нас не останется денег даже на покупку книг.
– Тогда уменьшите главный приз. Фунтов двадцать вполне хватит, или даже десять.
– Нет-нет, так не годится. Мы уже продали часть билетов в счет суммы приза. Что прикажешь делать, если они выиграют? (По правде говоря, это было практически исключено.) Признать недействительными?
– Я думал, ты приглашаешь меня на спортивное мероприятие, Уэйн. Можно просто сыграть в футбол и прекрасно обойтись без тотализатора.
– Нет, пап, не получится.
– Уэйн, спорт – очень полезная вещь, в отличие от азартных игр. Удивительно, что ваш директор поощряет все это и учит вас организовывать тотализатор.
– Он не учит, мы сами учимся.
– Нет, Уэйн, извини…
– В таком случае тебе лучше вообще не приезжать. Остальные родители уже согласились участвовать. Я всего лишь хотел, чтобы ставки прибавили игре огоньку. Если из-за этого выйдет один геморрой, пожалуй, я совсем не буду играть в футбол и пытаться собрать деньги на книги.
– Постой, Уэйн, не надо так. Я готов поддержать тебя, как любой отец, правда.
– Ага, по тебе и видно.
– Просто пять фунтов – это крупная сумма. Почему нельзя скостить ее хотя бы до одного?
– Нет, папа, у нас должны быть бумажные купюры. Монеты царапают дно ящика.
Старик не нашелся с ответом, и я подбросил ему косточку, сказав, что отложил для него билетик с фамилией мистера Шарпа.
– Он наш учитель и здорово играет в футбол. Поставишь на него – не ошибешься.
– Уэйн, по-моему, это не совсем спортивно…
– Так что, не берешь?
– Ладно, беру.
– Блеск. Итого – десять фунтов.
– Как десять? Ты же сказал, билеты по пятерке!
– Так и есть. Но ты же собираешься поставить и на меня, верно? В конце концов, я твой сын.
Порой все получается легко, раз плюнуть.
Я устроил букмекерскую контору в столовой. Повесил на стенку листок с фамилиями игроков, и как только на кого-то покупали билет, я приклеивал напротив соответствующей фамилии ярлычок. Разумеется, клички в скобках приведены исключительно для удобства, чтобы вы не запутались, кто есть кто.
Также разумеется, что я не был дураком и, едва покупатель билетика выходил за дверь, отклеивал ярлычок напротив фамилии игрока и заново продавал этот же билет. Я так наловчился, что продал Шарпея шесть раз, в том числе и ему самому.
– Вижу, почти все разобрали. Пожалуй, я тоже возьму билетик, прибавлю вам деньжат для приза, – сказал Грегсон, вынимая из бумажника пятерку.
– Рекомендую поставить на мистера Шарпа, его билет пока никто не взял. Уверен, лучшим игроком выберут имен но его. – Я оторвал билетик и протянул Грегсону.
Старый лис отвел руку с купюрой, прежде чем я успел ее взять, и подозрительно прищурился, глядя на стену, где висел листок.
– Нет, я, наверное, выберу кого-нибудь другого, – промурлыкал он, и его взгляд, скользивший по листку, остановился. – Ого, кто-то поставил на мистера Ричардсона (Очкарик, если забыли). Странно, я всегда полагал, что он не очень дружит со спортом. Стоит на воротах, гм… Забавно, кто мог решить, что мистер Ричардсон станет лучшим игроком?