Медсестра с соблазнительными буферами, хотя и не такими красивыми, как у мисс Говард, зажала мне нос, чтобы остановить кровотечение, а Грегсон между тем заполнял необходимые бумаги. Кровь перестала капать минут через пять, и все это время директор от меня не отходил.
– Ничего страшного, хрящи целы, – наконец заключила сестра и дала мне леденец на палочке. Жаль, я бы предпочел сигаретку.
Мы уже собрались уходить, когда слова медсестры прямо-таки пригвоздили меня к полу.
– До свидания, Стюарт, будь поосторожней, – сказала она, прочитав мое имя на листке, заполненном Грегсоном.
Я открыл рот, чтобы поправить ее, но директор метнул в меня такой взгляд, что кровь опять едва не хлынула у меня носом.
– Э-э… хорошо, спасибо, – промычал я, явственно чуя неладное. Я сунул леденец в рот, проводил медсестру глазами и вопросительно посмотрел на Грегсона. Тот лишь молча прищурился и поджал губы.
Из медицинского пункта мы вышли в короткий коридор, ведущий обратно в музейные залы. Грегсон похлопал меня по плечу и указал на дверь в противоположном конце холла. На двери были написаны два слова. Я прочел их про себя, а затем вместе с директором вернулся в музей. Надпись гласила: «СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ».
Мне захотелось рассказать ребятам о том, что произошло во время визита в медпункт, но поскольку я и сам еще толком во всем не разобрался, то решил не спешить. Кроме того, несмотря на всю загадочность случая, меня ждали более неотложные дела, а именно Бочка и те два фонаря, которые я намеревался ему поставить.
В кафетерии я принялся высматривать этого негодяя и обнаружил, что он прячется за спиной Фодерингштайна. Бочка использовал Фодерингштайна в качестве щита и не отходил от него ни на шаг. Ладно, подумал я, ты все равно у меня получишь с процентами.
Мы покончили с бутербродами и разбрелись в разные стороны. Шарлей, безуспешно пытавшийся пересчитать воспитанников Гафина по головам, потерял терпение и рявкнул, чтобы мы выстроились в ряд.
– Одного не хватает, – сообщил Шарлей, а когда Грегсон спросил, кого именно, Шарлей обратился к нам: –Джентльмены, кто отсутствует?
– Не я, – с готовностью отозвался Крыса. Мы собрались подхватить шутку, но нам помешали крики со стороны сувенирной лавки:
– Пусти меня! Я ничего не сделал! Да пусти же, коза драная! Помогите! Спасите!
Вопил не кто иной, как Трамвай. Через толстые стекла нам было видно, как он отбивается от дюжей продавщицы, которая крепко держала его за запястье. В следующую минуту к ней на подмогу сбежалось несколько охранников. Общими усилиями они скрутили голосящего во все горло Трамвая и повалили на пол.
– О господи, ну что там еще! – с досадой проговорил Грегсон и отправился в эпицентр событий.
Естественно, мы все прилипли к стеклу, чтобы понаблюдать за суматохой, а кое-кто даже забарабанил пальцами по витрине, подбадривая Трамвая, хотя особого смысла в этом не было, поскольку наш герой и без того орал и извивался, как кот, чей хвост закрутило кухонным комбайном.
Наконец вмешался Грегсон. Он что-то говорил охранникам, показывал на нас, разводил руками и просил снисхождения, но те оставались непреклонны. Они подняли Трамвая на ноги и потащили в сторону пункта охраны, по всей видимости, отменив вызов полицейских вертолетов.
Вернулся Грегсон, велел Шарпею и Фодерингштайну посадить нас в автобус, потом страдальчески закатил глаза и ушел улаживать свалившуюся ему на голову проблему.
– Ну Трамвай и попал,—шепнул мне Крыса по пути к черному ходу. – Помнишь, что Грегсон велел перед экскурсией? Быть паиньками и ничего не тырить. Вот увидишь, завтра Трамваю вручат билет в Мидлсбро.
– Может быть, – кивнул я, не слишком убежденный аргументами Крысы. – Не понимаю, зачем Трамвай туда полез? Что ему, блин, понадобилось в тухлой сувенирной лавке? На что он мог положить глаз?
Крыса задумался.
– Кости динозавров? – предположил он, явно демонстрируя, что понимает во всем этом еще меньше, чем я.
Мы вышли из музея на улицу, и в лицо ударил студеный ноябрьский воздух. Снег пока не выпал – температура еще не опустилась ниже нуля, – лишь ветер гонял в вышине тучи и швырял в нас редкие сухие листья. Мы перешли дорогу, как примерные школьники, и сели в автобус. Фодерингштайн завел двигатель.
– Разве мы не будем ждать остальных? – удивился Четырехглазый.
– Сами доберутся, – буркнул Шарлей, и мы отчалили.
Крыса бросил на меня многозначительный взгляд.
Что касается прочего, то Бочка на обратном пути сидел впереди, рядом с Шарпеем и Фодерингштайном, с трясущимися губами поглядывая на меня. Мне просто не верилось, что он решился на такую наглость. Безусловно, Бочка понимал, что месть не заставит себя ждать и что, поскольку я намного сильней, ловчей и злопамятней, ему воздастся вдвое, втрое, а то и вчетверо. Сознавая все это, он тем не менее сделал то, что сделал. Совсем с катушек съехал, иначе не скажешь. Неужели у него так сильно зачесались руки? Будь я на месте Бочки, пришло бы мне в голову приложить Неандертальца мордой об стол или толкнуть Фодерингштайна, одетого в одни плавки, в заросли крапивы? Вряд ли. И не потому, что мне неинтересно видеть Неандертальца, умывающегося кровавыми соплями, или Фьдерингштайна, который вылезает из кустов, с ног до головы покрытый сыпью, а потому, что я слишком хорошо знаю: при первой же возможности они порвут мне задницу на двадцать кусков.
Вряд ли Бочка настолько утратил представление о реальности. Даже самые последние дебилы в нашем классе научились оценивать последствия своих поступков. Как там говорил Шарпей?.. Ах да, принцип Гафина. Если намереваешься что-то сделать, будь уверен, что риск оправдан, иначе не стоит браться. Похоже, Трамвай тоже об этом позабыл.
Вопрос не вызывал сомнений. Бочка огребет по полной, и теперь я уж позабочусь, чтобы оно того стоило.
16. Око за око, зуб за зуб
По возвращении в Гафин Бочка шкерился от меня, как только мог: не отлипал от Фодерингштайна, отказался подниматься наверх вместе со всеми, а после того как препод ушел к себе, просто забаррикадировался в сортире на первом этаже.
Фодерингштайн, очевидно, что-то почуял, но мы были нежней, чем дамское мыло, и держались так невинно, что под конец он плюнул и предоставил нас самим себе. Я говорю «нас», потому что предстоящего события ожидали все ребята. Знаете, как в любой школе: «Прыщавый Джарвис бьется с Вонючкой Брайаном в четыре часа под старым дубом. Передай другому». Такие события всегда считались лучшим мальчишечьим развлечением. Всем хотелось посмотреть, как я проломлю Бочке его тупую башку, поэтому никто не отходил от меня дальше, чем на метр.
Как только Фодерингштайн скрылся за дверью своей спальни, мы всей толпой отправились в сортир и, естественно, обнаружили, что дальняя кабинка заперта.
Тук-тук-тук.
– Ниф-Ниф, открой дверку, – ласково попросил я.
– Я не виноват, – послышалось из кабинки.
– Что, так-таки и не откроешь? – еще ласковей пропел я, и все заржали. – Сейчас я как .дуну, и твой домик разлетится в щепки!
– Погоди, Бампер, выслушай меня, пожалуйста, – заскулил Бочка, но я уже просунул линейку под плоскую щеколду, на которую запиралась дверь, и принялся медленно ее поднимать. Бочка вовремя это заметил и вытолкнул линейку, отчаянно моля о пощаде.
– Я ни при чем, клянусь! Я не виноват, я не хотел тебя бить, – завывал он.
– Открывай.
– Не открою.
– Открывай, я сказал!
– Хрена!
Я попробовал толкнуть плечом, но прочная дверь не поддалась, а стены кабинки были выложены из кирпича до самого потолка, в отличие от дешевеньких фанерных загородок, за какими вам предлагают облегчиться в большинстве прочих школ.
– Открывай, – зарычал я и снова толкнул дверь. Все, что мне было нужно – это хорошая точка опоры. Между прочим, Бочка весьма кстати заперся в гальюне. Для осуществления моих планов как раз требовался унитаз, так что он, сам того не
зная, избавил меня от лишних хлопот по его транспортировке.
– Давай на выход, жиртрест, – раздалось за моей спиной.
– Выходи, не ссы, – подхватил кто-то еще.
– Выходи!
– Вываливайся!
– Выходи! – подхватили все.
– Не хочу, – послышался жалобный ответ.
Дверь начала трещать, публика весело загикала, но мне вовсе не улыбалось просто пробить дыру и вслед за Рыжим, Валетом, Мальком и Трамваем вылететь в Мидлсбро, поэтому я смягчился.
– Поддай еще, Бампер, – подбодрил меня Крыса, однако я сказал, что не тороплюсь, – Рано или поздно Бочка сам выйдет. Не может же он
сидеть там вечно. Через два часа – обед, а жратву он не пропустит ни за что в жизни.
– Но мне надо по-большому! – возмутился Крыса.
– Тогда иди в сортир наверху.
– Пожалуйста, Бампер, выслушай меня, – продолжал скулить Бочка.
Его мольбы меня не трогали.
– Черта с два! – Я грохнул по двери. – Ты, сволочь, разнес мне нос, и теперь поплатишься.
– Я не хотел, правда, мне очень жаль, что так вышло, – настаивал он.
– Себя пожалел? Открывай дверь, и покончим с этим, нечего тянуть резину.
Бочка, по-видимому, не разделял моего мнения и начал во все горло орать:
– Мистер Грегсон! Мистер Грегсон!
Я разозлился еще больше. Мало того, что этот урод попортил мне физиономию и пытается уйти от возмездия, так еще и директора зовет. Вот крыса! (Не в обиду Крысе будь оно.)
Когда я снова попытался просунуть линейку под щеколду Бочка всей тушей навалился на дверь. Таким образом, добраться до него в кабинке я не мог; с другой стороны, как понимаете, и ему было некуда деваться. Оставалось еще крошечное окошечко под потолком, но в него не протиснулся бы даже Крыса, так что Бочка сам загнал себя в ловушку. Уже одна мысль об этом, должно быть, мучила и терзала Бочку. Он знал, что получит кренделей, знал еще до того, как спрятался в сортире. Он также понимал, что мы не уйдем и никто его не спасет. Бочку ждала неминуемая кара. Он мог сколь угодно долго оттягивать ее, но неизбежность распростерла над ним свои черные крылья. Когда именно все случится, зависело от него самого. Бедный, бедный Бочка – представляю, что творилось в его объятой страхом душонке!
– Послушай, Бампер, я на самом деле не хотел тебя бить…
– Да что ты говоришь? Верю, верю. Открывай дверь и мы все как следует обсудим.
– Нет, нет, не надо. Я ни при чем, меня Грегсон заставил!
– Ну конечно, Грегсон, кто же еще. Кстати, он велел, чтобы я выбил тебе зубы.
– Без брехни, Бампер, у меня не было выбора. Он сказал, что если я не послушаюсь, он исключит меня из школы!
Признание Бочки нас озадачило.
– Придумай чего-нибудь получше, – хмыкнул кто-то, но Бочка настаивал, что не врет. Ага, так мы ему и поверили.
– Спросите его, он подтвердит. Приведите мистера Грегсона.
– Он еще не вернулся, застрял в музее с тупорылым придурком Трамваем, – сообщил Котлета.
– Ну, приведите его, когда он вернется. Пожалуйста, очень прошу, – продолжал ныть Бочка.
Тут дверь в туалет открылась, и мы все обернулись посмотреть, кто вошел.
– Так, что здесь происходит? Что за сборище? Ну-ка, отвечайте!
Все начали смущенно переглядываться, но я понял, что нужно делать, и пересказал версию Бочки.
– Это все мистер Дикинс, сэр. Он заперся в кабинке и не хочет выходить. Говорит, вы приказали ему разбить мне нос.
– Да, верно, – ответил вошедший, и дюжина ртов растянулись в улыбке. – Я приказал ему ударить вас, мистер Банстед, и не смейте его трогать.
– Как скажете, сэр, – ответил я и тоже улыбнулся. Все старательно закусывали губы, чтобы не засмеяться, но Крысе это усилие давалось с огромным трудом, он едва сдерживался.
– Хорошо. Мистер Дикинс, можете выйти.
– Я знаю, что это не мистер Грегсон, – выкрикнул Бочка, оказавшийся не столь легковерным, как мы рассчитывали. Крыса громко расхохотался и заработал выговор от Свечи, хотя это лишь ухудшило ситуацию.
– Юноша, прекратите смеяться, – строго сказал Свеча. Ему пришлось повторить фразу несколько раз, прежде чем Крыса унялся, и нелепый акцент Свечи стал слышен опять. – А вам, мистер Дикинс, повторяю: это я, мистер Грегсон, и я приказываю вам открыть дверь. – Свеча метнул на Крысу уничтожающий взгляд, но поскольку крысины глаза застилали слезы, он мог поймать этот взгляд разве чудом.
– Здесь нет Грегсона. Не знаю, кто из вас кривляется, но не Грегсон. Голос ни капельки не похож, – осторожно
голос из-за двери Бочка.
– А я говорю вам, мистер Дикинс, что я – это я, Грегсон, и если вы сейчас же не отопрете дверь, то вылетите из Гафина!
Крыса уже едва не крючился на полу, его спасло лишь то, что он ухватился за раковину и прислонился к стенке. Во время этой короткой паузы Бочка окончательно утвердился в своих подозрениях и посоветовал Свече пойти в известном направлении.
– Отлично. Мистер Дикинс, можете собирать вещи. С этой минуты вы исключены. Всего доброго, джентльмены.
С этими словами Свеча открыл и закрыл дверь, притворясь, будто ушел.
Бочка, придурок, ты допрыгался. Это и вправду был Грегсон. Беги за ним, пока не поздно, и проси прощения, давай, дуй за ним, мы тебя не тронем, честно.
Спектакль, надо отметить, был прескверный. Интонации Свечи ничем не напоминали грегсоновские, а голос похож скорее на кваканье электронного будильника. Лопух, Лягушатник и Тормоз присоединились к Крысе и тряслись, как эпилептики, пытаясь подавить приступы смеха.
– Я не идиот, – поставил нас в известность Бочка.
Крыса попытался что-то ответить, но из его горла вырвалось лишь хриплое бульканье, отдаленно похожее на «Еще какой идиот», «Нет, ты жирный идиот» или что-то в том же духе. Для Крысы и еще нескольких человек это стало последней каплей, и они разразились истерическим хохотом, превратив школьный туалет в заповедник гиен.
Веселье оказалось заразной штукой, и, как я ни старался утихомирить рыдающих от смеха одноклассников, вскоре уже безумно ржал сам. Держась за животы, гоготали все. Разумеется, за исключением Бочки.
Крыса хрюкал что-то нечленораздельное на ухо Ореху, подогревая градус истерики, пока Орех, наконец, не взмолился о пощаде. Я счел, что все это глупо, и Бочка ни за что не выйдет из кабинки, пока мы не прекратим балаган. Лучше всего нам отправиться наверх в гостиную и подождать его там.
– Хрен с тобой, сиди, где сидишь, нам на тебя плевать.
Мы возвращаемся в гостиную. До скорой встречи, – сказал я, а потом мы открыли дверь и затопали, как будто удаляясь по коридору. Пятнадцать пар ног маршировали все тише, и вот в туалете воцарилась тишина.
– Я знаю, вы все еще здесь, – раздалось из кабинки.
– А вот и нет, – отозвался Четырехглазый. Что ж, этого следовало ожидать.
Крыса опять скорчился в приступе дикого хохота. Унять его было невозможно, и я попросил Ореха увести этого кретина, который подставлял всех остальных.
– Бочка, ты только сам себе делаешь хуже. – Я в последний раз забарабанил в дверь кабинки. – Все равно получишь то, что тебе причитается. Выходи, не тяни время!
– Бампер, ну почему ты не хочешь меня выслушать? Грегсон велел тебя ударить, что мне было делать!
– Хрень собачья, – высказался кто-то за моей спиной, но
я вдруг вспомнил странное поведение Грегсона, когда мы вышли из медицинского пункта, и моя уверенность поколебалась.
– С чего бы это?
– Не знаю. Он приказал устроить так, чтобы у тебя носом пошла кровь – треснуть по голове сумкой, заехать в фасад кулаком или локтем, в общем, как угодно, но чтобы до конца экскурсии у тебя потекла краска.
– Не верю, – я с сомнением покачал головой.
– Это правда, клянусь.
– Но зачем?
– Понятия не имею. Грегсон сказал, что предупредил тебя и ты не будешь мне мстить.
– Брешет, – веско бросил Конопля, и большинство его поддержало.
Я на девяносто девять процентов согласился с общим вердиктом, однако крошечный оставшийся процент не давал мне покоя.