С какой стати Грегсон заставил Бочку залепить мне по носу? Зачем сказал, что я в курсе? Более того, зачем повел нас в музей, а потом еще показал мне, где находится центральный пост службы безопасности? Разрозненные факты никак не хотели складываться в одно целое. Я был почти уверен, что посредством этой экскурсии Грегсон намеревался преподать нам какой-то скучный урок. Какой? Хоть режьте, не мог понять. Впрочем, далеко не впервой оказывалось, что я чего-то не могу понять. Если вы уже успели об этом забыть, вспомните начало моего рассказа.
Я выбросил досадные мысли из головы и в последний раз забарабанил в дверь кабинки. Объяснение Бочки никуда не годилось, да я в нем и не нуждался. Причины его поступка – дело десятое, которое можно обсудить как-нибудь потом, за банкой холодного пива с чипсами. Мольбы, оправдания, извинения – все это не играло никакой роли.
Ах, ему, видите ли, приказали? И что с того? У него не было выбора? Эка важность. Он просто выполнял приказ? Да кого волнует! В Нюрнберге такие отмазки не прокатывали, не прокатят они и со мной. Бочка обвинялся в преступлении против Банстеда, публика в зале суда жаждала возмездия и я знал, что возмездие свершится. – Ладно, старик, можешь сидеть тут, сколько влезет. Увидимся позже, – на прощание сказал я и отправился наверх пропустить баночку пивка.
Четыре часа, две банки пива и плотный обед спустя Бочка все еще сидел в сортире. Чтобы помучить его, Шпала оставил на полу перед кабинкой тарелку с сосисками и картофельным пюре под густым луковым соусом. Пытка возымела желаемый эффект: Бочка залился слезами, едва учуяв запах еды.
Все по очереди дежурили у кабинки, готовые нырнуть за Бочкой, как только он приоткроет дверь, и вытолкать его на открытое пространство, где им займусь я, но Бочка продолжал сидеть в своем святилище, хлюпая носом и надеясь на чудо, которое избавит его от жестокой кары.
Чудо явилось около восьми часов вечера.
—Черт, ты откуда взялся? На чем приехал? Тебя что, не выгнали?
Трамвай помотал головой и сказал, что все хоккей.
– Тебя же зацапали на краже! – напомнил Крыса. – Грегсон сказал, если кто чего стырит, его вышвырнут из Гафина пинком под зад.
– Знаю, – кивнул Трамвай. – Мне сам Грегсон приказал украсть что-нибудь из лавки.
Новость стала для нас громом среди ясного неба. Прошло несколько секунд, прежде чем смысл Трамваевых слов дошел до нас, и на него посыпались десятки неудачно сформулированных вопросов.
– Что?! – был первый из них.
– Грегсон велел мне пойти и стащить что-нибудь из сувенирной лавки.
– Что?! – незамедлительно последовал второй.
– Что угодно, это не имело значения. «Сопри что-нибудь, – сказал он, – и, главное, сделай это на виду у всех».
– Эй… что?!
– А как же… Что?! Ни хрена себе!
– Грегсон еще сказал, что я должен поднять шум, орать и брыкаться, кто бы что ни говорил, даже он сам.
– Он… что? Но… Что?!
– Так и было, зуб даю. Грегсон даже заплатил мне двадцатку и сказал, чтобы я не волновался, мол, все будет путем. Он вроде как хотел устроить из меня показательный пример что-то в этом роде, – прибавил Трамвай. – Если честно, я чувствовал себя последним идиотом.
– Погоди… Когда он так сказал?
– Когда Шарлей раздавал бутерброды. Грегсон отвел меня в сторону и объяснил, что от меня требуется. Я пошел и сделал все как надо. Сидра случайно не осталось?
– Извиняй, нет. Лягушатник с Крысой вылакали все еще до твоего возвращения, – пожал плечами Конопля. – А музейные бульдоги, что они говорили?
– Хотели вызвать копов, но Грегсон запудрил им мозги какой-то чушью насчет того, что мои родители погибли в автокатастрофе и что кухонный магнитик напомнил мне о них, поэтому, дескать, я его и спер. Короче, мне устроили выволочку и через полчаса отпустили. Ну хоть пиво-то есть?
Кто-то достал из холодильника банку пива и передал ее Трамваю. Прежде чем продолжить свои откровения, тот подтянул за кольцо и сделал смачный хлюпающий глоток.
– Грегсон почему-то назвал и меня, и себя фальшивыми именами. Фигня какая-то, да?
– Точно, – подтвердил я, и в голове у меня вдруг все завертелось.
– Так где ты болтался, если вас отпустили через полчаса – спросил Четырехглазый.
– Грегсон показал мне лестницу в западном крыле, велел запомнить ее расположение, а потом отвел в «Бургер Кинг»
– И что вы там ели? – с жадным блеском в глазах спросил Тормоз.
– Да какая разница, – вмешался я. – Ну-ну, что еще говорил Грегсон? Он объяснил, зачем было нужно, чтобы ты устроил этот цирк?
– Сказал, что это наглядная демонстрация для всех остальных и что музейные охранники в курсе дела. Только когда нас забрали, выяснилось, что ни хрена они не в курсе. В общем, Грегсон велел мне заткнуться, уломал бульдогов отпустить нас, а потом взял нам по королевскому бургеру и по здоровенной порции картошки. Вот и все… А, нет, была еще одна фишка. Грегсон попросил меня не упоминать об этом случае, когда я буду общаться с предками.
– Ага, как будто ты прям сейчас побежал и доложил, – фыркнул кто-то.
– А я ему: не переживайте, они же все равно погибли в автокатастрофе, – расхохотался Трамвай.
– Что, правда? – ужаснулся Крыса. В ответ Трамвай закатил глаза и замотал головой.
– Погоди-ка, выходит, Бочка тоже не заливает? – наконец произнес кто-то.
– Чего? Это вы о чем? А где Бочка-то? – Трамвай заоглядывался по сторонам.
– В сортире, – сообщил Конопля, не упоминая подробностей.
– Ладно, можешь вываливаться, – разрешил я, но Бочка сидел, как приклеенный.
– Бампер, ну послушай меня, пожалуйста. Я же сказал,что извиняюсь. Я дам тебе все, что захочешь, только отпусти меня, – завывал он. – Позовите мистера Грегсона. Я хочу домой. Я хочу есть.
Трамвай осведомился, сколько времени Бочка провел в заточении (мы ответили) и почему перед кабинкой стоит тарелка с сосисками и картофельным пюре.
– Это Бочкин обед, на случай, если он проголодается, – пояснил Шпала.
– Я умираю с голоду, – простонал Бочка из-за двери.
– Я вляпался в это дерьмо и испачкал новые кеды, – пожаловался Трамвай.
– Не переживай, Бочка оближет их дочиста, – захихикал Шпала, в восторге от собственного остроумия.
– Я не собираюсь тебя трогать, мне просто нужно поговорить с тобой про Грегсона, – убеждал я Бочку, но хитрый ублюдок мне не верил. Я дал честное слово, что не обманываю его и даже поклялся собственной матерью, но он не сдвинулся с места. Вообще-то Бочку можно было понять: если прикинуть, сколько раз мы клялись жизнью близких родственников, чтобы придать правдоподобность какой-нибудь гнусной лжи, каждый из нас должен был осиротеть не меньше дюжины раз.
– Нет. Приведите Грегсона, – упирался Бочка.
– Как раз про Грегсона мы и хотим поговорить, – сказал я, потом подвел Трамвая к кабинке и попросил его пересказать Бочке и его двери все то, что мы уже узнали.
Бочка вместе с дверью настороженно выслушал рассказ, по ходу задавая те же вопросы, что прежде задавали Трамваю мы, прежде чем, наконец, удовлетворился. Точнее, почти удовлетворился.
– Откуда мне знать, вдруг это еще одна хитрость, чтобы выманить меня? – подозрительно спросил он.
– Ниоткуда. А мне откуда знать, может, это все брехня, что Грегсон заставил тебя разбить мне нос.
– Это не брехня, это чистая правда! – горячо воскликнул Бочка.
– Ладно, верю. По крайней мере теперь верю. Сказать почему?
Я поведал всем, что произошло, когда Грегсон повел меня в медпункт.
– Черт, ту же штуку он проделал со мной! – осенило Бочку.
Дверь распахнулась, и нашим глазам предстала его удивленная физиономия. В нее-то я со всей силы и двинул. Бочка отлетел назад в кабинку и повалился прямо на унитаз. Он попытался снова закрыть дверь, набыло поздно. Я оседлал его и схватил за горло.
– Не надо, Бампер, пожалуйста, не надо! Ты же обещал, – лепетал Бочка, со страхом взирая, как мой стиснутый кулак выбирает новую мишень. Он попытался защитить лицо и оттолкнуть меня, но ослабел от голода и отчаяния, поэтому мне ничего не стоило вышибить ему мозги.
Однако я не стал этого делать. Отвел руку, вышел из кабинки и сказал Бочке, чтобы он поднимался наверх – выпьем пива, похрустим чипсами. И поговорим.
17. Вперед, за золотом
Бочка признал, что справедливо получил за мой разбитый нос, я, в свою очередь, признал, что у него не было иного выбора, кроме как разбить его, и все мы сошлись в одном: Грегсон что-то задумал (надеюсь, когда-нибудь моя мамаша смирится с тем, что ее жизнь станет гарантией тех многочисленных клятв, которые я давал, ручаясь ею).
– Значит, так, парни, если впредь Грегсон втихаря договорится с кем-либо о чем-либо, особенно насчет кого-то из нас, этот человек обязан прийти к остальным и сразу все доложить, понятно?
Народ в общем-то согласился с моим предложением, но в глазах Шпалы я ясно увидел ту троицу, которую исключили из Гафина не без нашей помощи. Я аккуратно упаковал эту картинку, спрятал ее на самое дно памяти, отогнал накатившее чувство вины и продолжил речь:
– У кого-нибудь есть идеи, к чему он устроил этот балаган?
– Наверное, опять захотел нас насадить, вот и все, – пожал плечами Котлета. – Да какая, на хрен, разница?
– Может, собирается устроить контрольную? – предположил Крыса. – Типа, «в какой части музея находится служба безопасности?» и тому подобное.
– Ага, или «помнишь, как тебе съездили по морде и отволокли в пункт охраны?», – скептически покачал головой я. – Контрольная тут ни при чем. Возьми хотя бы наш «экзамен», много ты чего написал? Нет, у Грегсона явно что-то на уме, и не сомневайтесь. Хотел бы я знать, что именно. Мое желание исполнилось на другой же день.
– Вопросы, вопросы, море вопросов. Они прямо-таки написаны у вас на лицах, – сказал Грегсон, обратив внимание на то, что наши с Бочкой физиономии еще и разукрашены синяками. – И вам, конечно же, нужны ответы. С чего начнем?
Пока директор думал, Фодерингштайн с Шарпеем придирчиво оглядывали класс. Грегсон откашлялся, тяжко вздохнул, словно готовясь к выступлению, и начал:
– Кто запомнил информацию о раннэмском кладе?
Шестнадцать пар глаз тупо уставились на директора. Он грустно ссутулился и поставил вопрос иначе:
– Кто помнит вчерашний день?
Немного помедлив, Крыса поднял руку; остальные продолжали пялиться на Грегсона, как бараны.
– Золото викингов, третье по величине захоронение, найденное на территории Британии. Об этом говорилось в музее, – подсказал Грегсон.
Я оглянулся по сторонам и увидел, как Четырехглазый лихорадочно записывает за директором, словно впервые об этом слышит.
– Ну да, помним, – наконец, подтвердил я. – А какое это имеет значение?
Грегсон мягко улыбнулся, а потом отправил весь класс в нокаут:
– Мы собираемся его взять.
В помещении повисла мертвая тишина, у всех точно отнялись языки. Взять его? Взять что? Золото? Взять в смысле «потрогать» или взять в смысле «забрать»? Что он имеет в виду?
– Я имею в виду, что мы собираемся его взять, – повторил Грегсон.
– Взаймы? – спросил Крыса, продолжая всей пятерней чесать затылок.
– Нет, не взаймы. Украсть. Мы собираемся украсть это золото.
Кое-кто недоверчиво рассмеялся, лишь меня новость почему-то не развеселила.
– Это шутка или очередной экзамен? – на всякий случай уточнил я, но Грегсон сказал, что ни то, ни другое.
– Все экзамены пройдены, в результате осталось шестнадцать человек. До сих пор мы с вами играли в игрушки, но отныне вам придется отработать свое содержание. Теперь ваш черед потрудиться для нас.
– Мистер Шарп учил нас, что преступление не окупается, – подал голос Трамвай.
– Нет, юноша, – возразил Шарпей, – я говорил, что большинство преступлений не окупаются. Не забыли принцип Гафина? Так вот, это один из тех редких случаев, когда риск совершенно точно оправдан.
– Как так? – задал вопрос я (по-моему, вполне резонный).
– Видите ли, осуществлять план будете вы, а не мы, – торжествующе произнес Грегсон.
Что ж, вполне логично. В конце концов, не для того же он нас собрал, чтобы мы финансировали затею.
– Мы? – нахмурился Четырехглазый.
– Да, да, мистер Ричардсон. Мы как следует натренируем вас, объясним, что нужно делать, снабдим необходимыми приспособлениями, отрепетируем всю операцию в школе, потом высадим вас возле музея, и вы заберете для нас это чертово золото, – безапелляционно заявил директор.
– Но ведь нас поймают!
– С чего ты взял? Ты даже не знаешь сути плана, бестолочь, – усмехнулся Шарпей.
– Он прав, нас обязательно сцапают, – поддержал Четырехглазого Шпала. – В музее полным-полно охранников, он напичкан видеокамерами, системами защиты, там кругом автоматические двери, небьющееся стекло и прочая фигня. Как мы через все это пройдем?
– Точно так же, как вчера. Войдете и выйдете.
– Чтобы ограбить музей, понадобится целая армия! – возразил Бочка.
– Нет, мистер Дикинс, армия ни за что не сумеет проникнуть в музей, не привлекая внимания, пронести нужный инструмент, выполнить операцию под носом у сотни охранников и миновать полицейское оцепление, когда поднимется адская суматоха, в то время как группа школьников… – Грегсон пожал плечами. – Кто подумает на группу несмышленых мальчишек? Никто.
– Особенно в такой идиотской форме, какую мы для вас выбрали, – со смехом добавил Шарлей. – Вы небось, вчера решили, что глупее наряда не бывает? Погодите, вот увидите, какие «хиты сезона» дожидаются вас в гардеробе.
Грегсон расхохотался вместе с Шарпеем, и даже у Фодеринштайна уголки губ чуть-чуть дрогнули.
Они не шутили. Грегсон, Шарлей, Фодерингштайн (и мисс Говард? Скорей всего) всерьез вознамерились натаскать нас, чтобы мы ограбили за них Британский музей.
В мозгах у меня все смешалось, я изо всех сил пытался осмыслить то, что услышал, а когда наконец мне это более или менее удалось, в голове крутилось лишь одно: насколько все это реально? Мой рот медленно растянулся в улыбке, и в последующие две недели она практически не сходила с лица Уэйна Банстеда.
Грегсон немного посвятил нас в историю своей задумки. Мысль украсть золото викингов возникла у него сразу, как только клад был обнаружен в Норфолке. Сперва он планировал устроить ограбление в дороге – ну, знаете, напасть на бронированный грузовик, связать водителей, «взорвать двери к чертовой матери» и смыться на трех микролитражках или что-нибудь в этом духе. Однако вычислить маршрут Грегсону не удалось; не успел он моргнуть, как все тысяча двадцать семь монет были надежно упрятаны в музейном хранилище.
Впоследствии Грегсон рассчитывал пробраться в музей через сточную канализацию, просверлить пол в хранилище и, устроив небольшой взрыв, добраться-таки до золота, но тут тоже ничего не получилось, потому что у него не хватило ума (в этом месте мы хором загоготали, не дослушав фразу) точно определить местонахождение монет. В каком сейфе они хранятся? Какой сигнализацией защищены? Через сколько срабатывают охранные системы? И т.д., и т.п.
Желанная цель продолжала манить Грегсона, он чертыхался, морщил лоб, кусал губы и размышлял о несправедливости жизни.
Через несколько недель музей решил выставить сокровище на открытую экспозицию – вероятно, чтобы еще сильней разжечь страсть нашего директора. Прохаживаясь по залу, Грегсон украдкой рассматривал защитные устройства, легким постукиванием пробовал стекло на прочность и внимательно наблюдал за охранниками, которые по пятам ходили за определенными людьми, вызывавшими у них подозрение, и время от времени, не сводя глаз с объектов слежки, по рации заказывали себе чай и бутерброды.
Именно тогда Грегсон заметил, что музей кишмя кишит детьми и подростками. Школьники лапали пальцами все подряд, постоянно задевая других посетителей музея громоздкими рюкзаками, болтающимися за спиной, причем внимания им охранники уделяли еще меньше, чем своей еде. Школьники свободно бродили по залам, приходили и уходили, растворяясь, словно туман, и безнаказанно унося в карманах всякую ерунду. Камеры слежения ничего не фиксировали, потому что были настроены на взрослых.