В конце Валеркиного четвертого курса Вадима послали на стажировку в Москву с прицелом на его карьерный рост. Было все: СМСки, переписка в аське, долгие телефонные разговоры на ночь и даже секс по телефону. Через три месяца Вадим вернулся, они отметили его возвращение сначала в ресторане, потом в постели, после чего Вадька сказал, что уезжает в Москву насовсем. И что у него там невеста. Конечно, он без ума от Валеры и больше всего на свете хотел бы остаться с ним, но ты же понимаешь, Валер, мне уже двадцать шесть, пора определяться в жизни, а голубые отношения – это не совсем то, что нужно для карьеры. Вадька был нежен, целовал Валеркины губы, глаза, руки. Вздыхал: «Ну почему ты не девушка». Валера молчал, отвечал на поцелуи и при этом понимал, что для того, чтобы получить Вадима в бессрочное пользование, мало просто быть девушкой. Надо как минимум, быть девушкой с московской пропиской. Валерка, в общем-то, был благодарен Вадиму за их два года и претензий не имел, в конце концов, его в свое время предупреждали. Но все равно было очень обидно, что его бросили так хладнокровно и расчетливо. На неизвестную ему москвичку он зла не держал, вполне допуская, что наивная девушка искренне влюблена в Вадьку и даже в какой-то мере ей сочувствовал.
После отъезда Вадьки Дорошин не то чтобы впал в депрессию, но сильно затосковал. По Вадиму он не убивался и даже ни в чем его не винил. Он просто думал, что, наверное, он полное барахло, неспособное вызвать какие-то чувства, раз с ним можно так. Поэтому новых отношений не искал, скорее боялся их. Да и трудно кого-то найти, если твои пристрастия осуждаются обществом, и ты при этом застенчив, а самооценка твоя ниже подвала.
И тут его неожиданно поддержала Женька – сестра Вадима. Плакаться друзьям Валера не мог: Сашку он не хотел грузить своими голубыми страданиями, полагая, что натуралу они будут неприятны, с Лешей не откровенничал, опасаясь, что тот решит, будто Дорошин ищет у него утешения. Женька охотно служила жилеткой. Брата она осуждала, Валерку поддерживала, убеждала в том, что он ничуть не хуже других и, в конце концов, поставила на место его разъехавшиеся в разные стороны мозги. После этого они с Женькой крепко сдружились.
Личной жизни практически не было. Изредка он бегал на свидания вслепую, по интернету. Такие встречи были хорошей разрядкой для тела, но ничего не давали сердцу. Валерка убеждал себя, что и не надо, но душа все равно хотела любви. Конечно, можно было попытаться совратить Лешку, но к нему как-то не тянуло. Когда Дорошин был на пятом курсе, то осмелел настолько, что несколько раз заглянул в гей-клуб. В клубе было полно пидовок, которых Валерка терпеть не мог – сладких мальчиков, манерных, броско накрашенных, в блестках и стразиках. Настоящих мужиков, какие ему нравились, было немного и все они были заняты. Один раз он, правда, подцепил дядьку лет тридцати пяти и получил большое удовольствие, когда тот оттрахал его прямо в клубном сортире. На этом их отношения закончились. По обоюдному согласию.
Больше ничего подобного не было. У дядек больше пользовались спросом пидовки, а превращаться в такое Дорошин не хотел, хоть и был в сексе стопроцентным пассом. Ему нравились мужественные парни, и сам он хотел нравиться именно как парень, а не как демографически чистый заменитель девочки. Насчет себя он знал, что выглядит слишком женственно и всячески с этим боролся, подчеркивая, как мог, свои мужские качества – не позволял себе никакой слюнявости, лишней игривости в одежде, раз в неделю ходил в тренажерку, правда, занимался недолго, часа по два, не больше. Гипертрофированная мускулатура ему тоже была не нужна. Сигареты он курил только крепкие. Но не много. От частого курения одежда и волосы пропитывались запахом табака, а во рту было противно и воняло – никакая жвачка не отбивала.
Все эти меры помогали, к концу пятого курса с девочкой его уже никто бы не перепутал. Тем, с чем Валера не смог расстаться в своей борьбе за мужской облик, были серьги и длинные волосы. Подстриженным Валерка себе не нравился. Волосы у него были красивые, природно-светлые, но не блонд, а все-таки русые, еле заметно отливающие на свет золотистой рыжиной. Но если пользовался заколками – то только строгими, простыми. И в ушах носил исключительно «гвоздики», других серег он не признавал. Гвоздики, так же, как и военник, были, в некотором роде памятью о Вадиме – он подарил их Валерке на первую годовщину, тогда Вадька еще не собирался жениться и Валеру баловал. Впрочем, Дорошин продолжал их носить не из каких-то сентиментальных соображений, они ему просто нравились: не то чтобы очень дорогие, но и не дешевая бижутерия – золотые штыречки и малюсенькие «шляпки» из бриллиантовой крошки.
Родители, конечно, со временем тоже все узнали и, понятно, не обрадовались. Они долго полоскали Валерке мозг, но тут, на том же пятом курсе, у него появилась возможность жить отдельно, в бабушкиной квартире, куда он и сбежал. Родаки, в виду отсутствия под рукой Валерки, переключились друг на друга. Папаша Дорошин пилил супругу, что вот, мол, вроде бы родила парня, а оказалось – девку. Мамаша Дорошина целиком брать вину на себя не хотела, и бурчала в ответ, что нечего все валить на нее, еще неизвестно чьи тут гены подгадили. Отец семейства ярился и орал, что это все ее бабское воспитание и попустительство: нечего было позволять патлы отращивать и ухи дырявить. Его половина на это резонно возражала, что он как бы тоже позволял, и потом, у Джигурды, вон, патлы такие, что их детищу и не снились, а мужик, каких поискать, не то, что некоторые, хоть они и с лысиной. После этого Дорошин-старший о сыне начисто забывал и принимался гнобить жену за то, что она, вместо того, чтобы почитать законного мужа, засматривается на всяких там волосатых артистов.
Неизвестно, чем бы это закончилось, возможно, разводом, но, слава богу, Валеркиным предкам надоело пить друг у друга кровь и они унялись. К тому же, Валера был их единственным и горячо любимым сыном и долго терпеть разлад в отношениях они не смогли. А может быть, втайне надеялись, что непутевое чадо когда-нибудь образумится, и они все-таки дождутся от него внуков. С тех пор в семье Дорошиных эту тему старательно замалчивали. Но Валерка старался все равно как можно меньше зависеть от родителей материально – подрабатывал в одной провайдерской компании: по вечерам бегал по квартирам, продвигал интернет в массы. Кроме того, ставил бухгалтершам ломаные программы, чистил им компы от скопившегося хлама и все в таком духе.
Закончив универ, он попытался найти работу по своей второй специальности, и тут оказалось, что в городе не так уж много фирм, которым в штате нужен айтишник, большинство обращалось от случая к случаю. К тому же возможным работодателям не очень нравился диплом педуниверситета, они традиционно предпочитали выпускников технического, в крайнем случае, строительного. Учителя требовались, но в школу Дорошин не хотел. Так и мотался почти год, перебиваясь на временных работах. Отец, поглядев на эти мучения, напрягся и раскопал в техническом университете старого школьного товарища. Товарищ в принципе брался устроить туда Валерку ассистентом преподавателя, но не сейчас. Вчерашнего выпускника не возьмут. А вот учитель с педстажем года хотя бы в два – другое дело. Это было уже неплохо. Университет – это совсем другая зарплата. Да и прочих возможностей масса. К тому же, ассистент – это только звучит лево, а на самом деле тот же препод, только не лекции читает, а ведет практические занятия. Валера вздохнул и отправился в школу зарабатывать педстаж. Но бухгалтерш тоже не забросил, очень уж смешной была зарплата начинающего учителя.
***
Первое время Валерка ходил в школу, как на войну. Шестые – восьмые классы были еще так-сяк, но вот девятые -- одиннадцатые… Эти детки, многие из которых были на голову выше него и выглядели едва ли не старше, как учителя его не воспринимали. Парни разговаривали иронично, шутили злобно – пытались показать свое превосходство, девчонки кокетничали. Шум в классе стоял, как на вокзале. Дорошин сам не так уж давно был школьником и понимал, что силовыми методами ничего не добьется. Имидж у него для этого не тот. Поэтому старался заинтересовать, подолгу готовился к каждому уроку, копался в интернете. Так он не выкладывался никогда: ни в свои школьные годы, ни в универе. Но Валера должен был доказать им, что он учитель, иначе они превратят его жизнь в ад. Сработало. Глупые шуточки прекратились, на уроках стали слушать.
Девчонки кокетничали по-прежнему, интригующих взглядов вроде бы даже прибавилось. Валеру эти заигрывания, естественно, никак не трогали. Но наступил новый учебный год, и он заметил еще один взгляд. Этого парня, который пялился на него, причем, совершенно не стесняясь, Валерка не помнил. Что, в общем, было не удивительно, он пришел в школу в середине последней четверти и запомнил только тех, кто больше всего выпендривался. Парень был чудо как хорош. Темные волосы, карие глаза. В эти волосы хотелось зарыться пальцами, а в глазах утонуть. Высоченный. Длинные ноги, широкие плечи. Красиво подкачанные руки. Дорошин ловил себя на мысли, что не отказался бы как следует рассмотреть и остальную мускулатуру. В общем, все было его, Валеркино – и фасончик, и размерчик. Даже странно, что Дорошин его раньше не замечал. Хотя, они вначале для него все сливались – в одну враждебную массу. Парень не только на уроках на него смотрел, он еще и на переменах старался на глаза все время попасть. Теперь уж Валера его, конечно, запомнил. И фамилию, и имя.
Дорошин, когда понял, что заинтересовался, себя одернул. Конфликт с уголовным кодексом в его планы не входил. Это не только ставило жирный крест на университете, но и прокладывало прямую дорожку в зону. К тому же никуда не годилось с точки зрения педагогической этики. Спасибо, конечно, за внимание, но он как-нибудь обойдется.
Когда он увидел Дениса в «Антигуа» -- сделал вид, что не заметил. Правда, не удержался. Сидя за стойкой, поиграл немного в наблюдение за наблюдающим. Но аккуратно, чтобы Дэн его не спалил. И скорее из любопытства. Ему в тот момент казалось, что он все глупости из головы выкинул. И помог он им тогда абсолютно без всякой левой мысли. Как учитель ученикам. Но дома у Фомина опять началось. Он тащил Дениса в ванную, наклонял к ледяной струе, умывал, потом волок в комнату. И тело, которого он касался, было таким большим и сильным, руки, что за него цеплялись – такими мужскими, глаза смотрели так влюбленно, что Валерка поплыл. А когда Дэн попросил его остаться… В общем, он один знает, чего ему стоило отнять руку и выйти из квартиры.
В понедельник он даже разочарован был, что Денис на глаза ему не лезет и под ногами по всей школе не путается. Он хотел его увидеть. Надо же убедиться, что у парня все в порядке. На последней перемене сам пошел искать. Нашел. Думал просто издали глянуть, как он там, но тот стоял у окна с таким потерянным видом, что Валера не выдержал. Подошел, заговорил и сам не заметил, как начал заигрывать. Хотя, видит бог, не собирался. Он за это дурацкое кокетство себя потом весь вечер материл. Самыми страшными матами. Слово себе давал, что все, хватит, больше с его стороны никакого внимания.
Только про это слово он даже не вспомнил, когда Денис за ними на экскурсию потащился. И потом тоже, когда покататься с ним соглашался. Хотя все это уже ни в какие ворота не лезло. В субботу утром долго расчесывал волосы. Выбирал, что надеть. Потом сообразил, что собирается, как на свидание, разозлился. Волосы резинкой стянул, как в школу. Все равно под шлемом не видно будет. Свитер надел самый скучный – простой, серый. Коробочку с серьгами подальше убрал. Посмотрел в зеркало: все равно плохо. Глаза сияют, как электрические лампочки, сроду так не блестели. Раскраснелся, будто у него температура градусов пятьдесят. Сам себя спросил:
- Что творишь, Валер?
И сам же себе ответил:
- А что? Вроде ничего плохого пока не делаю.
Это предательское «пока» внушало опасения. Так же как сияющие глаза и порозовевшие щеки.
- Ох, смотри, Валера. Доиграешься ты.
Доигрался, конечно. Когда Денис его поцеловал, он не то что не сопротивлялся – сразу обмяк, словно из него все кости вытащили и растекся как амеба. Потому что впервые в жизни все было так, как он всегда хотел. Обнимали так, как хотел, не слабей и не крепче. И целовали – тоже. Целовал Дэн умело. Даже слишком. В его возрасте опыта и поменьше могло бы быть. Но эта ревнивая мысль его уже после посетила. А тогда он ни о чем думать не мог, только чувствовал. И готов был впустить Дениса не только в свой рот, но и в свою жизнь. И отдавал ему в тот момент не только свои губы, но и всего себя без остатка. И его тоже хотел получить целиком и полностью. Потому что уже был уверен, что его целует парень его мечты. Наконец-то. Просто каким-то чудом сумел себя в руки взять. Пока объяснял Денису, что к чему – успокоился немного. Но в душе чуть не плакал: столько лет такого ждал, наконец встретил, и на тебе, облом – зелен виноград. Во всех смыслах зелен. По-хорошему все это надо было тут же прекратить раз и навсегда, но он не смог. На что-то там намекнул и даже что-то такое вроде бы туманно пообещал: мол, школу закончишь – видно будет. Но уж очень ему хотелось перекинуть в будущее хоть какой-то мостик. Пусть даже такой хлипкий. Хотя и понимал, что у этой дурацкой лав стори шансов на продолжение самый минимум. До выпускного еще ох как далеко, не станет Дэн ждать так долго, другого найдет.
***
Через несколько дней после каникул похолодало, последние листья попадали чуть ли не за одну ночь, пошли нудные ноябрьские дожди и Фомин отогнал Хонду в дачный гараж на зимовку. Павлову и Одинцовой он по поводу той субботы высказался коротко: покатались, мол, и все. Друзья сделали вид, что поверили и в душу не лезли. А Дэн мучился неопределенностью. Его вроде бы не отвергли. Но и не скажешь, что приняли. Когда они возвращались в город, он об этом всю дорогу думал. И решил прямо спросить. Но когда подъехали, Валера быстро соскочил с мотоцикла и, на ходу попрощавшись, скрылся в подъезде.
В школе Денис на Валеру старался внаглую не пялиться, чтобы не подставлять. Кроме того, хотел доказать ему и себе что он парень-кремень и способен сохранить в секрете что угодно, просто готовый резидент внешней разведки. Но все равно не выдерживал – осторожно косился из-за Танькиной спины и даже иногда ловил ответный взгляд, который тут же прятался под опущенными ресницами. И по-прежнему провожал до троллейбуса, делая вид, что идет исключительно по своим личным Фоминским делам. Хотя, в общем-то, так оно и было.