Сюда, к Тургаю, Амангельды стянул свои отряды.
Расположились они тремя лагерями: с востока, запада и севера, — только с юга вход остался свободен.
Двадцать второго октября тысяча девятьсот шестнадцатого года Тургай был осажден.
Телеграфное сообщение с Оренбургом было прервано.
Помощник уездного начальника Ткаченко испугался. Населению Тургая он отдал приказ:
«После шести часов вечера выходить на улицу воспрещается. В случае нападения — всем жителям прятаться в школах».
Ткаченко знал, что ему нечего рассчитывать на милосердие казахов: за несколько дней до осады он насмерть запорол двух джигитов из отряда Амангельды.
Вслед за первым приказом Ткаченко издал второй:
«Ввиду возникших беспорядков въезд в город из степи киргизам воспрещается».
И в городе началась паника.
Двадцать третьего октября джигиты были уже в семи верстах от Тургая. Амангельды видел уже пожарную каланчу.
В городе топотом передавался слух о том, что четыре дня назад в семидесяти верстах от соседнего городка Иргиза повстанцы атаковали карательный отряд; говорили, что повстанцев много, считать их нужно тысячами, что бой продолжался целый день и в рядах киргизов видели русского. Его даже узнали. Это был рабочий, участник японской войны, георгиевский кавалер, хорошо владевший винтовкой и знакомый с военным строем. Был он другом кочевников, помогал им организовать свои силы.
Из Оренбурга в Тургай направился специально приехавший туда из столицы генерал Лаврентьев. Он имел в своем распоряжении экспедиционный отряд — десять рот пехоты, четырнадцать орудий, шесть пулеметов, одиннадцать эскадронов.
У Амангельды не было ни пулеметов, ни пушек, но восстание разрасталось.
Теперь в отряды шли не только люди призывного возраста. Женщины, старики, подростки, взяв пики, шли и шли к Амангельды, Он принимал всех, в ком сердце кипело ненавистью к царской власти. Чем больше будет народу в восстании, тем лучше. И сейчас уже пятьдесят тысяч человек числилось в его отрядах.
У этой армии было мало огнестрельного оружия. Откуда ему быть у бедняков? Пика — вот оружие крестьянских восстаний. И у каждого джигита она была.
В отрядах обсуждали два плана занятия Тур-гая. Одни предлагали взять Тургай измором. Для этого нужно было отвести протекающую через Тургай речку. Это была большая работа. Другие предлагали пойти на штурм и приступом взять город. Джигиты хотели поскорее броситься в атаку.
Занять город немедля! Об этом говорили в отрядах, это было необходимо еще и потому, что го
правительство направляло в область новые и новые войска для подавления восстания.
— Город должен стать нашей крепостью! — говорил на собраниях Амангельды.
Он требовал атаки. В его характере было это — решительность, смелость, мужество.
— Мы должны взять город, — говорил Амангельды, кусая трубку Имана-деда. — Взять Тур-гай, столицу области, — вот наша задача, — доказывал он, — и чем скорее мы там будем, тем лучше.
Прошло всего несколько месяцев с тех пор, как носился он по степи, пел песню, сложенную в седле, и вот теперь он не согласился бы ни с одним ее словом. Теперь светло стало в ясной степи, светло и в голове, свободно стало в широкой степи, просторно мыслям в голове, конь Амангельды нес его по легкой дороге, — все сейчас было не так, как в песне, все наоборот. Его любят джигиты, а их уже пятьдесят тысяч!
Решение было принято. Джигиты поведут наступление с двух сторон, стремительно ворвутся в город, атакой захватят правительственные учреждения и казарму, разгромят гарнизон и превратят город в укрепленный лагерь.
Руководство штурмом принял на себя Амангельды. Его отряд должен был прежде других проникнуть в город.
Шестого ноября вечером, когда все приготовления к штурму закончились, Амангельды Има-нов на своем гнедом коне объехал отряды, проверил людей и снова повторил:
— Завтра город должен стать нашей крепостью.
На рассвете шестнадцатого дня осады начался штурм Тургая. Четыре колонны двигались на город. Амангельды ворвался в него с южной стороны, где были правительственные учреждения. Он хотел прежде всего овладеть призывными списками.
Вот скачет он по булыжной мостовой городка, и искры сыплются из-под копыт его коня.
Он громит канцелярию крестьянского начальника, уничтожает списки,—теперь никого не возьмут на войну.
Народ приветствует своего батыря, казаха, взявшего царский город.
Несколько месяцев тому назад он исчез отсюда,— губернатор Эвресман был сильнее его. А теперь...
Однако еще не весь город был в руках джигитов.
Предатели, пробравшиеся в армию Амангельды, члены байской партии аллаш-орда, предупредили городское начальство о наступлении. Они зажгли на окраине города сотни стогов сена. Это был условный знак.
Бешеный ветер поднимал великую пыль, слепил глаза, перебрасывал пламя пожара со стога на стог.
Вот скачет он по булыжной мостовой городка.
В город ворвался только отряд Амангельды,— другие отряды джигитов не прошли: их не пропустили орудия генерала Лаврентьева.
Амангельды пришлось уйти из города: он понял, что его окружат здесь, и вывел отряд в степь.
Там он дал бой.
Шести пулеметам, четырнадцати пушкам генерала Лаврентьева он мог противопоставить только несколько охотничьих двустволок — и все же джигиты дрались до четырех часов дня.
Много в тот день пало храбрых джигитов.
Амангельды решил отступить. Что мог он сделать без оружия?
Призывные списки уничтожены — значит, атака удалась.
5. АУЛ БАТБАККАРЫ
И вот снова степь!
Здесь широко, места хватит всем! Много раз в жизни Амангельды уходил в степь, но никогда ему не было так весело. Словно в молодости, пел он песни, играл на кобызе, на балалайке. И каждая травинка подпевала ему: уничтожены списки, списки уничтожены!
Отряды расположились по тракту от Тургая до Иргиза.
Решили после подготовки снова начать штурм,
а пока не допускать к городу карательные войска.
Бои продолжались.
В городе сгорело шестьдесят семь домов — почти половина всего Тургая. По ночам после каждого случайного выстрела начиналась паника.
На площади перед полицейским управлением ежедневно служили молебны. Пели «многая лета» государю-императору.
Хлеб в лавках исчез, исчезли дрова, нечем было топить печи.
Так продолжалось до шестнадцатого ноября. В этот день Тургай заняли основные отряды карательной экспедиции — полк оренбургских и два полка донских казаков, эскадроны гусар и драгун, роты особого назначения.
Амангельды не мог остановить их — враг был слишком силен. Оставалось одно — снять осаду.
Батырь отвел свои отряды в степь.
Сто двадцать километров проскакали джигиты, прежде чем достигли аула Батбаккары.
Начинались морозы. Солнце светило, но не давало тепла. Нужно было подумать о зимних квартирах для повстанческой армии.
Штаб восстания организовали в ауле.
Здесь опять были устроены кузницы, где выковывали холодное оружие.
Бойцы торопились. День и ночь шла работа: людей в отрядах много, а оружия мало. Выделывали шашки, чинили ружья.
Штаб восстания в ауле Батбаккары.
В мастерские часто приходил Амангельды — после этого работалось быстрее.
Амангельды знал о каждом продвижении карательных войск. У него были свои люди и в Тургае, и в Иргизе, и в аулах.
Ему нехватало оружия. Он воевал с большой, технически оснащенной армией, — разбить ее он не мог, но защищаться было в его силах.
И защищался он героически; нападал на отдельные карательные отряды и бесстрашно дрался с ними, всегда впереди своих джигитов. Имя его передавалось из уст в уста.
— Рядом с Амангельды не может быть трусов, — говорили в степи.
Оружие батырь добывал себе в боях. Скоро его джигиты стреляли из пятисот царских винтовок.
Шла зима. Дул свирепый ветер.
Амангельды сидел с отрядом на теплых квартирах в Батбаккары. Верные люди известили его о том, что карательная экспедиция движется на аул. Он расставил отряды так, чтобы прикрыть в случае надобности отступление, и принял бои восемнадцатого и двадцать четвертого февраля тысяча девятьсот семнадцатого года. Оба эти сражения продолжались с утра до вечера.
Каратели пустили в ход артиллерию. Джигиты бились храбро. В этих боях погибло четыреста повстанцев.
Сохранился рассказ участника карательной экспедиции, одного из офицеров генерала Лаврентьева. Вот этот рассказ:
«Видим, едет киргиз. Мы втроем — Иван Иванович, Иван Петрович и я — за ним. Он соскакивает с лошади, становится в боевую позицию. Иван Иванович разлетается, но киргиз с топориком на палке перебил ему клинок занесенной над ним шашки и перерубил направленную на него пику, а подоспевшего Ивана Петровича чуть было совсем не зарубил. Вот какой попался! Но я недаром был тут же с друзьями, — я стал стрелять в него и прострелил ему живот, а затем мы все втроем кололи его, а он все жив! Вспоминать — смех разбирает. Мы его режем,
а он — живой. Ну, мы не стали его докалывать. Пусть, думаем, помучится в степи. И уехали. Часа через два, когда ехали обратно мимо него, он все еще был живой и просил прикончить. Ну, конечно, мы сняли с него сапоги, лисью шубу, — словом, раздели донага и бросили в снег».
Утром двадцать четвертого февраля аул Бат-баккары был занят генералом Лаврентьевым.
Царские слуги, жестоко подавили восстание казахов. Тысяча девятьсот шестнадцатый год и начало семнадцатого были страшным временем не для одних казахов. Не стерпев угнетения, восставали и узбеки, и таджики, и туркмены; против них шли царские -войска с пушками, пулеметами, броневиками. Повсюду пылали кишлаки и аулы, лилась кровь восставших народов.
Но партия большевиков недаром вела к одной цели и рабочих, и крестьян, и солдат, и всех угнетенных. Великая Октябрьская социалистическая революция освободила и казахов, и узбеков, и таджиков, и туркмен.
За два года, что прошли со времени тургай-ского восстания, другой стала степь, другими стали казахи, другим был теперь и казахский батырь Амангельды.
Не против волостных управителей, не против призывных списков шла теперь борьба. Большие дела подняла степь. Казахский народ боролся за новую, свободную жизнь, за ту жизнь, о которой рассказывали в своих книгах и Ленин и
Сталин. Их читал Амавгельды в Оренбурге у русских рабочих. Он понимал в книгах почти все, а то, чего не понимал, ему объясняли рабочие, которые были с ним в одном кружке. Аман-гельды чувствовал, что с каждым днем сильнее становится от этих больших и могучих мыслей. А силы нужны были теперь Амангельды, как никогда.
Всю страну — города, деревни, аулы, и горы, и леса, и степи — охватила .гражданская война; баи, генералы, чиновники не хотели сдаться, они сопротивлялись. И около Тургая, у Актюбинска, проходил колчаковский фронт. На стороне адмирала Колчака против народа сражались казахи — члены контрреволюционной партии аллаш-орда. С ними должен был бороться Амангельды, и он готов был к решительному бою.
Светло было в голове у батыря, и он больше не кусал с досадой старую трубку славного Има-на-деда. Он курил ее ровными затяжками, потому что спокойно было его сердце и он верил в победу.
в. 1919 ГОД
В начале тысяча девятьсот девятнадцатого года уездный военный комиссар Амангельды сказал:
— Мы —казахи. Судьба казахского народа связана с победой большевиков во всей стране.
Если где-нибудь побеждают большевики, это значит, что побеждаем мы. И наоборот. Поражение большевиков где бы то ни было — наше поражение. Поэтому мы всеми силами обязаны помогать большевикам. Я, Иманов Амангельды, внук Имана, умершего смертью храбрых,—я со своим отрядом отправляюсь на фронт.
Но Амангельды не удалось пойти на фронт. Его убили, убили предательски.
В ночь накануне выступления красных джигитов его отряда в Тургае произошел контрреволюционный переворот. Товарищей Амангельды разоружили, к саманному домику, где жил ба-тырь-комиосар, послали пятьдесят колчаковцев и членов байской партии аллаш-орда. Они должны были взять его живым.
И вот Амангельды начал свое последнее сражение — один против пятидесяти, вооруженных японскими винтовками.
Сутки, целые сутки отстреливался Амангель* ды. Взять его не было возможности. Винтовка его работала четко, пули били без промаха.
И когда у комиссара остался последний заряд, он открыл окно, затянулся трубкой славного деда Имана, выстрелил в золотопогонника и крикнул:
— Теперь стреляйте! Стреляйте метко, гады!
Голос его покрыл ружейные залпы.
— Но помните, — кричал Амангельды, — вам скоро конец! Революция победит!
зо
Так умер смелый батырь, верный сын партии большевиков, герой казахского народа Аман-гельды Иманов.
Счастливо живет сейчас казахский народ. Но седые певцы, акыны, помнят еще жестокий царский гнет. И когда собираются на веселый праздник свободные колхозники казахских степей, акьгны вспоминают в своих песнях героев, погибших в борьбе за счастье народа. Они поют о старом Имане и о внуке его Амангельды — о славном внуке славного деда.
ОГЛАВЛЕНИЕ
341*0
НАУЧНАЯ БНБШТЕРА длза датгкчй wrra
ДСЛГИЗА
к
Цена 50 коп.
1
Д ж и г н т — наездник.
* Кобыз — духовой инструмент.
2
Б а т ы р ь — богатырь.