Ужас отразился на лице доктора Грубера, но он тут же справился с шоком, и Сара подумала, что, наверное, врачи часто тренируются перед зеркалом, пока их никто не видит.
— Так плохо? — спросила она.
Взгляд доктора Грубера был прикован к экрану, в то время как рука выводила датчиком на животе Сары маленькие круги.
— Насколько плохо? — снова спросила она.
Не глядя на нее, он произнес:
— Это не миома. Не опухоль.
— Хуже? — Сара была напугана ужасом, мелькнувшим на лице врача. — Что может быть хуже опухоли?
Врач не смотрел на нее. Уставился в пол:
— Ты беременна, Сара.
Это было настолько невероятно, что она рассмеялась.
— Беременна? — Она помотала головой. — За двадцать лет, пока вы были моим врачом, вам еще не удавалось так меня рассмешить.
Но он не улыбался и по-прежнему не смотрел на нее.
— Подождите, вы это серьезно? Вы серьезно думаете, что я беременна?
— Я это просто вижу. Я вижу сердцебиение, вижу ребенка. Ты на втором месяце, Сара.
Одной рукой он прижимал датчик к ее животу, а другой развернул к Саре экран, чтобы и она смогла увидеть крошечное бьющееся сердце в изогнутом, подобно запятой, силуэте эмбриона.
Она беременна.
Доктор Грубер сделал снимок, подал Саре полотенце, чтобы вытереть гель. Кивнул медсестре: «Спасибо, Бет».
Когда дверь за медсестрой закрылась, Сара посмотрела снимок, который распечатал врач, и нахмурилась:
— Это невозможно. Сэм делал вазэктомию. А у меня никого не было, кроме Сэма.
Она подняла глаза на доктора Грубера.
— Я делал ему вазэктомию, — сказал он. И Сара почувствовала холод в его голосе. — Беременность наступила за несколько дней до или после гибели Сэма.
Сара села, поправляя платье, еще раз взглянула на снимок. Ей не нравился тон доктора Грубера.
— У меня никого и никогда не было, кроме Сэма.
Доктор Грубер посмотрел на нее:
— Тогда как ты можешь объяснить беременность?
— Вы сделали вазэктомию небрежно. — Она даже не попыталась улыбнуться, произнося это.
— Вазэктомию, которая не давала тебе забеременеть десять лет? Бывают, конечно, случаи, что она не срабатывает, — признался врач. — Но у вас не было шансов. Тем более вот так, за несколько дней до гибели Сэма. Есть более простые объяснения.
Сара заломила руки:
— Простые объяснения? Нет никаких простых объяснений! Я влюбилась в Сэма в восьмом классе. И я даже не целовалась ни с кем, кроме него. И уж точно не изменяла Сэму. Чтоб мне провалиться! Скорее я поверю в непорочное зачатие, или в то, что вазэктомия не сработала, или что залететь можно от унитаза в общественном туалете! Теорий может быть много.
Доктор Грубер попытался сменить тему:
— Твоя третья беременность кончилась плохо. Она чуть не убила тебя, Сара. Эта может кончиться так же. Ты пережила большой стресс. Он не пойдет на пользу ни тебе, ни ребенку. Ради своего будущего, ради мальчиков ты должна подумать и принять важное решение.
Сара соскользнула со смотрового стола. Снова поправила платье, сунула снимок в карман.
— Спасибо, что сказали о том, что я не умираю. И спасибо за хорошую новость. Это первая радость с тех пор, как погиб Сэм.
По дороге домой она купила тест на беременность. Глупо, конечно, после того, как уже увидела ребенка на ультразвуке. Но «две полоски» — своеобразный ритуал.
Она до сих пор хранила тесты от Майка и Джима, подписанные теми именами, которыми хотела назвать детей, еще не зная, кто родится: Алоизия и Боб. И все еще хранила тест от ребенка, который так и не родился. Сэм.
В тот раз они рано узнали, что у них будет девочка. И Сара не удержалась. Они хотели назвать дочь Самантой. И она написала на тесте это имя.
Теперь у Сары был четвертый тест, подтверждающий беременность. И ему она почему-то поверила даже больше, чем ультразвуку. У нее будет ребенок.
Дома Сара легла на диван в изнеможении. Ей надо было все обдумать.
Кроме Сэма, у нее никого не было. После того как они потеряли Саманту и Сара чуть не умерла, Сэм сделан вазэктомию.
Но…
Все же…
Все же…
Она закрыла глаза. Была ночь, которую Сара не могла объяснить. Единственная ночь в ее жизни, о которой она не могла с уверенностью сказать, что же тогда произошло. Ночь после похорон, в доме на дереве, когда остров окутал туман. Сэм обнимал ее. Они занимались любовью.
Сара знала, что этому нет никаких объяснений. Но она беременна.
А что если…
А что если в тот день, когда он уговорил ее уступить машину и сам поехал за мальчиками, во Вселенной что-то сдвинулось. Что если стали возможны оба варианта. В одном остался жив Сэм, а в другом она.
Это «если» случилось в день ее выкидыша. В одном случае Саре перевязали трубы, в другом Сэм сделал вазэктомию. И когда Сэм погиб в одной реальности, а она в другой, это соединило их снова. Там, на острове, в доме на дереве. Ведь их всегда так тянуло друг к другу.
Но здесь она одна и ждет ребенка, зная, что это может убить ее. Ей придется рассказать все родителям и друзьям, рассказать все мальчикам. Все будут в ужасе, потому что помнят, как едва не закончилась ее последняя беременность. Все будут уговаривать ее сделать аборт, подумать о мальчиках. Что с ними будет, если они потеряют еще и мать.
Но это ребенок Сэма. Последнее, что осталось от него.
Она его родит. Она будет принимать витамины, есть фрукты, больше отдыхать, следить за собой и не перенапрягаться. Позволит родственникам и друзьям помогать и перестанет вести себя как суперженщина.
А где-то совсем рядом, так близко, что ей даже однажды удалось его коснуться, есть Сэм. И у них будет ребенок. Боже, как же она хотела, чтобы Сэм был рядом!
Вечером, уложив мальчиков спать, она вышла из дома, заперев дверь. Прошла через двор к мостику, перешла на остров. Воздух был наполнен первым осенним холодом, цветы давно были убраны, урна стояла под деревом на пьедестале, который Сара купила специально для нее.
Сара прислонилась лбом к грубой коре дуба и прошептала:
— Сэм, не знаю, слышишь ли ты меня. Я не знаю, как тебя найти. Но я здесь, и ты мне нужен. Очень нужен!
Она ждала, но он не пришел.
Сара почувствовала себя нехорошо. Беременность, страх, желание увидеть Сэма. Она обещала себе, что, если будет надо, она проведет здесь всю ночь. Но сил стоять всю ночь у дерева не осталось. Она начинала замерзать.
Но если она поднимется в дом, а Сэм придет, то он не узнает, что она здесь.
Фонарь!
Сара поднялась в дом на дереве. Ей пришлось дважды остановиться, чтобы перевести дыхание. Из шкафчика она достала фонарь и повесила его зажженным на окно, которое можно было увидеть из дома. Сэм сможет увидеть его, если зайдет на кухню. И тогда он поспешит к мосту. Если бы чудо случилось…
Сара села на футон и завернулась в одеяло. Обхватила руками живот, обняла ребенка и стала молиться, чтобы Сэм увидел фонарь. Она ждала.
— Кто там?
Голос доносился издалека — сердитый окрик. Сара проснулась и поняла, что задремала. Сначала она растерялась. Она не лежала в своей постели — она находилась в доме на дереве, фонарь все так же горел, за окнами клубился туман. Руками она по-прежнему обхватывала живот. Тут она вспомнила, и у нее перехватило дыхание.
— Сэм! — закричала она.
— Сара?
Она услышала звук шагов на лестнице, и через мгновение он оказался в доме. Сэм. Живой Сэм, и туман за его спиной. Они обнялись, заплакали и поцеловались. Но на этот раз ни один из них не спешил лечь на футон. На этот раз оба знали: им нужно поговорить.
— Я увидел свет из дома — сквозь туман на острове, — сказал он. — Но… это действительно ты? Ты жива?
— Не думаю, что сумею доказать тебе это. Зато ты сумел. Я беременна.
Он удивленно посмотрел на нее:
— Тебе перевязали трубы после рождения Саманты.
— Саманта? — прошептала она. — Мы потеряли Саманту. Она… У меня случился выкидыш на пятом месяце. Я чуть не умерла. Она не выжила. Через месяц ты сделал вазэктомию.
Сэм долго раздумывал, ничего не произнося. Так похоже на Сэма. Она наблюдала за его лицом, видела, как он размышляет над вариантами. Так же он проектировал дома. Аккуратно, методично, подбирал кусочек к кусочку, представляя, как они будут смотреться вместе, представляя возможные шаги и их последствия. Сара ждала. Как всегда.
— Значит, ты беременна, а я сделал вазэктомию. Есть знакомые, которые знают об этом?
Сара кивнула:
— Доктор Грубер осмотрел меня сегодня, потому что я решила, что умираю: рак яичника, рак матки, что-нибудь в этом роде. Он обнаружил, что я беременна, и, когда я сказала ему, что отцом можешь быть только ты, он мне не поверил.
— Черт с ним. Как ты?
— Ужасно тошнит, и я похудела.
— Я заметал. Пусть дети… пусть мальчики помогают. — Положив руку ей на живот, он прижался лицом к ее волосам. — Мы по-прежнему мы, Сара. Ты и я. Но другие. С чуть разным прошлым и очень разным будущим. Ты покинула мой мир, и нам не хватает тебя.
— Знаю. Я не могу спать по ночам.
— Но… как ты… я позаботился о том, что с вами будет?
Она кивнула:
— Мы обеспечены. Вложения все так же растут, деньги, отложенные на колледж, в порядке. Процентов мы получаем достаточно. У нас все будет хорошо. Только, Сэм, я будто дышать не могу без тебя.
— Как я могу помочь? Я пытался добраться до тебя каждый вечер с той ночи. Сегодня мне впервые удалось. И я не знаю, почему это получилось — что мы сделали и как сделать так, чтобы это стало возможно снова. — Взяв ее руки в свои, он сказал: — Если б я мог, я бы привел детей сюда, нанял кого-нибудь доставлять еду и никогда не уходил бы.
— Знаю. Но можно ли привести детей? Могут ли они встретиться сами с собой?
— Сомневаюсь. Я не могу понять, как мы оба оказываемся здесь. Как все это работает.
— Мы должны были быть вместе, — сказала она. — Мы всегда должны были быть вместе и знали об этом.
— И все еще знаем. Может, это и есть то волшебство, что позволяет нам видеться. — Он прикрыл глаза. — А может, ты должна была родить Саманту и сейчас получила второй шанс. А после ее рождения ты никогда не сможешь прийти сюда.
— Я бы этого не хотела, — возразила Сара.
Сэм обнял ее:
— Сара, знай: не важно, могу ли я коснуться тебя, можешь ли ты увидеть меня, я все равно с тобой. Каждую минуту каждого дня. Я не могу оставлять детей одних каждую ночь, но я буду приходить сюда ненадолго и зажигать фонарь. Когда стемнеет, посмотри, не горит ли свет. Если увидишь его и сможешь выйти, приходи.
Она уткнулась головой ему в грудь, он обнял ее. Наконец они легли на футон и занялись любовью.
Бледно-розовый рассвет разбудил их. Сэм лежал, глядя на нее, очерчивая пальцем едва заметный шрам на ее подбородке:
— Когда тебе было двенадцать, ты упала с велосипеда.
— До того, как мы встретились.
Она провела рукой по операционному шраму на его левом колене:
— Конец твоей хоккейной карьеры, тебе тогда было семнадцать.
— Так много одинакового, — сказал Сэм. — Я знаю тебя. Мое сердце, моя душа знают тебя, и ты не какая-то другая Сара. Ты — это ты. Только…
— Только в твоем мире я мертва, и поэтому я не могу по-настоящему быть твоей Сарой. А в моем мире умер ты, поэтому ты не можешь по-настоящему быть моим Сэмом. Я задавала себе тот же самый вопрос, что и ты. Изменяю ли я теперь с тобой? Правильно ли я делаю, приходя сюда?
Он дотронулся до обручального кольца на ее руке.
— Это кольцо дал тебе я, — ответил он. — Я клялся любить, уважать и оберегать тебя, пока нас не разлучит смерть. И ты здесь, живая. И я. Я собирался сдержать клятву тогда, собираюсь и сейчас. Как — это может иметь значение для твоих родных, или моих, или для наших друзей, но мне наплевать как. Мы нашли друг друга, мы вместе, как и должно было быть, и я сделаю все, что в моих силах, чтобы видеться как можно чаще.
Когда рука об руку они вместе шагнули на мост, он снова исчез, и ее сердце заныло.
На в этот раз все было по-другому. В этот раз Сара знала, что Сэм существует. И если она одинока в своем мире, то в их крошечном мире Сэм по-прежнему жив.
Мать сказала:
— Ты беременна! Как ты могла?
Отец отвернулся, на лице его были написаны стыд и отвращение.
Подруги, знавшие о вазэктомии Сэма, спрашивали:
— А кто отец?
И начинали с подозрением смотреть на своих мужей.
Она сказала им правду, но ей никто не поверил. Когда она отказалась сделать аборт, родители перестали с ней разговаривать, а у друзей почему-то стали отключаться телефоны.
Сыновья поддержали ее, хотя и были слегка ошарашены поначалу.
Пять месяцев каждый вечер Сара смотрела, нет ли света в окне дома на дереве, и каждый вечер видела, что в доме темно.
Она фотографировала сыновей, просила их фотографировать ее и ее растущий живот и заполняла снимками альбомы. Она не скрывала, что хранит альбомы в доме на дереве.
— Чтобы они были поближе к отцу, — сказала она мальчикам. Она хотела показать их Сэму, когда он снова появится.
Беременность протекала трудно, но не так, как та, что закончилась выкидышем. Саре удалось немного прибавить в весе.
Никогда ей не было так одиноко.
Зато она спала по ночам. В душе она знала, что Сэм с ней, она ходила к дереву, садилась рядом с урной и говорила с ним. Рассказывала о мальчиках. Она знала, что и он рассказывал ей о мальчиках и о Саманте, которая в его мире была жива.
Иногда Майк и Джим шли с ней и сидели рядом, пока она говорила. Иногда кто-то из них ходил к дереву один.
— Он всегда с нами, — повторяла Сара. — И всегда будет любить нас.
Тянулись длинные дни и одинокие ночи. Он был там, на островке. С ней. Она не сомневалась в нем и не теряла веры.
Вечером в пятницу она стояла у раковины и мыла посуду, когда увидела свет в доме на дереве. Укладывать мальчиков спать было рано. Тогда Сара сказала сыновьям:
— Я пойду к дому, хочу поговорить с отцом. Вы, если хотите, можете смотреть телевизор до полуночи, а потом — в кровать. — Она посмотрела им прямо в глаза. — Я рассчитываю на вас обоих.
Майк обнял ее:
— Мы не подведем тебя. И папу. Ты не одна.
Джим согласно кивнул.
Она обняла их:
— Спасибо. Спасибо, что мы с отцом можем гордиться вами.
Сыновья заперли за ней дверь, и она поспешила по мостику в туман.
— Сэм? — позвала она.
Он выскочил на балкон:
— Ты здесь!
— Да. Но я больше не могу подниматься по лестнице.
— Я сейчас спущусь.
Он положил руку ей на живот и прижал ее к себе, насколько было возможно. Ребенок толкнул его, и он сказал:
— Я знал, что сегодня ты увидишь свет.
— Как?
— Нашел твои альбомы. Я наверху смотрел на ваши фотографии, твои и мальчиков. Они совсем такие же. Но пустота там, где должна быть Саманта.
Он вытащил бумажник и, раскрыв его, показал фотографии сыновей и дочери. Мальчики выглядели точно так же. Саманта была прекрасна.
— Как ты? Тебе помогают? — спросил он.
— Ни твои, ни мои родители со мной не разговаривают, подозревают меня в измене; подруги тоже думают, что я изменила тебе, и подозревают своих мужей. — Она пожала плечами. — Зато мальчики ведут себя хорошо. У нас все в порядке. Я каждый день прихожу говорить с тобой. Я чувствую, что ты здесь.
— Потому что я действительно здесь. Я тоже прихожу сюда.
Она тронула его за руку:
— Чтобы выжить, мне достаточно знать: ты здесь, ты жив, даже если не можешь быть со мной. — Она засмеялась. — Иногда я думаю, не говорим ли мы об одних и тех же вещах, не отвечаем ли друг другу.
— Конечно, отвечаем. Иногда я почти слышу тебя. Когда ты еще могла забираться на дерево, ты садилась на футон и говорила со мной — всегда слева, да?
— Потому что ты всегда сидел справа, — ответила Сара, и они улыбнулись друг другу.
— Иногда, когда мы там сидим, я протягиваю руку и сжимаю твою ладонь, — проговорил он, не выпуская ее руки.