– …против, если я останусь ещё на неделю, милый? – раздаётся из телефона.
Из машины выбирается идеальная блондинка с пёсиком на руках, восторженно что-то возвещает водителю, улыбается. Я прикрываю глаза, чтобы не видеть, но когда вновь их распахиваю через минуту, замечаю, как девушка обнимает Вика за шею и целует в щёку.
– Что? А, нет, конечно. Отдыхай, – выдавливаю я маме.
Та что-то говорит в ответ, но я уже не слышу. Когда она отключается, я откладываю мобильный в сторону и прислоняюсь лбом к прохладному стеклу окна. Аксинья величественно плывёт к дверям подъезда, а Самойлов вновь занимает своё место за рулём и уезжает прочь со двора.
Я сглотнул, провожая взглядом автомобиль, и вновь прикрыл глаза. Да, меня бесило, что Вик смог вообще хоть кого-то найти, что обнимает чужое тело и заботится о чужих мыслях.
Не моих.
Когда эта идея прорвалась в сознание, рука уже автоматически потянулась за мобильным, набирая знакомый номер. Но мне никто не ответил, аппарат вызываемого абонента был выключен. Резко разболелась голова, понимание одного единственного момента словно бы сломало стену, и теперь меня обуревало множество мыслей, среди которых особо выделялось недавнее рассуждение о девушках. Правда, в другом варианте.
Я не смогу претворить данную идею в жизнь, выставив за порог любую девушку. Просто потому, что хотел бы видеть здесь другого человека. Того, кто меньше недели назад варил на кухне куриный бульон и улыбался так… нежно?
Чёрт, неужели?
Вздохнув, набрал номер второго человека, который мог бы мне помочь. Дождался, пока тот возьмёт трубку…
– Ром?
Глава 43 – Нежность, преданность… любовь?
Попов отозвался почти мгновенно, привычным весёлым тоном:
– Привет болеющим. Чего на звонки не отвечал? Таблетки пьёшь?
Там, позади его голоса, играла музыка, кто-то разговаривал, смеялся. У меня же в квартире стояла кромешная тишина, нарушаемая лишь шелестом ветра за слегка приоткрытым окном. Словно два разных мира, разделённых всего несколькими километрами. Друг был нужен мне сейчас, чтобы свести их воедино, чтобы услышать правду и осудить меня за неё.
– Пью, – отозвался коротко. – Ром, можешь сейчас приехать?
– Я… – друг замялся, голоса и смех в трубке зазвучали громче. – Дэн, я с Серёгой.
– Приезжай с Серёгой, – автоматически ляпнул я и понял, что означали слова, только когда Попов пояснил:
– Мы решили прогуляться в кои-то веки. В кафе зайти…
– Ох…
Я сглотнул и замолчал, слушая доносящийся шум и наслаждаясь им. Они веселятся. Могут, хотят и умеют веселиться. Я тоже… хочу и умею, но нынче совершенно не могу.
– Дэ-эн? – протянул Попов, почему-то до сих пор не отключившийся.
– Что?
– Это важно? В чём дело? – взволнованно.
– Я… просто хотел рассказать кое-что. Лично.
Приходилось осторожно подбирать слова, чтобы заранее не спугнуть друга, сообщив, будто врал ему уже долгое время. Ромка будет всяко злиться, конечно, но всё же… не сейчас.
– О… чём? – голос друга прозвучал с сомнением.
– О Самойлове.
– Ясно. Тебе плохо, – констатировал Ромка почему-то понимающим тоном, и отключаясь уже: – Едем.
И ведь, чёрт, они действительно приехали, хотя я до последнего не верил. Со смешком отложил телефон, не надеясь даже, что Черкасов позволит Ромке проигнорировать его и поехать к другу, и ещё долго смотрел в окно, прислонившись лбом к прохладному стеклу. Хотя что уж греха таить, не смотрел, просто изучал взглядом серый двор, покрытый свежим снежком, но ничего не видел.
А потом явились Рома с Серёгой – так неожиданно, но приятно – и принесли с собой кусочек того упоительного веселья, что я слышал в трубке. Словно они, и правда, пришли из другого мира, где на данный момент царствовало Рождество. Именно так пах пакет, протянутый мне Поповым: выпечкой и мандаринами, кануном Нового года.
– Это успокоительное, – прокомментировал Черкасов, когда я таки ж принял пакет. – Ставь чайник.
Видеть здесь его было ещё более неожиданно: хотя последнее время мы весьма хорошо ладили, я не думал, что Сергей, которому обломали свидание, попрётся вместе со своим парнем к "причине изменения планов". Но нет же, вот он, стоит передо мной и с улыбкой смотрит на пакет.
– Для кого? – рассеянно спросил я.
– Планировалось для тебя, – усмехнулся Ромка, – но может, понадобится всем, смотря что рассказывать планируешь, – и добавил, заметив, видимо, моё ошарашенное лицо: – Роллы там. А также круассаны, булочки и мандарины. Идём лопать.
Сперва мы молчали: расставляли на столе принесённую провизию, раскладывали палочки, заваривали чай и кофе. Первым к делу перешёл я. Прожевав кусок булки, попытался начать:
– В общем, о чём я говорил по телефону: мы с Самойловым… ну…
– Встречаетесь, – отрезал Черкасов, закидывая в рот кусочек мандаринки. – И уже давно. Ну, со времён общего обеда у Ромы – так точно!
Я аж закашлялся, а Попов продолжал спокойно уплетать роллы, словно и не было сказано ничего неожиданного. Почему-то от такого стало одновременно страшно и свободно.
– Тебе Вик рассказал? Да я же… То есть, мы…
– Не Самойлов, – подал голос Ромка. – Догадались. Он в твоих джинсах был.
– И браслет таскает.
Сознание зацепилось за последнюю фразу и больно кольнуло душу пониманием: таскал, но больше уже нет. А потом другое, фраза, которая была чуть ранее: "Встречаетесь".
– Но мы не встречаемся и даже не встречались. Мы просто целовались порой… и трахались. Никаких отношений, – хотя, конечно, я как-то приукрасил, заявив так. Всего-то разок! – Это была химия, понимаете. Странное притяжение, заставляющее тебя в одну секунду желать заехать ему кулаком в нос, а в другую – крепко поцеловать. Конвертация ярости в страсть.
Говорить было сложно, особенно после того, как тщательно охраняемая тайна оказалась давно раскрытой. Вот к чему были те таинственные взгляды! Они всё знали. Знали, но молчали, не останавливая нас от ошибки, позволяя решать самостоятельно.
Первый раз в жизни захотелось дать Попову по морде за такое гадство, и я уж было собирался… но Ромка посмотрел на меня так честно-честно, улыбнулся открыто, и спокойным голосом сказал:
– Ну ты даёшь, Дэн… Правильно мы с успокоительным приехали. Давай-ка всё – и с самого начала.
А ведь я, правда, рассказал. Всё и с начала. И плевать, что подумал бы обо мне Самойлов, узнав, что его старый верный враг вот так выложил все секреты, открывшись перед друзьями. Мы оба грешны: я – рассказывая не только свою историю, он – мгновенно находя… замену?
Я аж запнулся на полуслове, когда осознал эту простую истину. Хотя и рассказывать было уже нечего – застрял как раз посреди слов о соседке и Вике.
Молчание затягивалось, Ромка уже скептически поглядывал на меня, Серёга лениво гонял палочками роллы по тарелке. Не знаю, ждали ли они продолжения истории или вообще хоть каких-либо слов.
– Чёрт, – наконец-то пробормотал я. – Эта мерзкая мелированная скотина нашла мне замену. За день.
– Эта мерзкая мелированная скотина, как ты выразился, до того призналась тебе в любви, – проворчал Серёга, – хоть и косвенно. А ты продолжаешь играть в химию.
Я обезоружено взглянул на Попова, но тот лишь промолчал, коротко пожав плечами. Почему Ромка не захотел меня защищать? Горло сдавило спазмом.
– Но…
Чёрт! Это не я виноват во всём! Я не "играю в химию". Это она и была, потому что ни о какой любви не могло идти и речи. Какая, в жопу, любовь, когда Самойлов находит мне замену уже на следующий день? Какая…
– Дэн, – сказал-таки Ромка, – хочешь моё мнение? Со стороны, так сказать, – и не дожидаясь ответа, продолжил: – Ты имеешь право злиться, действительно имеешь. Вик скотски поступил, если уж честно – и нет, Серёж, не перебивай!
– А я не перебиваю, я согласен.
– В общем, он сука, конечно, что кинул тебя всего больного и с такой температурищей, но и ты горазд. Заладил своё: "Химия, химия". Откуда только слово такое для секса откопал? Вот что есть химия?
– Конвертация ярости в страсть. Резкие эмоции, которые побуждают к действию, – нехотя буркнул я.
Ромка хмыкнул, качая головой, и заметил:
– Как пафосно-то… Но если так, то это лишь физическая реакция.
– Ну да.
Всё ещё больной мозг совершенно не мог вовремя обрабатывать идеи друга. Я основательно задумался, что Ромка имеет в виду. Да, химия – это то, что возникает между нами с Виком, когда мы в пределах досягаемости друг для друга, когда я злюсь от одного только его вида, а потом мечтаю впиться в губы поцелуем и…
– Но ты сейчас думаешь о нём? – прервал Ромыч мои размышления.
– Угу.
– Часто?
– Нуу…
Часто ли? Да последнее время почти постоянно, потому что Самойлов то и дело мелькает перед глазами. Да и когда не мелькает… Он ушёл, как я могу не думать об этом? И как можно не вспоминать прикосновения, слова, улыбки.
– Много, по роже вижу, – фыркнул Черкасов.
– Много, – кажется, согласно пробормотал друг. – Дэн, это не химия. Это давно уже не химия.
– А что тогда? – слова его больно кольнули куда-то в область сердца.
– Нежность, привязанность… любовь?
И если прошлые слова всего лишь кольнули сердце, то последнее – словно бы резануло душу. Ну что они заладили все? Никакая это не привязанность и уж тем более не любовь! Не можем мы, старые враги, вдруг влюбиться друг в друга. Трахаться, неизвестно откуда черпая страсть, да, но любить…
Да влюблённые из голов свою пассию выкинуть не могут. Думают о ней или нём день и ночь, во снах видят, дышать не могут, если вдруг замечают с другим человеком. Ревнуют, но доверяют, а ещё помнят каждую чёрточку. И терпят самые вредные привычки, даже если те дико раздражают.
Я вспомнил запах сигарет, перемешивающийся с ароматом одеколона, пальцы, сжимающие сигарету, губы, касающиеся фильтра. Как же я ненавижу курящих! И это самоуверенное поведение тоже терпеть не могу и…
– Блять, – выдохнул я, резко поднимаясь.
Ромка понимающе улыбнулся и мгновенно засуетился. Через полминуты он уже ухватил Серёгу за руку и потянул того прочь из кухни, заявляя:
– В общем, мы пойдём, а ты тут решай. Позвони ему, напиши в сети.
Черкасов вдруг вырвал руку из хватки Ромы, остановился и посмотрел на меня, так прямо и уверенно, словно и не он это был вовсе. А потом сказал лишь:
– Знаешь, ему плохо сейчас. Правда плохо, как и тебе. Не отрицай.
И ушёл. Следом за ним сбежал Ромка, вновь позволив решать нам всё самостоятельно.
Но на этот раз я, кажется, решил. И пошёл искать мобильный, чтобы дозвониться, наконец, достучаться или, в конце концов, действительно написать в сети. Чтобы встретиться. И сказать одно только слово, которое не стану повторять тысячу раз, потому что такими словами не разбрасываются.
Кажется, я действительно влюбился в своего врага?
Глава 44 – Валерьянки?
Но Самойлов не отвечал ни на звонки, ни на смс. Нейтральный голос оператора то и дело повторял мне, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Потратив на пустые попытки битых полчаса, хотел уж было вызвать такси и махнуть к Вику домой – благо, адрес помнил, – и плевать, что там, скорее всего, меня встретили бы его родители, но в самый последний момент почему-то вспомнил об интернете… и о страничке Самойлова, которая теперь висела в закладках.
Оказалось, там Вик был. Заходил полчаса назад, как раз когда я едва начал его искать – и нашёл бы, если б сходу сообразил написать. А ещё там, на стене, был пост от некой Аксюшеньки…
"Вить, у тебя опять что-то с телефоном. Сможешь подъехать к десяти? Нам надо решить кое-какие дела.
P.S. Сорри, что не в личку, у самой нынче сеть проблематичная".
И всё бы ничего, сообщение данное не вызвало бы ни единого подозрения, если бы не имя… Нет, не отправительницы, а получателя. Не Вик, не Виктор, не Самойлов, а именно Витя. Самое ненавистное. И короткий ответ под постом: "Окей, буду".
Что крепко сжимаю челюсть, я понял, лишь когда свело скулы. Короткие ногти из-за стиснутых кулаков впивались в ладони, сердце дико колотилось в груди, пульс отдавался в висках, погребая под собой все звуки. В душе зарождалась ярость – не привычная клокочущая страсть, а тёмные волны злости и раздражения, поднимающиеся из глубин и заполняющие всего меня без остатка. Эта тьма мутила сознание, смешивала мысли, доставала из памяти самые ужасные страхи и самые сокровенные желания.
И путеводным огнём мерцала кощунственная мысль: именно когда я понял, что втюрился в Самойлова, эта мерзкая скотина нашла себе замену.
Очнулся я, когда уже со всей силы барабанил в дверь соседки и, кажется, кричал, чтобы она, сволочь такая, меня впустила. М-да, при возможности стоит поучиться контролировать гнев, а то, если такое повторится, и прибить ненароком могу.
Впрочем, к тому моменту, когда Аксинья всё же открыла дверь, запала у меня оставалось ещё немало. Хватило, чтобы, ухватив девушку за плечи, выдернуть её в коридор прямо в домашних тапках и прижать к стене.
– И тебе добрый вечер, – вежливо улыбнулась блондинка, полностью проигнорировав мои действия. – Подозреваю, не ко мне пришёл.
– Какая догадливая, – фыркнул я в ответ.
– А Вика нет, но он приехать сегодня обещал. Скоро будет.
Девушка попыталась высвободиться из моей хватки, но получалось у неё это с переменным успехом. Собранные в неаккуратный пучок волосы вторили каждому резкому движению Аксиньи, дёргаясь, словно неваляшка. А вот внешне она была совершенно спокойна и уверена в себе.
– Ты только не психуй – нервнее клетки не восстанавливаются, – продолжила Ксюша, кое-как освободив одно предплечье. – Пойдём пока чай попьём, о погоде поговорим. Или о твоём парне.
– Он не мой парень! – автоматически рявкнул на неё и мгновенно замолчал, едва не подавившись словами.
Потом внимательно присмотрелся к невинно улыбающейся девушке. Ехидничает? Или нет? А эта крашеная куропатка вообще знает, что такое ехидство или сарказм? Я всегда считал, что она и думать-то умеет только о деньгах и красивых – плюс к тому богатых – мальчиках. А да, и что она та ещё высокомерная заноза в заднице.
– Да неужели? – теперь вот точно ехидно протянула Аксюша. – Вот об этом можем и поговорить, пока он не приехал. Чай, кофе?
– Потанцуем, блин…
Внутри вновь клубился дым той мерзкой чёрной ярости, он закладывал нос, залеплял глаза, глушил слух. Иная ярость, та, что не конвертируется уже в страсть, та, что сродни, скорее…
Ревности?
Я резко отшатнулся от блондинки. Не знаю уж, какое выражение было на лице, но девушка, приметив его, нахмурила бровки и теперь сама ухватила меня за руку, пытаясь затащить в квартиру. С замершей на месте целью это не так уж хорошо получалось.
Чёрт, я не просто влюбился в Самойлова, я, кажется, совершенно того не заметив и прикрывшись словами о химии и страсти, втюрился в него по уши. Более того, ещё и ревную Вика. Безбожно ревную!
Вспомнился вдруг момент, когда Самойлов стоял в институте в окружении девушек. Поза максимально расслабленная – Вику спокойно в любой компании, – пальцы придерживают сигарету, губы нежно обнимают её, а карие глаза слегка прикрыты. Такой интимный, совершенно не подобающий для общественного места кадр. Я тогда почему-то был дико счастлив, я тогда ощущал собственное превосходство. Но после, когда Самойлов всего лишь разговаривал с однокурсницами на паре, полностью игнорируя меня…
Она пошла ещё с тех времён, грёбанная ревность.
– Поняла, валерьянку, – пробормотала Аксинья, следуя к своей цели, словно таран. – А я же говорила Вите, что первая идея у него идиотская. Неужто он решился, а?