Блестящие синие глаза притянули к себе его взгляд.
- Не нужно винить меня, - сказал Тхан очень спокойно. - Подумай лучше о том, что могло быть и хуже. Или ты бы хотел, чтобы на моём месте оказался Тарри? Обычно Бадияр-паша использует его для таких вещей.
Злая улыбка, злые изумрудные глаза, холодные, как стекляшки, жадно оглядывающие его тело... Глаза Тхана тоже походили на драгоценные камни, но блеск их, хоть и был холоден, как положено камню, не колол и не резал. К тому же Инди помнил тот единственный живой, страстный взгляд сострадания, который поймал в зеленовато-алой тьме...
- Почему? - хрипло спросил он, сам не понимая смысла этого вопроса. - Почему?
- Потому что он может, - столь же странно и бессмысленно ответил Тхан и указал на постель. - Ложись. Я посмотрю, что можно сделать.
Инди подошёл к кровати и лёг. Лицом вниз, хотя Тхан не просил его об этом - он слишком привык ложиться именно так, когда ему велели лечь. Он услышал, как Тхан ставит баночку на пол, и вздрогнул, когда знакомые уже, вечно холодные пальцы коснулись его бёдер.
- Ты всегда будешь дрожать от моих прикосновений, - прошептал Тхан, и Инди не понял, было ли это вопросом, утверждением или мольбой опровергнуть эти слова. Как бы там ни было, он ничего не сказал. Он слишком устал.
Но всё равно вскинулся, когда Тхан принялся расплетать ремешки на его повязке.
- Нельзя!.. Гийнар сказал, это нельзя снимать! Если он придёт и застанет меня... - его захлёбывающийся от ужаса голос сорвался, когда он ощутил ладонь Тхана, успокаивающе лёгшую ему на спину.
- Это только на одну минуту, - сказал он и продолжил расплетать ремешки. Инди застонал и ткнулся лицом в предплечье. Минута - и его измученный задний проход оказался свободен. Впрочем, разницы в ощущениях не было почти никакой - до тех пор, пока пальцы Тхана уже знакомо не скользнули в него. На этот раз они были ещё холоднее от склизкой мази, обильно на них нанесённой. И на сей раз движения его были так осторожны, так нежны, что Инди затаил дыхание, непостижимым образом вдруг пожелав, чтобы пальцы эти не покидали его, остались подольше... Однако Тхан, явно стараясь причинять ему как можно меньше неприятных ощущений, закончил быстро - рука его была очень умелой, она явно делала это не в первый раз. Обильно смазав Инди изнутри, он осторожно вставил феллар на место и завязал ремешки в точности так, как они были. А сам он, подумал вдруг Инди, знает, каково носить эту штуку?.. Наверное, знает.
- Ну вот, - услышал Инди его голос. - Теперь заживёт гораздо быстрее. Да это не так уж и страшно, ты сам увидишь. За день-другой так привыкнешь, что почти перестанешь его чувствовать.
Инди с трудом перевернулся на бок. Несмотря на слова Тхана, пока что он всё чувствовал больше, чем хотелось бы. Плоть его заднего прохода сжималась и разжималась, будто стремясь вытолкнуть посторонний предмет.
- Я не смогу так жить, - услышал он свой голос, чужой, далёкий и совершенно ничего не выражающий. - Не смогу.
- Сможешь, - жёстко ответил Тхан.
- Как?..
- Как все мы.
Инди долго молчал. Он лежал к Тхану спиной, видя боковым зрением только его длинные, стройные ноги, оплетённые шнуровкой сандалий.
- Ты сильнее меня, - прошептал Инди - и вздрогнул всем телом, когда рука Тхана легла ему на шею.
- Нет, Аль-шерхин, - сказал юноша мягко и очень нежно. - Поверь мне, я не сильнее. Если б я был сильнее, я бы не позволил ему... не позволил заставить меня. Делать это с тобой... Я знал, чего он хочет, слишком хорошо знал, и я дал ему это. А ты сопротивлялся, и мне пришлось подавить твою борьбу, но тем самым я давил самого себя. Нет, я не сильнее... Ты теперь всегда будешь меня ненавидеть.
Последние его слова снова прозвучали равнодушно и ровно, как будто он наконец овладел собой. Чувства прорывались в нём так редко, но когда это происходило, Инди готов был всё отдать за то, чтобы увидеть их снова.
Он резко обернулся и сел, игнорируя боль. Ладонь Тхана соскользнула с его шеи.
- Я никогда не буду тебя ненавидеть, - сказал Инди так жарко, что сам вспыхнул от этого жара - словно слова эти значили много больше, чем он умел выразить. Лицо Тхана было совсем близко от его лица. Инди мог до бесконечности вглядываться в его безупречные черты. Он не понял, что произошло, только вдруг черты эти оказались совсем рядом, заполнив собою весь мир, и мягкие прохладные губы накрыли его рот спокойно и, как ему почудилось, немножечко властно, будто у Инди не было иного выбора, кроме как ответить им.
И он им ответил. С таким пылом, таким отчаянием, какого никакие рыдания не могли бы вместить.
Тхан вновь положил ладонь ему на шею и притянул его ближе, и они долго, исступлённо целовались в мутном свете ночника. Когда Тхан оторвался от него, не убирая руки с его шеи, Инди обнаружил свой член твёрдым и стоящим столбом. Плоть заднего прохода пульсировала часто и жарко, сжимаясь вокруг феллара.
- Мы не... - начал Инди, и Тхан приложил палец ему к губам.
- Ш-ш. Тихо.
С неожиданной силой преодолев слабое сопротивление Инди, он уложил его на постель, на спину. Его руки уже скользили по золотистой от пота мальчишеской коже.
- Мы не должны... нас накажут, если...
- Не накажут.
- Но я... я там... - начал Инди и задохнулся, когда губы Тхана обхватили его член и принялись сосать его - так сильно и так умело, что все слова мигом вылетели у Инди из головы. Он выгнулся, упираясь руками в плечи юноши, часто задышал, подаваясь бёдрами ему навстречу и чувствуя нарастающее биение пульса в заднем проходе. Вскоре он с изумлением понял, что эта штука внутри него немыслимым образом усиливает его возбуждение, раздражает в нём чувства, которых он прежде в себе не знал. Он хотел сказать Тхану, что слишком опасно снова вынимать её - прошёл уже целый час, Гийнар может нагрянуть с проверкой - но прежде, чем успел открыть рот, Тхан сбросил с себя штаны, задрал тунику и забрался на Инди сверху, крепко оседлав его бёдра. Инди посмотрел на него с удивлением - что это за странная поза, как в ней можно...
Но ещё через миг он уже не думал, как можно, что можно, что происходит и где он, потому что Тхан приподнялся и насадил себя, своё совершенное тело на твёрдо стоящий член Инди.
Его ладонь упёрлась Инди в грудь, он запрокинул голову и выгнулся, чуть приоткрыв губы. Инди в потрясении смотрел на него, чувствуя, как жаркое кольцо тугих мышц сжимается вокруг его члена, охватывая его плотнее и плотнее по мере того, как Тхан опускался ниже, насаживаясь на Инди. Он делал это сам, добровольно - он пришёл к нему и отдал ему себя, после того, что Бадияр-паша заставил его сделать. Что это - чувство вины?.. Тхан сам сказал, чтобы Инди не вздумал его винить - не потому ли, что и сам он довольно винил себя?.. "Не надо, - хотел сказать ему Инди. - Не надо наказывать себя, я тебя прощаю" - но вместо этого лишь стонал, подбрасывая бёдра вперёд, бессознательно обхватив Тхана за талию и притягивая к себе, ближе, так близко, что упругие ягодицы юноши уже почти касались его таза. Инди понял, что Тхан принял его в себя целиком, и от одной это мысли он выстрелил, вскрикнув от наслаждения и странной внутренней боли, не оставлявшей его в последние месяцы почти никогда, и тогда Тхан, не выпуская из себя его член, наклонился и снова поцеловал его, крепко и жарко.
Потом они лежали на узком ложе Инди, обнявшись. Тхан почти силой уложил голову Инди себе на плечо и слегка поглаживал, пропуская сквозь пальцы его волосы.
- Нам нельзя этого делать, - проговорил Тхан наконец, сказав то, что Инди знал сам. И всё же струнка разочарования дрогнула в нём, когда он услышал это из уст своего... кого?.. кем стал для него теперь этот юноша, прекрасный принц, похищенный из далёкой страны?..
- Нельзя, - эхом откликнулся Инди.
- Но мы будем, - сказал Тхан, и когда Инди встрепенулся, прижал его к себе чуть крепче. - Да, будем... Никто не узнает. Днём станем вести себя как ни в чём не бывало. Я буду с тобой холоден... и там... у Бадияра-паши...
Инди вздрогнул. Ему и в голову не приходило, что всё случившееся сегодня может повториться. Всё... если повторится всё - так ли уж это ужасно?..
- Ты думаешь, он снова заставит тебя сделать это со мной?
- Надеюсь, - ответил Тхан, взъерошивая его волосы и прижимаясь к его макушке губами. - Надеюсь, что именно меня. Я буду стараться, чтоб тебе не было... слишком плохо.
- Давай убежим, - сказал Инди. - Давай придумаем что-нибудь и убежим отсюда вместе...
- Тебе бы всё только убегать, - сказал Тхан, и Инди услышал в его голосе странную, невесёлую улыбку. - Ты ведь сбегал от своих прежних хозяев, да?
- Да, но...
- Но тебя всегда ловили. И ты попадал в место, ещё худшее, чем предыдущее. Отсюда не убежишь, Аль-шерхин. Здесь можно жить и можно умереть. Умирать я не хочу.
"Я тоже", - подумал Инди, закрыв глаза и чувствуя, как пальцы Тхана перебирают его волосы. В комнате было холодно, но их обнажённые тела грели друг друга.
- Мы не убежим, - повторил Тхан медленно, словно принимая какое-то решение. - Но... может быть, мы сможем его обмануть.
- Обмануть? - Инди оторвал щеку от его груди и с удивлением посмотрел Тхану в лицо. - Как обмануть?
- Очень просто, - улыбнулся тот - и комната словно озарилась светом от этой улыбки. - Он будет думать, что заставляет нас делать это на его глазах. Но на самом деле мы будем делать это потому, что сами так хотим. Понимаешь?.. Ты и я, мы хотим друг друга. Что бы я ни делал с тобой там, по его приказу - я буду делать это, любя тебя. Я буду брать тебя, любя. И никто не узнает об этом, это будет наша тайна. Ты понимаешь меня, Аль-шерхин?
"Любя". Он сказал это и дважды повторил - "я буду делать это, любя". Инди снова прикрыл глаза и с дрожью опустил голову на грудь человека, который был с ним рядом здесь, в этой ночи, в этой тьме, разрывая и тьму, и ночь.
- Я тоже тебя люблю, - прошептал Инди и обвил Тхана свободной рукой.
Глава 5
Неделя прошла быстрее, чем опасался Инди. Тхан был прав: уже на третий день феллар почти перестал ему досаждать. Больше того, Инди научился извлекать из этой пытки своеобразное удовольствие - когда Тхан ласкал его или вводил его член в своё тело, дополнительное раздражение в заднем проходе придавало ощущениям особую остроту. Они делали это почти каждый день, обычно после того, как Гийнар приходил с обходом, и часа на два проверки можно было не опасаться. Впрочем, один раз случилось так, что главный евнух вышел и почти сразу вернулся, и Инди благодарил бога, что не поддался искушению хоть на часик-другой избавиться от опостылевшей повязки. Он всё ждал, когда же Тхан снимет её с него, раздвинет его ноги и возьмёт - ждал, замирая, потому что до сих пор не знал, что почувствует при этом. Сотни раз с ним это делали, и лишь дважды - с Эльдином - это не было страшно и больно, поэтому Инди и теперь боялся, что привычка тела возобладает над чувством к Тхану.
А чувство и вправду было. Зародилось той ночью, когда они стали близки, и лишь крепло, усиливалось день ото дня.
Всю эту неделю Бадияр-паша не вызывал к себе Инди - владыка обладал тем самым достоинством, которое пестовал в своих рабах, и умел быть терпеливым. Инди замечал, как шушукаются мальчишки во внутреннем дворике, косясь на его окно. Он теперь знал по именам их всех: к уже знакомым добавились черноволосый Арра-"леденец", вечно угрюмый и нелюдимый Басал, что означало "базальт" (кожа его была очень тёмной, почти чёрной, а волосы вились жёстко и мелко, как бронзовая проволока), а также огненно-рыжий Тхун-Раду - та самая "золотая рыбка", о которой Инди уже слышал от Тхана. Много позже Инди увидел его в покоях Бадияра и узнал, почему его так прозвали, а пока лишь разглядывал новых знакомых с вежливым равнодушием, не испытывая особенного желания сходиться с ними поближе. Они не любили его: все они знали, видимо, от Тарри, которого Бадияр держал при себе почти неотлучно, что Аль-шерхин на особом счету у владыки. Пока что это не вызывало в них особенно сильной ревности - все они в своё время через это прошли. Новая игрушка всегда вызывает повышенный интерес - что у ребёнка, что у взрослого. Инди боялся, что, когда выйдет срок, кого-нибудь из этих мальчиков заставят делать с ним то, что уже заставили Тхана - и он не знал, как снова пройдёт через это, не противясь всем своим существом... С Тханом было совсем иначе. За эту неделю, за семь ночей, исполненных сладкой муки, Инди научился любить его руки и всё, что они делают. Эти руки были очень умелы и неизменно нежны, хотя и всегда холодны - ещё одной странной, почти нечеловеческой особенностью Тхана было то, что кожа его всегда оставалась на ощупь прохладной, как шёлк. Это было славно в душные фарийские ночи, славно было засыпать рядом с ним, в его объятиях, и почти не мучительно просыпаться утром одному, вставать, морщась от непроходящего дискомфорта в заднем проходе, и идти умываться, считая часы до вечера. Трудно поверить, но всю ту неделю Инди был почти счастлив - настолько, насколько может быть счастлива певчая птичка в клетке.
Но неделя прошла. Утром восьмого дня Гийнар явился рано, разбудил Инди и снял с него ременную повязку. Затем осмотрел его задний проход, чуть растянувшийся за это время, и, удовлетворённо кивнув, спросил, какой урок Инди извлёк из этого наказания. Инди растерялся, но опыт тут же подсказал ему правильный ответ. "Я теперь буду терпеливей, Гийнар-бей", - пробормотал он, за что получил немыслимую награду - евнух коротко улыбнулся и ласково потрепал его по щеке.
Весь день его мыли и причёсывали, а вечером снова отвели к Бадияру. На сей раз Инди знал, к чему быть готовым, и почти совсем не чувствовал страха.
Тхан был уже там, перебирая какие-то предметы, разложенные на низком переносном столике, что стоял у одной из колонн. Когда он обернулся, Инди не прочёл в его глазах ничего, что могло бы выдать их обоих - но теперь он знал, что это лишь игра, их общая тайна и общий обман. Он чуть заметно моргнул, давая Тхану понять, что принимает эту игру со всеми её жестокими правилами. Ему почудилось, что в глазах его возлюбленного мелькнула улыбка. "Что бы ни делали твои руки, я выдержу это", - подумал Инди и шагнул вперёд.
В конце концов он понял, что Тхан в первый день сказал ему истинную правду: Бадияр-паша не брал мальчиков на своё ложе. Он лишь наблюдал, что они делают сами с собой - и друг с другом. То, что он требовал от Инди в первый день, было лишь частью задуманного им представления - он знал, что Инди не выполнит его приказа, он бы отдавал эти приказы один за другим, до тех пор, пока не повелел бы нечто такое, чего Инди не смог бы сделать - и тогда всё равно позвал бы Тхана. Во второй раз обошлось без интерлюдии. Тхан сразу же привязал Инди к колонне, прижав к ней грудью и животом; ноги оставил свободными и заставил развести в стороны. Затем он последовательно ввёл в Инди несколько фелларов разного размера и толщины, и от каждого было больней, чем от предыдущего, но растянутый проход Инди уже вмещал их без особенного труда. А главное - Инди, крепко зажмурясь и стиснув в кулаки связанные руки, безостановочно твердил про себя слова, сказанные ему Тханом в первую ночь: "Что бы я ни делал с тобой, я сделаю это, любя". В его движениях, нарочито резких, в его непроницаемом взгляде и крепко сжатых губах не было этих слов, но они были у Инди в памяти. Этого оказалось достаточно.
Паша остался очень доволен ими: Инди не закричал ни разу за ту ночь. Отвернув голову набок, он мог видеть краем глаза ложе паши, его расплывшееся в улыбке лицо и руку, активно двигавшуюся под халатом. Потом паша вдруг часто задышал, выдернул руку и выкрикнул тонким, визгливым голосом: "Вон! Мальчишек вон! Лейлу мне, немедля!" Глухонемой евнух тут же подскочил к ним, оттолкнул Тхана, одним ударом кинжала перерезал путы на руках Инди и вытолкал обоих мальчиков за дверь, а из-за другой двери уже доносились торопливые шаги. Инди с Тханом успели обменяться взглядами, прежде чем их растащили в разные стороны и увели - вымыть и привести в порядок. Тхан, без сомнения, знал, что произошло, а Инди без труда догадался: возбудившись зрелищем, паша требовал к себе наложницу, пока его немолодая плоть не успела потерять силу. Инди было и смешно, и противно думать об этом. Где-то очень глубоко в душе он даже немножко жалел Бадияра - похоже, с годами ему приходилось немыслимо изощряться, чтоб оживить своё теряющее силу естество. Правда, было немного странно, что, явно предпочитая женскую плоть, Бадияр при этом возбуждался исключительно глядя на мальчиков. Может быть, спать с ними он просто брезговал - это наверняка позволяло ему думать о себе как о человеке умеренном, не склонном к излишней развращённости, ведь касался он только женщин. Когда Инди размышлял об этом, оказавшись в своей комнате, он думал, что всё это даже забавно.