- Но у тебя одного достало бы безумства его украсть, - отрезала женщина. - И те, кто знают тебя, первыми это поймут. А там дойдёт и до Бадияра. О, Арджин, если ты не думаешь обо мне, то подумал бы хоть о своих сыновьях. Одна из подобных твоих выходок однажды погубит всех нас. И владыка наш Шардун-паша не всегда будет тебя покрывать.
Она говорила поразительно смело для женщины, только что заработавшей оплеуху за несдержанность. В то же время теперь, когда сварливый голос её звучал чуть спокойнее, в нём слышалась искренняя тревога. Какое-то время стояла тишина, будто женщине удалось на мгновение пристыдить своего мужа и вернуть ему толику рассудительности. Когда мужчина заговорил, голос его звучал уже не так уверенно, хотя по-прежнему с упрямой верой в свою правоту:
- Никто не узнает, говорю тебе. Эта часть дома заперта от посетителей. Мальчишка носа не высунет за порог, пока не пройдёт достаточно времени и все не забудут об этой истории. А Бадияр, что Бадияр... он далеко, здесь у него никакой власти нет, никто не даст ему проводить полноценное расследование во владениях Шардун-паши. - Чем дальше, тем увереннее и громче звучал его голос: похоже, он сам себя убеждал. Жена его молчала. - Всё будет в порядке, Захра. Не бойся. Иди ко мне...
- Зачем я сдалась тебе, раз у тебя есть теперь твой мальчишка, - проворчала та, но по голосу было слышно, что гнев её почти улёгся. - Ты извращенец, Арджин, я сто раз говорила - неужели тебе мало твоих наложниц?!
- Погоди-ка, вот дойдём до постели, и ты станешь меня умолять, чтоб отпустил тебя и вспомнил о моём аль-шерхине, - ухмыльнулся её супруг, а дальнейшие звуки были таковы, что Инди захотелось натянуть на голову подушку. Он слышал, как стонет женщина, но не от боли, а от чего-то другого, и недоумевал - как можно испытывать что-то, помимо боли, когда ты в объятиях пылающего похотью мужчины, и как можно соглашаться на эти объятья, если минуту назад он тебя ударил. Инди не понимал фарийцев. Эта земля была ему так чужда.
Он так и не сомкнул глаз в ту ночь. Уже под утро, когда небо за запертыми на замок резными ставнями стало светлеть, сполз с кровати и, прихрамывая, подошёл к окну. Сад был пуст, но немного в стороне виднелся отсвет факела, двигавшийся из стороны в сторону - это патрульный страж мерил шагами землю, пытаясь согреться в прохладной пустынной ночи. Инди отвернулся от окна и обвёл взглядом комнату. Кроме кровати, в ней был резной столик с потушенной лампой на нём и разбросанными вокруг подушками, и несколько тяжёлых, некрасивых бронзовых статуй по углам, а больше ничего. Что ж, значит, вот каково его будущее. Быть запертым в этой неуютной и страшной комнате и служить игрушкой для человека, в своей похоти и жестокости не знавшего никакой меры. Хотя, как знать, была ли бы лучше его участь, если бы он всё же попал в гарем Бадияра-паши. Арджин по крайней мере не старый... хотя это-то и плохо: Инди слышал, что чем старше человек, тем больше он думает о грядущей вечности и меньше - о бренных удовольствиях плоти. Может быть, Бадияр так стар, что совсем не смог бы трогать его, или делал бы это совсем редко - у него ведь наверняка десятки и сотни наложников и наложниц... У Арджина тоже есть наложницы, но мальчиков, кажется, нет. Поэтому он станет часто приходить к Инди.
Отец учил его смотреть на жизнь здраво и рассчитывать вероятности. Инди умел это делать, поэтому редко ошибался.
Арджин явился вновь на следующий же день. Состояние пленника нимало его не интересовало, хотя он не мог не помнить, как обошёлся с ним в прошлый раз. За весь этот день, долгий, полный тоски и тревоги, к Инди никто не пришёл, его не покормили, а для малой нужды ему пришлось использовать вазу, стоящую на столике. Арджин был пьян и весел - должно быть, он наводил справки в городе и узнал, что концы давешнего происшествия на восточном базаре канули в воду, и убийц Оммар-бея уже никто не ищет. А что до похищенного мальчишки, то о нём и вовсе не вспомнят - что такое раб рядом с главным евнухом паши? Но даже и о евнухе вскоре забудут - а о мальчишке тем паче.
Все эти догадки Арджин-бей подтвердил, самолично пересказав Инди "радостные" вести. Вино сделало его словоохотливым и развязным, и, ещё не завершив своей речи, он притянул Инди к себе, силой усадил на колени и прижался ртом к его губам. От него плохо пахло; Инди передёрнулся от отвращения и оттолкнул его - не мог не оттолкнуть, хотя и знал, что за этим последует. И вновь оказался прав: Арджин-бей немедленно и страшно рассвирепел. Он ударил мальчика кулаком, в полную силу, так, что тот будто щенок слетел с его колен и рухнул на пол, чувствуя, как на скуле расползается уродливый синяк. Привстав, Арджин схватил Инди за волосы, вскинул его голову и, приспустив штаны, ткнул ему прямо в лицо набухший лиловый член. Инди впервые видел мужскую плоть так близко и так ясно: она была скользкой, лоснящейся, перевитой синими венами, и его так и скрутило от отвращения. Он смутно осознавал, что, если не сможет сдержать позыва и вытошнит, то его жестоко накажут, потому из последних сил подавил тошноту, хотя в глазах у него мутнело от подступающих слёз. Арджин встряхнул его и придвинул ближе, так, что головка члена коснулась губ Инди, и произнёс лишь одно слово: "Рархат".
Инди никогда раньше его не слышал, но смысл был прозрачен и ясен. Рархат означало - "соси".
Мысль, восхитительная в своём безумии, мелькнула в его мозгу ярким сполохом: сделать вид, что подчиняешься, открыть рот, впустить в него нетерпеливо вздрагивавшую плоть... а потом сомкнуть зубы, яростно и кровожадно, слушая воющий крик, и сжимать, сжимать изо всех сил, глотая горячую кровь, даже когда холодная сталь полоснёт по горлу....
Он вздрогнул. Нет. Умирать он не хотел. Сам не знал, почему, ненавидел себя за это - но не хотел. Не так. И не здесь. И не от этой руки.
- Я не буду, - сказал он, слыша свой голос словно издалека. Его, конечно, заставят... хотя как, он не знал - и ужасно удивился, когда Арджин выпустил его волосы и отстранился. Неужели, подумал Инди, неужели он оставит меня в покое?.. Но уже через миг он лежал на полу ничком с раздвинутыми ногами, и член мужчины впивался в его израненный задний проход, причиняя в десять раз больше боли, чем вчера.
Инди сунул в зубы кулак и стиснул их - почти так же крепко, как мечтал минуту назад. Ничего, сейчас это закончится... Но от того ли, что мужчина был пьян, или от чего-то ещё - однако ничто не заканчивалось. Арджин то убыстрял движения, подходя к самой границе экстаза, то снова замедлял их, с явным трудом, рыча сквозь сжатые зубы, как будто нарочно отказывал себе в удовольствии. Иногда он почти выходил, оставляя в теле пленника лишь головку члена - и тут же врезался в него вновь, на всю глубину, выбивая весь воздух из его лёгких. В конце концов Инди понял, что Арджин не собирается заканчивать. Прошёл уже почти час, а конца-края не было видно - он может делать это и дальше, до рассвета, до бесконечности, пока не сотрёт Инди внутри и не порвёт ему внутренности... Инди сам не чувствовал, что плачет, давно и громко, задыхаясь, извиваясь и не в силах ничего прекратить.
- Хватит! - наконец закричал он. - Хватит, пожалуйста! Отпустите меня!
- Отпустить? - низко наклонившись и дохнув на него винным паром, спросил этот ненавистный голос.
- Да, отпустите! Я прошу!
- А ты будешь послушным? Будешь сосать?
- Да! - крик комом встал в горле. Что угодно, боже, что угодно, он просто больше не мог это терпеть. - Да, буду, я сделаю всё, что скажете, только не надо больше...
Его отпустили. И даже позволили полежать немного, ёжась и вздрагивая. Инди боялся встать, боялся шевельнуться - ему казалось, что из него польётся кровь и нечистоты. Но это была иллюзия - не так уж и сильно ему навредили, как он понял потом. В конце концов он неловко сел, утирая с лица слёзы, не в силах поднять глаза. И когда всё такая же твёрдая, влажная от природной смазки мужская плоть коснулась его губ, он всхлипнул, закрыл глаза и позволил ей заполнить его рот. Кажется, Арджин всё же сжалился над ним и не стал в тот раз входить глубоко - остановился почти сразу и, положив ладонь Инди на затылок, легонько, почти мягко подтолкнул его вперёд. Инди не знал, что надо делать, он был неловким и неуклюжим, и он так боялся, что, если не справится, его снова поставят на четвереньки и продолжат мучить...
- Ну, соси его. Как леденец, - сказал вкрадчивый голос. "Как леденец", - тупо подумал Инди и стал сосать. Пальцы на его затылке сжались чуть крепче. Шепот обжёг кожу:
- Умница, славный маленький аль-шерхин... Ты быстро научишься.
И верно, не прошло и минуты, как Инди почувствовал, что плоть мужчины во рту у него странно вздрогнула, как будто выгибаясь, и оросила его язык и нёбо чем-то солёным. Он инстинктивно сглотнул - и только тогда понял, что это было. Арджин вынул разрядившийся член у него изо рта и ладонью провёл по губам Инди, размазывая по ним своё семя.
- Весь перепачкался, - сказал он голосом, в котором звучало ленивое удовлетворение. - Иди умойся.
Инди встал и, пошатываясь, сделал несколько шагов в сторону. Потом остановился. Умыться ему было негде и нечем. И лишь тогда это заметил тот, кому он теперь принадлежал целиком.
- Что? У тебя нет воды? Как же так? Я всё-таки высеку эту мерзавку Захру... Эй! Кто там!
Теперь это была его жизнь. Что-то, что он по привычке называл жизнью, не зная другого слова.
Впрочем, со временем стало немного легче. В первое время Арджин-бей приходил к нему постоянно, иногда несколько раз в день. Инди довольно скоро понял, что он груб и несдержан, но не жесток сверх того, что считает необходимостью. Если с ним были покорны, если выполняли его приказы и принимали ласки, он мог быть по-своему нежен, и тогда поглаживаний и поцелуев Инди получал от него на порядок больше, чем оплеух и шлепков. Если же Арджину перечили, он немедленно выходил из себя и совершенно терял голову. Особенно страшен был его гнев, когда он бывал пьян - а случалось это нередко. В один из таких дней, когда накануне он взял своего раба целых три раза и совершенно его измучил, Инди не сумел сдержаться и вновь отпихнул от себя его руки. Тогда Арджин бросил его на пол и избил - ногами, пиная по пояснице, по лицу, в совершеннейшем бешенстве от того, что с ним осмелились спорить. Потом бросил животом на холодный низкий столик, отымел и ушёл, оставив лежать на полу. Вскоре после него пришёл лекарь, осмотревший и смазавший раны Инди, но это мало помогло ему, и несколько недель после этого он не мог толком разогнуться, да и позже, весь остаток жизни у него временами ныли почки. Этот случай многому научил его. В частности, он понял, что иногда на одной чаше весов твоя злость, твоя гордость, остатки твоего самоуважения, а на другой - жизнь, не больше и не меньше. И с этим пониманием та, первая чаша весов стала значительно легче.
Но то были первые, страшные и тяжкие дни. Потом интерес Арджина к Инди, казалось, поубавился. Он стал приходить всё реже, порой не показывался целую неделю, а приходя, делал всё быстро и как будто небрежно. Одновременно он стал с Инди не то чтобы ласковее - скорее, охладел к нему, а потому не мог уже испытывать сильных чувств, как раньше - ни сильной похоти, ни сильной ярости. Он иногда ещё бил Инди, но теперь в основном по лицу и по ягодицам - последнее ему особенно нравилось. Пару раз было так, что он вообще за целую ночь не вводил в Инди свой член - только шлёпал его, перекинув через колено, до тех пор, пока Инди не начинал молить о пощаде. Это Арджину тоже очень нравилось, хотя его нельзя было провести, и он всегда мог отличить ненастоящую мольбу от искренней.
- Не пытайся меня обдурить, маленький негодяй, - сказал он как-то, когда Инди решил схитрить и взмолился почти сразу же после начала экзекуции. - Я же вижу, ты ещё ни слезинки не пролил. И зубами не скрежещешь, как обычно. Я тебя знаю, - добавил он, ухмыльнувшись, будто то, что происходило между ними, было какой-то игрой с безумными и жестокими правилами. Впрочем, так оно и было - для Арджин-бея. Для Инди же это была не игра, но битва не на жизнь, а на смерть.
Однако, в общем-то, если он слушался, Арджин не был к нему чересчур суров - и даже заботился, на свой лад. Если Инди ложился перед ним покорно, то он делал всё быстро и останавливался, как только Инди просил его об этом. Он следил теперь, чтобы в комнате всегда была свежая и чистая вода для питья и умывания - он был чистоплотен и требовал, чтобы Инди мылся после каждого соития, а также полоскал рот. Его хорошо кормили - не так обильно, как в Большом Торге, но вкусно. Выясняли, что он любит, по тому, какое именно из принесённых кушаний он съедал до крошки, и баловали этим, а ещё Арджин иногда спрашивал, что ему нужно - может, музыкальный инструмент или ещё что-то. В конце концов Инди, набравшись смелости, попросил какую-нибудь книгу - и Арджин ответил ему взглядом, полным такого изумления, словно о книге его попросил конь. Просьба явно поразила его, и неприятно поразила - только тогда Инди понял, что Арджин-бей не умеет читать. То, что раб его умеет что-то, чего не умеет он сам, рассердило Арджина; он ударил Инди, не сказав ни слова, и ушёл. Книг он, конечно, не получил, и с тех пор не просил ничего.
Впрочем, гнев Арджин-бея был хотя и страшен, но скоротечен. Он быстро забывал обиды, хотя, может быть, и не до конца - главное было не наносить ему новых, потому что тогда он припоминал всё разом и изливал на несчастного Инди троекратно усиленный гнев. Поэтому в конце концов Инди понял, как себя надо с ним вести: слушаться, подчиняться, подставлять губы для поцелуев и попку для соития и шлепков, не задавать вопросов, не заговаривать первым и не смотреть в глаза. Последнее было важнее всего: взглядом своим он, увы, управлять совсем не умел, и всякий раз, глядя в его глаза, Арджин-бей видел там лишь глухую боль и глубоко похороненную ненависть. Не одну пощёчину Инди получил за эти взгляды - только взгляды, ничего больше. Впрочем, не так уж часто это случалось - ведь что-что, а прятать свои глаза он умел.
В глубине души он надеялся, что однажды окончательно надоест Арджину. Он не знал, что будет тогда - может, его просто отведут на задний двор и прирежут, как захромавшую лошадь. Он знал только, что мечтает вырваться отсюда, и эта мечта придавала ему сил вынести всё. Однако шло время, недели складывались в месяцы, а Арджину он не надоедал. То есть прежней, безумной страсти уже не было - но и равнодушие не приходило. Арджин-бей как будто привязался к нему - так, как привязываются к соколу или собаке. И как о собаке Арджин о нём и заботился: держал в конуре, хорошо кормил, иногда гладил по шёрстке, иногда бил палкой и пинал ногами. Так не относятся к людям, только к животным, даже очень любимым - Инди всё время твердил про себя это, но никогда не осмелился бы сказать вслух.
Впрочем, даже такое отношение к нему его хозяина нравилось далеко не всем. Спальня Арджин-бея была сразу за стеной, и, когда он изволил брать в свою постель жену - всё реже и реже - Инди слышал, как они ссорятся.
- Ты уже три месяца держишь у себя этого мальчишку. Что с тобой, Арджин, я не узнаю тебя! Ни одна наложница не задерживалась у тебя столько.
- Вы, бабы, быстро надоедаете своей трескотнёй, - отвечал Арджин-бей без злости, скорее, дразня - он и с Инди иногда так разговаривал, но Инди никогда не посмел бы ему отвечать в том же тоне.
- О да, а мальчишка молчит, потому что иначе ты выколачиваешь из него мозги.
- Это всё не твоего ума дела, женщина.
- Нет уж, как раз моего, раз ты предпочитаешь его ласки моим. В последний раз ты брал меня месяц назад! А к нему бегаешь чуть ли не через день.
- Может, мне и сейчас следует уйти от тебя к нему? Уж он-то не станет меня упрекать в невнимании, не закатит сцен ревности, будто глупая женщина...
- Ещё бы, - фыркнула Захра. - Ведь он тебя ненавидит.
Арджин не ответил. Инди невольно вздрогнул, хотя их и разделяла стена - он знал уже, что сулило это молчание.
- Что ты сказала?
- А что, ты будто не знал? Конечно, он ненавидит тебя! Всем сердцем, как... - речь женщины оборвалась вскриком и шумом падающего тела, когда тяжёлой пощёчиной муж сбросил её с постели на пол.
- Заткнись! Заткнись, шлюха. Да будет проклято лоно, которое тебя породило, - прошипел Арджин, и Инди услышал ещё один звук удара. Он вздрагивал от этих звуков, как будто били его самого.