Гурову на высоком уровне «посоветовали» не лезть в дело. Но сыщик верил грузину, влез в дерьмо по самые уши, вылез сам и спас мальчишку.
Он вышел из квартиры, поднялся на этаж, спустился на лифте до второго этажа, вышел во двор, только затем на бульвар. На Гурове был коричневый пиджак, кремовые брюки, на набалдашнике изящной трости сыщик крутил шляпу-канотье. Он был одет соответственно моде тридцатых-сороковых годов и, как бы выразились его клиенты, «нахально мазал под иностранца». Россияне так давно не одеваются. Но Гуров не любил толпу и маршевый оркестр.
Сыщик прошелся вдоль Никитского бульвара, как бы любуясь закатом, но, когда акулообразный «Линкольн» притормозил рядом, легко прыгнул в салон.
– Ты быстр и опасен, как барс, – сказал Шалва.
– Я тебя прошу, не говори красиво. – Гуров закурил, положил ноги на сиденье. – Ты сам силен, словно буйвол, только в тебе лишних пятьдесят килограммов.
– Люблю покушать. Бог простит. Куда ты хочешь поехать?
– Надо поговорить, но уверен, что нас «ведут». Твою машину знает каждый, я оделся, словно паяц, надеюсь, это поселит в их головах простенькую мысль, что у нас не конспиративная встреча.
– Я могу отвезти тебя в одно место, где мы можем поговорить. Как к этому отнесется Мария?
– Она умная женщина.
– Влюбленная женщина – только женщина, мальчик.
«Мерседес», который «вел» «Линкольн» Шалвы, держался на расстоянии и не выделялся из вечернего потока машин. В «мерсе» сидели двое мужчин среднего возраста и специфической сыскной наружности.
– Только мы начинаем совместную операцию, как сплошные проверки и перепроверки, – сказал водитель.
– Начальству виднее, – равнодушно ответил «пассажир». – Но, судя по одежде Гурова, мы с тобой тянем пустышку. Обыкновенные бабские дела. Я никогда не верил в супружескую верность полковника. Здоровый молодой мужик, хороша у него девка, слов нет, сам знаешь, нас завсегда налево тянет. Да и Князь давно от дел отошел, ничем сегодня помочь менту не может.
– Согласен, – кивнул водитель. – Только наше дело телячье, сказано – проследить и по возможности прослушать, мы выполняем. И никогда «наружку» за таким асом вести не станут, прокатимся и в стойло. Ты мне лучше скажи, сколько лет мы Шалву знаем, а слушать его тачку не научились.
– Его машина защищена лучше танка, у Гурова тачка скромнее, но тоже в наушниках одни помехи.
«Линкольн» еле втиснулся в переулок, остановился у прозрачных дверей, зато две атлетические фигуры в темной униформе были видны издалека.
– Лучше и не подъезжать, один наверняка из наших, но внутри у меня аппаратура имеется, я раз в неделю захожу, совмещаю приятное с полезным, меняю «жучки» и трахаю отличную девочку, – сказал водитель.
– Дурак, ты трахаешь кого тебе подставляют и с разрешения начальства.
– Плевать, все одно удовольствие, – хохотнул водитель, проехал мимо темного переулка, остановился за углом.
– В нужный момент тебе такие карточки покажут, импотентом станешь.
– Глупости, мадам у меня на стальном крючке.
– Заменят на золотой и вынут тебя без белья на обозрение.
Глава 3
В квартире стояла тишина, в одной комнате на надувном матрасе дремали посол с супругой, рядом на ватнике спал сын Октай. Мальчишка вел себя спокойнее всех.
В другой комнате на тахте, которую Шамиль приволок со двора, лежали, переговариваясь, Рощин и Леха Большой.
– Не нравишься ты мне, Леха, скис. С чего бы это? Такое дело провернули. Ну, не дадут три миллиона, один дадут точно. Не захотят они людьми рисковать и позориться на весь мир.
– Это наш позор, не ихний. Коня украсть – позор, а человека, да еще с детьми, – так позорище.
– Так ты что, передумал?
– Отстань, старшой, без тебя тошно.
В углу комнаты валялся Юрий и что-то бормотал.
В большой кухне лежал на полу Шамиль, Гема попкой лежала на полу, а головку положила чечену на грудь.
Неожиданно Юрий сел, посмотрел непонимающе, словно пьяный, затем вдруг перекрестился.
– Юрок, ты вроде некрещеный, – усмехнулся Рощин.
Юрий поднялся, вытер слюнявый рот, сплюнул в угол:
– Чертовщина привиделась. Николай, давай в магазин схожу, одуреть от тоски можно. – Он с хрустом выпрямился, задержал дыхание. – В Афгане сутками в засаде сидел, холод, грязища, шорохи чудятся, у меня сосед заснул, проснулся без головы. А тут живешь как барин, все тебе плохо.
– Человеку угодить трудно, – вставил Леха.
– Характер выдержали, пора телеграмму давать, – сказал Николай. – Зови дипломата.
Когда Рафик пришел, Николай сказал:
– Садись за стол, будем сочинять письмо султану.
Рафик подвинул блокнот, взял ручку.
– Пиши послу. Как ты к нему обращаешься?
– Смотря по обстановке.
– Обращайся официально. – Николай зевнул, почесал за ухом. – «Уважаемый… захвачен со своей семьей в заложники. Людям нужны деньги, никаких политических мотивов они не имеют. Три миллиона долларов, только наличными. В случае отказа или попытки найти нас будет зарезана дочь. Ваш Рафик. Буду звонить завтра в десять утра». Поедешь на Центральный телеграф, пошлешь телеграмму.
– Куда поеду? – растерялся Рафик. – Один?
– Не один. Я пошлю двух человек, но не тебя охранять, куда ты денешься? Чтобы ты «хвост» за собой не привел. Хотя зачем тебе «хвост»? – лениво спросил Рощин. – Как к двери подойдут, здесь уже ни одного живого не будет.
В зеленых глазах и ленивой усмешке Рощина было что-то больное.
Из соседней комнаты вышел Шамиль, держа на руках спящую Гему.
– Если в магазин, то я тоже пройдусь, – сказал он, ставя девочку на пол.
– И я! – закричала Гема.
– С тобой мы пойдем завтра. – Шамиль был лишь мальчик, но голос у него был настоящего мужчины.
Девчушка заплакала и убежала к матери.
– Вы командир, Николай, но не нужно ехать на Центральный телеграф. Там охрана, сигнализация. Зайдем на ближайшую почту, договорюсь с пацанами, они отошлют телеграмму. А лучше я на базар зайду, найду чечена, так будет вернее, – сказал Шамиль.
Они взяли хозяйственную сумку, деньги, вышли на улицу. Невысокий Шамиль, стараясь походить на мужчину, держался очень прямо, словно юнкер на плацу. Заров сильно сутулился, двигался вихляющей походкой, походил на пьяного.
– Плохо ходишь, командир, на бомжа похож, – сказал Шамиль, добавил: – Извини.
– В спине ваша пуля застряла, вынуть нельзя, – флегматично ответил Заров. – А может, и не ваша… афганская, забыл уже. Меня помалу часто цепляли.
Шамиль остановил группу подростков, о чем-то спросил, видно, ответили грубо – в руке чечена сверкнул нож.
– Стоп! – Заров шагнул в группу, вроде несильно ударил самого высокого кулаком по голове. Тот упал на колени, завалился на бок. – Ребятки, – Заров улыбнулся, – у вас спросили, надо ответить.
– Рынок два квартала прямо, затем налево, – ответил кто-то из группы.
– Спасибо, мальчики, – улыбнулся Заров. – Увидите милиционера, не говорите ему ничего, не надо.
– Командир, откуда в тебе такая сила? Ты худой с виду, дохлый. А? – спросил Шамиль.
– Бабка заколдовала, – ответил Заров, протянул руку. – Дай нож.
– Священный. Моего деда. Его нельзя бросать, – быстро заговорил Шамиль.
– Я сказал, отдай. – Заров вошел во двор, оглянулся, воткнул нож в землю, вогнал пальцем, затер землей, поставил в это место веточку, растер подошвой. – Нож деда нельзя поднимать в уличной драке. А нас за него посадить могут.
Долго шли молча, наконец Шамиль не выдержал и спросил:
– А ножом деда можно отрезать голову Геме?
Заров сглотнул с такой силой, словно хотел проглотить огромный кусок.
– Я зачем тебя откормил и говорить выучил?
– Я говорить умел, только не хотел.
– Хорошо, тогда скажи, зачем я твою пулю из своего тела вынул, цепью на твою шею повесил? – спросил Заров.
– Я должен помнить, убивать человека нельзя. А мы что делаем? Захватили людей, требуем…
Заров схватил пацана за куртку, поднял на вытянутой руке.
– Я тебя прошу, друг! Очень прошу, помоги мне купить зелени и отправить телеграмму.
Заров поставил парня на ноги, расправил на нем одежду, сказал:
– Будут деньги, я тебе хорошую одежду куплю.
– Деньги нам не дадут, – уверенно сказал Шамиль. – Я бы ушел в Грозный, тебя оставить не могу.
– Спасибо, – ответил Заров. – Нам нельзя расставаться, мы с тобой кровные братья.
Они обошли небольшой базарчик, купили что требуется, когда Шамиль остановился у продавца персиков.
– Гема любит персики.
– Я тоже, но у нас мало денег.
Шамиль что-то сказал продавцу.
Тот достал пакет, положил несколько персиков, гроздь винограда, протянул Шамилю. Они заговорили на своем языке. Парень сунул пакет в общую сумку, сказал:
– Брат, дай мне телеграмму и иди за нами.
Шамиль с торговцем зашли в маленькое почтовое отделение. Заров ждал на улице. Через некоторое время те вышли, не прощаясь, направились в разные стороны. Шамиль подошел к Зарову:
– Телеграмму отослал земляк, он неграмотный. А тетка на почте чуть в обморок не упала.
Шалва вошел в зал первым. Встретили его громким вздохом и аплодисментами. На Гурова смотрели выжидающе, смущал яркий костюм, канотье и трость. Человек чем-то походил на лакея. Зал напоминал небольшой театр, в партере столики, площадка для солисток, затемненные бархатом ложи. Тихая скрипка и рояль не мешали приглушенным разговорам.
В партере располагалось девять столов, один был свободен. Шалва сел без приглашения, кивнул «мадам», которая для своей должности была удивительно молода и хороша собой. Она присела, Гуров опустился на стул рядом и с любопытством оглядел зал. Двое мужчин отвернулись, лицо сыщика не дрогнуло, он лишь пристально взглянул на хозяйку, она почему-то покраснела.
Шалве подали запотевший бокал белого вина, он лишь пригубил.
– Как живешь, девочка? – густой голос Князя заполнил зал.
– Спасибо, Князь, будете ужинать, где желаете сидеть? – Мадам явно волновалась.
– Мы перекусим, желаем сидеть удобно. – Огромные карие глаза гостя смотрели внимательно.
– Прошу. – Она легко поднялась и направилась за кулисы, где разминались две актрисы, одетые ни во что.
Пройдя узким коридором, хозяйка нажала кнопку, двери раздвинулись. Гости оказались в квадратной комнате метров двадцати, обставленной и как столовая, и как кабинет одновременно. Гуров сразу понял, что двери стальные, окна фальшивые. Обеденный стол занимал центр комнаты, кресла вокруг были кожаные, кабинетные, письменный стол перечеркивал один из углов.
– Девочка, кухня кавказская, коньяк, водка, связь отключи, заходи только одна. – Шалва нажал какую-то кнопку, из стены выдвинулась тахта со множеством подушек.
– Девочки? – спросила хозяйка.
– Ты красавица, какие еще девочки? – удивился Шалва. – Стол накрыть могут слуги, не таскать же тебе тарелки. Распорядись и посиди с нами.
– Хорошо. – Хозяйка взяла трубку, быстро что-то проговорила.
Сыщик снял пиджак, сел за письменный стол, включил маленькую лампу, незаметно сунул «вальтер» под лежавшие на столе газеты.
– Расскажи новости: кто бывает? Не беспокоят ли тебя?
– Ты знаешь, Князь, я не слушаю чужих разговоров, – ответила хозяйка; судя по фигуре и пластике движений, она была в недалеком прошлом либо балерина, либо циркачка. – Гости случаются разные, посторонний сюда не зайдет. Меня не беспокоят. Люди государственные заглядывают, ведут себя достойно, девочки не жаловались. Бывают и воры, и разбойники, но с оружием к нам входить запрещено, – она взглянула на Гурова.
Стол накрыли быстро, умело, две миловидные девчушки исчезли бесшумно, как и появились. Хозяйка оглядела их работу, поправила два прибора.
– Связь отключена, магнитофон выключен, сотовым телефоном здесь пользоваться нельзя, мой телефон красный. – Она улыбнулась, и только тогда Гуров понял, что ей за тридцать, ближе к сорока. – Я большая поклонница вашей супруги. – Она подошла к Гурову, положила руку ему на плечо. – Вы можете себя чувствовать совершенно свободно, расслабьтесь. Желаю приятной беседы и хорошего аппетита.
– Шалва, почему я ничего не знал об этом месте? – Гуров налил водки и залпом выпил. – За твой род!
– Я очень многого не знаю о тебе, Лев Иванович. А знаю я тебя двадцать два года.
– Двадцать один, – поправил Гуров.
– А поверил я тебе окончательно только четырнадцать месяцев назад, когда ты спас Тимура. Кровь вяжет, единственное, что вяжет мужчину. Виноват, Лев Иванович, любовь тоже вяжет.
– И долги. – Гуров снова выпил, Шалва осуждающе покачал головой, но тоже выпил без тоста.
– Ты пришел получать долги? – Шалва потемнел лицом.
– Я пришел к другу за помощью, – укоризненно ответил Гуров.
Раздался тихий звонок, стальная дверь раздвинулась, в комнату вошла хозяйка:
– Вас спрашивает старый, плохо одетый человек.
– Хорошо, я сам встречу гостя. – Шалва поднялся, заторопился к дверям и вскоре вернулся с лохматым стариком, которого Гуров в первый момент не узнал.
Когда старик попытался поцеловать сыщику руку, он признал деда Яндиева, внука которого сыщик в прошлом году спас от расстрела. Гуров, обняв старика за костлявые плечи, почувствовал запах грязной одежды и немытого тела, сказал:
– Не обижай, отец, – и обратился к Шалве: – Баня или ванная имеется? И одежду необходимо сменить.
Шалва поднял лохматую бровь, взглянул на хозяйку. Через несколько секунд старика увели две молодые девушки.
Гуров лег на покрытый ковром диван, автоматически сунул под подушку пистолет, закрыл глаза: надо подумать. Старика Яндиева наверняка пригласил Шалва. Значит, он считает, что старейшина понадобится.
Хозяйку звали Дана, и она была родной дочерью Шалвы Гочиашвили и совершенно не походила на грузинку. Ее мать была русской казачкой, и пошла девочка в нее, лишь характером походила на молодого отца. Он и заведение построил для дочери, которую любил с легким чувством ревности, и отношений с Даной не афишировал. Он всю жизнь желал сына, бог не дал. Шалва буянил, в молодости дочь не признавал, позже смирился. Немногие знали об их родственной связи, но все блатные ведали: Дана под рукой Князя, и оказывали ей должное уважение.
Когда Гуров дремал, Дана с тоской спросила:
– Где ты таких мужиков достаешь, отец?
– Воина можно взять только в бою. И не хвали меня, дочка, «таких мужиков» у меня и есть один. И не я его у врага отбил, а он меня. Хотя он моложе, я знаю свое место, знай и ты. Был бы я честным джигитом и воевал на своей земле, могло сложиться по-другому. Но я хоть и в прошлом, да вор, и живу в России. Он однолюб, и смотреть на него – дело пустое. И не будем об этом никогда, – он с нажимом проговорил последнее слово.
Гуров сел легко, будто и не дремал, зорко глянул на Дану:
– Красавица, ваши чаровницы не утопят деда? И велите его постричь и приодеть. Размер и фасон подберете?
– Уже распорядилась, а меня Даной зовут.
– Я знаю, и вы дочь Шалвы, значит, мой друг. И лучше иметь одного настоящего друга, чем десять никчемных и хвастливых любовников.
Боковые двери открылись, и вошел статный мужчина среднего роста. Смуглый, седая прядь на широкий лоб, глаза под кустистыми бровями молодые, одет по-цыгански или мадьярски. Красная рубаха опоясана витой тесьмой, темные брюки заправлены в легкие мягкие сапоги. Борода и усы аккуратно подстрижены, отливают синевой, это седой волос мешается с черным. После бани и переодевания Яндиев стал другим человеком.
Шалва и Гуров поднялись, выждали, пока старший сядет, наполнили рюмки. Яндиев поднял свою:
– Тосты говорить не умею. Желаю, чтобы больше живых осталось, – кивнул и выпил.
– В словах заблудиться можно быстрее, чем ночью в лесу, – сказал Гуров. – Мне необходимо знать, что чечены не имели отношения к похищению в Шереметьеве. Второе, по моим данным, около месяца назад в Москве объявился крутой по кличке Рус. Его фамилии перечислять не буду. Около сорока лет, среднего телосложения, любит бывать в дорогих ресторанах и шикарных гостиницах, располагает значительными деньгами, бритый, я имею в виду лицо, голубоглазый, часто щурится. Обучен всему, чему могут обучить три войны. Сам выходец из Львова, но на родину возвращаться не собирается. Не любит блатных, общается только с равными или с людьми без криминального прошлого. Может тяготеть к верхам фашистского толка. На сегодняшний день он ни в одной из московских группировок не замечен.