Глядишь, и родня найдется.
До вечера я еще успела убраться наверху, благо здесь все было в порядке, только пыльно. Спальня, детская и две комнаты, которыми, похоже, не пользовались. Одна вообще пустая, в другой — только широкий письменный стол и табуретка перед ним. Ящики стола пустые. Комнаты могли бы служить гостевыми, детскими для большой семьи, кабинетом с библиотекой. Обживусь — посмотрим.
В торце короткого коридорчика была крутая и узкая лесенка наверх — на чердак, видимо. Туда я пока не полезла.
* * *
Визитку Ксении Петровны я показала вечером Верочке и Илье. Оказалось, в городе и в самом деле есть благотворительный комитет, очень даже уважаемая организация. И мою гостью Вера по описанию узнала — действительно одна из дам-основательниц этого самого комитета, никакого подвоха. Наверное, мое изумление слишком явственно отразилось на лице, потому что Вера пожала плечами:
— А что тебя удивляет? Ты сирота, Максова родня тебя за свою не считает, осталась одна с ребенком, разве ты не заслуживаешь помощи?
— Я просто вообще забыла, что есть такой комитет, — выкрутилась я. — Глупое чувство, даже не знаю, что еще я могла забыть. Максову родню, кстати, тоже не помню.
— Они в Москве, — сказала Вера, — в нашей глухомани им делать нечего. Макс после смерти бабушки с ними разругался, ты рассказывала. А тебя только та бабушка и любила.
— Никого не помню, — вздохнула я. Знакомиться с Максовой родней желания не было, но от слов о незнакомой мне бабушке стало грустно.
Может быть, поэтому ночью я увидела ее во сне. Бабушку Антонину Михайловну, ту самую, что подарила нам этот дом, и родителей Макса. Автокатастрофа. Похороны, совершенно убитый Макс, Марина в том же черном глухом платье, всхлипывающая совершенно по-детски. Какой-то неприятный тип брызжет слюнями, разоряясь, что Макс поимел достаточно — вон, аж целый дом от бабули, и ответное «да подавись» Макса. М-да.
С этой стороны никаких родственных чувств лучше не ждать.
Марина же выросла в детдоме — то есть, здесь это называлось приют. И не сказать, что такое уж несчастное детство. У девочек были хорошие условия, они не голодали, о них заботились. Неплохое образование, квоты на поступление в институт — вот только у девчонки хватило ума бросить учебу и выскочить замуж, но это уже другой вопрос.
Просто даже самый лучший детдом — не семья. Любви на всех не хватало, да и любовь там другая. Не родительская. Потому, может, у Марины и не ладилось ни с мужем, ни с хозяйством. Наверное, это уже мои личные тараканы, на самом деле бывают ведь такие родители, которые хуже любого детдома. Просто для меня семья всегда была на первом месте.
Грустные это были сны, я проснулась на мокрой от слез подушке, хотя лично меня, вроде бы, они и не затрагивали. Но то ли остался во мне какой-то след прежней Марины, то ли просто близко к сердцу приняла… И письма с открытками утром читать не стала, отложила на потом. Собрала документы, надела все то же черное платье и стала ждать обещанного Ксенией Петровной человека.
Я как раз успела перебрать и сложить кучей в прихожей одежду Макса, предварительно обшарив карманы и набрав почти сорок рублей мелочью, выбрать из этой кучи почти новые рубашки, которые можно будет перешить себе или Олежке, и вернуть их обратно, потому что ну его нафиг, донашивать что-то за этим козлом. Звонок застал меня с охапкой мужской обуви, которую я тащила сюда же из кладовки.
Девушка в легкомысленном сарафанчике улыбнулась мне и сказала:
— Вы Марина, и вам нужно помочь с документами. А я Оля. Давайте проверим, что у вас на руках, и поедем.
День сорвался с места со скоростью стартующей ракеты. Улыбчивая Оля в пять секунд охватила взглядом все мои документы, кивнула: «Отлично!» — и через полминуты ее автомобиль уносил нас в неведомые для меня дали. Надо сказать, пробивная сила у Оли тоже была сравнима с оружием массового поражения, или же благотворительный комитет имел везде право первоочередного входа. Я болталась прицепом, подписывала «где галочка» и не старалась особо вникать, целиком сосредоточившись на окружающем мире. В чем ходят по улицам и в чем сидят в конторах, как к кому обращаются, как здороваются и прощаются, как выглядит полицейский, а как — банковский охранник… Заодно примерно запомнила, где располагаются тот самый Промышленный Банк, страховая контора, полицейский участок и ЗАГС.
И все это — часа за три, не больше. Потому что уже к обеду я была дома — официально оформленной по всем нужным инстанциям вдовой, нуждающейся в пенсии на ребенка, со снятым вкладом Макса и с обещанием страхового агента прибыть сегодня же. От чая Оля отказалась: «Прости, совсем некогда», — зато согласилась прихватить с собой Максовы шмотки, подтвердив, что благотворительный комитет раздаст их нуждающимся.
В какой момент из этих трех часов мы перешли на «ты», я не заметила, но оптимизмом и энергией Оля зарядила бы и депрессивную улитку. Проводив ее, я поймала себя на том, что прошлое погасло в памяти, оставшись неясной и неважной тенью. Я и раньше понимала, что нужно думать о будущем, но теперь «нужно» превратилось в «хочу». А что? Я молодая и, как совершенно правильно заметила Ксения Петровна, «довольно рассудительная особа», у меня свой просторный дом с большим участком — всегда о таком мечтала, между прочим! Дача в ста двадцати километрах от города — совсем не то. А главное, что бы там ни было дальше с личной жизнью, на которую пока что совсем не тянет, мне есть о ком заботиться. Да и вообще, жить — это прекрасно!
В ожидании страхового агента я успела сварганить супчик из того, что нашлось в закромах, пообедать и по-быстрому осмотреть участок. Большую его часть занимал сад:
несколько неухоженных яблонь, заросли вишни, густой малинник и три куста смородины, давно нуждающиеся в обрезке. Никаких грядок, хотя места для них хватает. К счастью, особо злостных сорняков тоже не было, густой ковер травы скорее напоминал цветущий луг. Я никогда особо не разбиралась в травах, но, наткнувшись на мелиссу и аптечную ромашку, постановила для себя не спешить сажать картошку, а для начала проверить, что еще полезного у меня уже растет.
Всю эту прелесть чисто символически отделял от двора низкий покосившийся штакетник. Во дворе росла огромная груша, словно разделявшая его на две части. В дальней стояли два крепких просторных сарая, забитых разнообразным хламом — я предположила, что это осталось еще от бабушки. По крайней мере, выглядело все давно и основательно заброшенным. Что ж, будет чем заняться, когда с домом разберусь.
За сараями обнаружились заросли крапивы, поленница и куча сухих веток. На поленнице спала, растянувшись пузом кверху, пушистая рыжая кошка. На мое «кис-кис» она и ухом не повела. Наша или нет? Ладно, поживем — увидим.
Ближняя половина двора — от груши до уличного забора — была обжитой.
Низенькие детские качели, клумба с ноготками и бархатцами, два раскидистых куста чайной розы, а вдоль забора — острые листья ириса и кусты шиповника, густо усыпанные плодами.
И самая прелесть — выложенная битым кирпичом довольно большая площадка для пикников: стол с двумя лавочками и с большим умом сложенная стационарная печка, которую можно было использовать и как мангал, и для обычной готовки, и для сушки фруктов. Чем, кстати, не помешало бы заняться прямо сейчас, в саду полно упавших яблок.
Будет из чего компоты зимой варить.
Я привстала на цыпочки, дотянулась до красивой груши с румяным боком. Твердая.
Очень похоже на тот сорт, что рос у нас на даче — зреет поздно и лежит до Нового года.
Вход в подвал я тоже нашла, рядом с той дверью, что вела во двор из коридора.
Удобные ступеньки, каменный свод, бетонный пол — не подвал, а бомбоубежище. Крепкие полки по стенам. Пустые. Крепкие деревянные лари для овощей и плоские ящики для фруктов. Тоже пустые.
— Позорище, — в сердцах выдала я. — Безрукие они оба были, что ли! Такое хозяйство развернуть можно, а в доме всех запасов — полкило вермишели! Ну ничего, уж ято к зиме нахомячу. Стыдно такой погреб пустым держать.
Уже развернувшись к выходу, заметила у самых дверей старый книжный шкаф, обшарпанный, с забитыми фанерой вместо стекла дверцами. В дверце торчал ключ. Я невольно улыбнулась: у деда был такой же. Вытащить бы, привести в порядок… Книг во всем доме было — только те несколько штук, что лежали в секретере, и с десяток ярких детских «раскладушек». Наверное, если что и было, то в гостиной. Но дома без книг я себе не представляла.
Я погладила торец шкафа и поднялась во двор.
И вовремя — от калитки к крыльцу уже шел забавный толстенький дядечка, говоривший со мной в страховой конторе.
— Марина Витальевна, еще раз доброго вам дня! Показывайте, где горело, каков ущерб?
Я завела его в гостиную, и он присвистнул, оглядев черные стены и изрядно закопченный потолок.
— Так-так-так… Для чистоты, так сказать, картины пол стоило бы оставить как было, но я понимаю, чистота в доме для женщины важнее. Тем более ребенок, да. Другие комнаты не пострадали?
Я покачала головой. Спросила:
— А что, не нужно было мыть?
— Не страшно, мне, конечно, было бы проще, но и вас можно понять, да, — он тарахтел, сухим горохом выстреливая слова, а сам тем временем водил вдоль стен каким-то щелкающим приборчиком, то замирал, то передвигался на другое место, и я решительно не понимала, что он вообще делает. — Полицейский протокол я изучил, остаточный фон ему соответствует, так что к вам, Марина Витальевна, никаких претензий. Соболезную, так сказать. Трагическая случайность, роковое, так сказать, совпадение, да. Вашему мужу стоило быть осторожнее. Ну что ж, Марина Витальевна, картина, так сказать, ясна и однозначна, где можно присесть заполнить протокол?
Я отвела его в кухню, слегка ошеломленная этим потоком слов. К счастью, хотя бы писал он молча. Солидная перьевая ручка поскрипывала, то замирая, то порхая над листом бумаги, я думала о том, что сейчас самое время пойти поискать магазин, а то вечером Олежку забирать, не кормить же ребенка пустой вермишелью или овсянкой на воде.
— Ну вот, Марина Витальевна, ознакомьтесь, так сказать, и распишитесь. Страховая выплата вам положена, подходите в нашу контору завтра в любое время, все оформим в лучшем виде.
Протокол был коротким и предельно ясным, но смысл дошел до меня не сразу.
Наверное, это и к лучшему: я расписалась автоматически, автоматически попрощалась, и уже оставшись одна, без сил опустилась на стул и спросила то ли у стены, то ли у чайника:
— И что мне с этим делать? Если в официальном документе причиной пожара указан «неконтролируемый детский выброс стихийной силы»… и если от этого страхуют… то есть это здесь в порядке вещей?!
Часть 2. Как жить дальше
«Здравствуйте, дорогие мои внуки Максим и Марина и милый правнук Олеженька.
Рада вам сообщить, что у меня все благополучно, надеюсь, у вас также. Зима в этом году необычайно холодная, я сделала себе настойку от простуды и ежедневно ее пью. Марина, обязательно сделай и ты для своей семьи, давай Максиму по столовой ложке утром и после работы, Олеженьке по чайной ложке в горячее молоко после прогулок, а сама пей утром и после выходов в людные места. Рецепт пишу тебе отдельно.
Максимушка, это очень хорошо, что ты начал неплохо зарабатывать, но не будь легкомысленным. Ты теперь глава семьи и обязан думать о будущем, а не жить сегодняшним днем. Я крайне не одобряю твою мысль о покупке мотоцикла. Помилуй, Максим, какой мотоцикл?! Ты уже не юноша, которому нужно распускать хвост перед девушками, ты семейный человек. Лучше задумайся об автомобиле, если так хочешь иметь собственный транспорт. Но мое мнение, что при твоей нынешней зарплате, с неработающей женой, маленьким сыном и планами на второго ребенка будет куда как разумнее класть излишки на банковский счет. Обдумай это.
Дальше можешь не читать, я хочу чисто по-женски поболтать с Мариной. Будь разумен, дорогой мой Максимушка, береги жену и сына. Надеюсь летом приехать к вам в гости и сказать тебе лично все то, что не считаю уместным писать.
Маринушка, с тобой я тоже о многом хочу поговорить летом, но некоторые темы откладывать крайне нежелательно. Прежде всего это ваше желание второго ребенка. Я крайне рада, что вы не поддались модным ныне веяниям и не собираетесь ограничиваться одним Олеженькой. Но хочу тебе сказать, что о втором ребенке ты можешь думать не раньше, чем через год-полтора. Я не знаю, объясняли ли тебе такие нюансы, поэтому прости старую ведьму, если мои слова покажутся тебе слишком резкими — поверь, я любя.
У Олеженьки большой потенциал, это уже видно. Но ты не слишком сильная ведьма, а Максим и вовсе обделен силой. Ты должна понимать, чего стоит для слабой ведьмы без подпитки от мужа выносить сильного ребенка. Прежде чем снова забеременеть, ты должна полностью восстановиться. Подумай о себе и о будущем ребенке, чем больше будет твой резерв, тем легче пройдет беременность и тем сильнее будет малыш.
Плохо, что мы ничего не знаем о твоих родителях, прогнозы лишь по одной ветви родословной крайне неточны. Однако учитывая, что и мой отец, и мой муж были боевиками огненной стихии, велика вероятность, что ваши с Максимом дети унаследуют этот дар, а он чрезвычайно энергоемкий. Поэтому беременность на спаде силы тебе противопоказана, и мой тебе совет — займись не просто восполнением резерва, но его наращиванием. Да, упражнения требуют времени, но ты можешь себе позволить тратить хотя бы час в день на себя, ради своей силы и силы будущих детей. Займись, Маринушка.
И еще одно хочу тебе сказать письмом, не дожидаясь личной встречи. Очень жаль, что тебе пришлось покинуть институт, но теперь, когда Олеженька подрос, ты должна вернуться к учебе. Хотя бы дома, чтобы не позабыть всего, что тебе успели преподать, и продвинуться в том, что можно изучить самостоятельно. Да, с двумя, а то и тремя детьми ты вряд ли будешь полноценно работать, но нет ничего хуже для ведьмы, чем запирать себя в стенах дома и заниматься лишь семьей и хозяйством. Это погибельно для дара, Маринушка, а твой дар хоть и невелик по силе, зато чист, грех его губить.
Пусть не институт, но настройся на то, чтобы при возможности закончить хотя бы практические курсы. Только подойди трезво к выбору. Целительница из тебя не выйдет, характер не тот и силы маловато, а вот снадобья — это твое. И самой пригодится, и семье подспорье, верный кусок хлеба даже в тяжелые времена. Я помню, что в институте тебе не слишком нравилось именно это направление, но у вас там, строго между нами, та еще мегера преподавала. Сталкивались мы с ней, помню. А ты попробуй без того, чтобы кто-то над душой стоял, погрузись в это, прочувствуй, тогда поймешь. Завораживающее это дело, Маринушка. Сама бы тебя поучила, да годы уж не те, чтобы надолго с места срываться. Но вот приеду летом, хоть немного тебе да передам. Да и рецепты родовые будет кому оставить.
Печально это, Маринушка, когда в твоих детях и внуках сила не проснулась, и уж как я рада, что Максимушка себе ведьму нашел. Зная о том, что в моих правнуках родовой дар продолжится, и умру спокойно.
Знаю, Маринушка, что ты сейчас подумала, не тревожься, это я так, к слову. Мечтаю прожить еще долго, научить тебя всему, что знаю, а может, и правнучке что передать. Жду с нетерпением лета, когда обниму и тебя, и Максимушку, и Олеженьку.
Ваша бабушка Тоня».
Я сложила письмо и убрала его к остальным прочитанным. Последнее письмо Антонины Михайловны, и необычно длинное для нее, как будто и в самом деле предчувствовала скорую смерть. В прочих письмах она дежурно отмечала, что здоровье в порядке, хвалила Макса, что взялся за ум и работает, давала советы неопытной в семейной жизни и воспитании детей Марине и от души радовалась первому зубику, первым шагам, первым словам Олежки. Марине, похоже, именно она заменила и мать и свекровь сразу — родителям Макса невестка не нравилась, это очень явственно читалось между строк их коротких писем и сухих открыток.
Письма я читала два дня. Конечно, не так много их было, но я не смогла читать подряд, мне понадобились перерывы — когда уложить в голове информацию, а когда и справиться с чувствами. Наверное, виноваты сны, в которых я проживала куски жизни Марины с полным в них погружением, но многое в ее прошлом я теперь принимала слишком близко к сердцу.