Андрей Кивинов, Олег Дудинцев
* * *
Остатки армянского коньяка весело гоняли кровь по жилам. Много пить нельзя — слишком подозрительно, а вот легкий запашок — то что надо, так сказать, неотъемлемый атрибут зимней рыбалки...
Водитель подогнал белую «Ниву» прямо к подъезду. Прежде чем покинуть салон, Левашов перекинулся парой слов с Володей Тесленко и Гришей Захаровым. Прощальное рукопожатие — Валерий выбрался из машины, взглянул на свои окна и увидел силуэт жены. Помахав Гале рукой, он скорее почувствовал, чем увидел, ее радостную улыбку. Спустя три минуты он предстал перед супругой в полном рыбацком великолепии — тулуп, ватные штаны, валенки, на плече — тяжеленный ящик, в руках — спиннинг и подсачник. Он сбросил ящик в прихожей, поцеловал теплые губы жены, ощутив слабый укол чувства вины.
— Наконец-то...— Галина Васильевна засуетилась вокруг мужа.— Я уж прям вся извелась, ожидаючи!
Валерий повесил овчинный полушубок на вешалку.
— Далеко забрались. Аж на Вуоксу. В Лосево.
— А что, ближе не клюет?..— Жена забрала волглые валенки, чтобы отнести их в кладовку.
Валерий попытался представить ослепительно белую поверхность обледеневшего озера, вечно зеленые ели, сгрудившиеся на островках, холодное желтое солнце, мерцавшее в бледно-голубом небе, и воздух, которым, кажется, невозможно надышаться.
— Там, Галчонок, места сказочные...— с чувством произнес он,— Как-нибудь летом всей семьей съездим. Пороги, течение... Река не мерзнет... Хочешь — спиннинг бросай, хочешь — у лунки сиди на озере. Красота!
Он вдруг рассмеялся, добавив:
— Пока дуба не дашь!..
Внезапное веселье жене не понравилось. Она подозрительно обнюхала мужнин тулуп:
— Дымом-то как пропах...
Валерий решил немного ее подразнить:
— Вчера с мужиками уху сварганили. Настоящую. На костре.
— Где ж вы спали? — удивилась она.
Чуть помедлив, он ответил:
— У аборигена местного. В сарае. Всего за полтинник.
Заметив в глазах жены тревогу, Левашов улыбнулся:
— Не переживай: женщин не было.
Сбитая с толку кристальной честностью его взгляда, Галина улыбнулась:
— Кто вас, рыбачков, знает!..
Левашов решил, что пора похвастаться уловом. Он достал из ящика пакет, развернул и извлек из него внушительную рыбину.
— Вот, полюбуйся, какой красавец!.. Я даже снялся на память.
Галина с интересом уставилась на улов, за спиной показался сын.
— Привет, пап!
Взглянув на зубастую пасть, он издал восторженный возглас:
— Ух ты! Класс!
— Это кто? — Женщина погладила скользкую серебристую поверхность.
Рыбак посмотрел на супругу, изобразив на лице удивление:
— Не узнали? Эх, вы, рыбаки!.. Это ж лосось. Ценная порода.
— Пап, на что ловил? — поинтересовался парнишка, переполненный гордости за отца-добытчика.
— На блесну, сынок.— Левашов потрепал сына по плечу.— На рыбку такую медную. А потом сачком — и на берег!..
Краем глаза он проследил за женой. Остатки недоверия исчезли с ее лица, теперь она как истинная хозяйка соображала, что делать с уловом.
* * *
Подполковник Егоров никогда не любил понедельники. Особенно такие, когда накануне все выходные пришлось проторчать над бумагами. Отправляясь на работу, начальник отдела штаба чувствовал себя разбитым. То ли возраст давал о себе знать, то ли лишние килограммы, но усталость наполняла тело свинцовой тяжестью, несмотря на то что субботу-воскресенье он Провел не отрываясь от стула.
А тут еще, как на грех, машина сломалась — пришлось добираться до работы на метро. Пытаясь извлечь максимальную пользу из ситуации, Егоров зажал «дипломат» с бумагами между ног, закрыл глаза и попытался задремать. Но не тут-то было: в глаза словно насыпали песка, сон не приходил. А тут и нищенствующие горлопаны подоспели.
— Осторожно, двери закрываются!..
Сразу после этих механических слов послышалось сипение губной гармошки. В конце вагона материализовались два смуглых парня лет по четырнадцать. «Музыкант», которого звали Михай, пытался выдуть из своего инструмента одну из любимых песен Егорова. Самым ужасным оказалась даже не игра, а пение с характерным южным акцентом:
— ...Нэ падайте духом, поручик Голицын, корнет Оболэнский, налэйте вина...
Певец Сашка громко фальшивил, заглушая шум поезда. Делал он это очень старательно, выводя из утреннего оцепенения даже самых квелых пассажиров. Наконец исполнители замолчали и двинулись вдоль вагона, протягивая шапку для пожертвований. Певец при этом слезливо повторял заученную фразу:
— Люди добрые! Помогите сиротам, кто чем может! Отца и мамку в Грозном убили. А нам с братом кушать нечего. Люди добрые, помогите....
Многие помогали, лишь бы они не демонстрировали свои вокальные данные.
Наконец парочка добралась до Егорова. Каким-то нижним чутьем они поняли, что от хмурого толстого мужика в дубленке денег не дождешься. А вот женщина справа — совсем другое дело: «беженец» протянул к ней шапку-петушок. Женщина суетливо полезла в сумочку за кошельком.
Для подполковника милиции, которого так бесцеремонно выдернули из полудремы, это показалось кощунством. Он сердито повернулся к соседке:
— Напрасно вы им...
Призыв к здравому смыслу ее не остановил. Она вытащила кошелек, в который жадно впились две пары глаз.
— Дети ж не виноваты...— произнесла сердобольная гражданочка.
— Это не дети, а жулики! — возмутился Сергей Аркадьевич.—Я-то знаю!.. А вы их жалостью размножаете.
Он сурово посмотрел на певца.
— Ты хоть знаешь, где Чечня находится?
Парнишка, прищурившись, взглянул на Егорова.
Просительно-беспомощное выражение мигом слетело с его лица, уступив место злобной сосредоточенности.
— Сам ты жулик!..— прошипел певун.
От избытка отрицательных эмоций его акцент стал еще более заметным. Рука женщины в нерешительности застыла. Она явно не ожидала такой агрессии от «бедных детишек».
— Ты мне еще погруби!..— Егоров обалдел от такого хамства.— Лучше в школу иди, учись, а не деньги клянчи!
«Беженец» за словом в карман не полез:
— Не твое дело, курдюк старый!..
После этих слов женщина решительно убрала кошелек обратно в сумку. Готовность к пожертвованиям испарилась так же внезапно, как и возникла.
Сообразив, что с деньгами им уже не обломится, оба подростка уставились на пузатого мужика, словно хотели прямо здесь набить ему морду. Поезд затормозил, двери открылись. Михай внезапно плюнул в сторону Егорова —тот резко вскочил. В этот момент Сашка молниеносно схватил «дипломат» и метнулся к выходу, проскочив между пассажирами. Перед Егоровым оказалась стена входящих людей, и, пока он протискивался к выходу и пытался отжать двери, поезд тронулся с места.
Егоров успел заметить мужика, который сидел на полу в выцветшем камуфляже участника чеченской войны. Рядом стояли костыли и коробка для подаяний. Под париком, очками и бородой скрывался не кто иной, как Валерий Семенович Левашов,— профессиональный нищий, он же отец семейства и любитель зимней рыбалки. Эпизод с кражей «дипломата» не укрылся от его внимательных глаз. Он четко отследил, как Сашок и Михай выскочили из вагона с добычей. Видел он и толстого мужика с перекошенной физиономией, безуспешно пытавшегося просунуть пальцы под резиновую прокладку двери...
Когда платформа исчезла из поля зрения, Егоров застыл, как соляной столп. Холодная капля пота скатилась по лбу... Он по инерции посмотрел на то место, где еще несколько секунд назад стоял дипломат. Сергей Аркадьевич силился сообразить, как такое могло произойти. Когда, наконец, до него дошел весь ужас произошедшего, он мысленно произнес очень длинную матерную тираду, в которой упоминались беспризорные дети, липовые ветераны чеченской войны, все попрошайки в целом, а также их безответственные мамы с папами...
В жизни Сергея Аркадьевича и раньше случались черные полосы, но в такую переделку он попал впервые. Дослужившись до начальника отдела штаба, он считал, что держит ситуацию под контролем. Теперь все в один миг изменилось. Жизнь поставила капкан, и он вделся туда по самые помидоры, но самое страшное: он понимал, что выбраться оттуда самостоятельно — невозможно.
Сейчас он сидел в кабинете зама начальника Главка, стараясь не смотреть в пронзительные глаза Сан Саныча. Напротив разместился глава убойного отдела Анатолий Павлович Шишкин.
— ...Внезапно все так... Они у меня хвать из рук дипломат—и ходу. Я за ними. А тут двери... В общем, сперли, паразиты...
— Ну хорошо хоть, товарищ подполковник, что без перестрелки обошлось...— Сан Саныч характерным жестом скрестил руки под подбородком.— И что же там было, в этом «дипломате»?
Генерал говорил негромко, но Егоров отлично знал, что таится за этим холодным натянутым тоном. Следующая фраза далась ему с большим трудом:
— Документы...
Егоров заметил, как генерал недобро прищурился. Он набрал в грудь побольше воздуха и словно нырнул в ледяную полынью — с отчаянием, понимая, что обратного хода нет:
— Секретные... Из информационного отдела...
Генерал насторожился:
— Какие еще документы?..
Подполковник стыдливо опустил голову, как пудель, надувший лужу на паркете:
— Списки разрабатываемых нами фигурантов...
На несколько секунд в кабинете начальника главка повисло гробовое молчание. Если у Егорова и был добрый ангел-хранитель, то сейчас он тихо и жалобно плакал.
— Ёпрст... Приплыли...— Шишкин обалдело откинулся на стуле.
Обычно невозмутимый Сан Саныч даже привстал в кресле:
— По всему городу?!
Нахмурив брови, Егоров продолжал изучать поверхность стола:
— И по области тоже... Восемьсот тридцать семь человек.— Он с надеждой посмотрел на Шишкина: — У меня замок с секретом, может, не откроют?..
— У, ё-мое... Это ж на всю Россию прогремим! — Сан Саныч схватился за голову.— Ты хоть соображаешь?
— Вся работа врагу под хвост...— беспощадно добил Шишкин.
Так и не решаясь взглянуть в глаза , тем не менее, вопрос требовал ответа:
— Хотел на выходных поработать. Анализ с начальнику, Егоров виновато пробормотал:
— Понимаю, товарищ генерал!..
Тот словно не расслышал его слова:
— А в довесок — уголовное дело! За утрату секретов! — Внезапно генерал взорвался: — Тебе-то на черта они сдались?!
Егоров понимал, что это детский лепет, но, тем не менее, вопрос требовал ответа:
— Хотел на выходных поработать. Анализ сделать к совещанию. По субъектам, по «окраске» и прочее...
— Ну и как — сделал?..—холодно поинтересовался генерал.
— Так точно.
— Молодец!..— Сан Саныч в сердцах ударил ладонью по столу.— Не найдутся документы, будешь другие анализы сдавать. В баночках. С обходным листком в руках. Это в лучшем случае!
— Чего ж вы не на машине-то?..— сочувственно полюбопытствовал Шишкин.
— Да сцепление у джипа полетело. А на такси денег нет. Плюнул и так поехал. Всего-то шесть остановок.
Генерал привычно обуздал свой гнев и перешел к постановке задачи, покосившись на Шишкина:
— Вот что... Давай ноги в руки и дуй обратно в метро. Всех этих нищих там перетряси. Может, повезет.
— Слушаюсь! — В глазах «виновника торжества» загорелся отблеск надежды, а его ангел-хранитель расправил крылья.
Опытный Шишкин, мысленно вздохнув, уже понял, на чьи плечи ляжет эта «подземная операция»:
— Пацанов-то запомнили?
Егоров напряг память, но ничего конкретного вспомнить не смог — он, в отличие от людей, работавших «на земле», привык ставить задачи на бумаге:
— Черненькие такие, чумазые... На цыган похожи...
Сергей Аркадьевич понимал: время работает против него. Поэтому он впрягся в работу, как пара добрых украинских волов. Проблему, прикинул он, надо решать с двух концов: сверху — по линии штаба, снизу — непосредственно в подземке. Однако Егоров не учел очень многих вещей. Нищенство в метро давно превратилось в криминальный бизнес. Здесь крутились большие деньги и царили волчьи законы в борьбе за выживание. Менялись «актеры»-статисты, уходили и приходили бандиты-«кураторы», менты, чиновники, губернаторы, издавались какие-то указы... Но нищий бизнес оставался незыблем, как Александрийский столп, ибо был основан на таких извечных человеческих качествах, как жадность и бессовестность, жалость и сострадание. Егоров не знал, что «дойка» доверчивых граждан представляет собой хорошо отлаженный механизм, и любой сбой может серьезно уменьшить напор денежного потока.
В строго вертикальной мафиозной иерархии не терпят «проколов». У каждой бригады — своя территория. Все попрошайки в переходах метро — приезжие. Кто с Украины, кто из Молдавии. Сюда едут целыми семьями. Удачно устроившись, перетаскивают друзей. Целой толпой снимают квартиру и живут в ней как сельди в бочке: дешево и сердито. С утра спускаются в метро, как на работу.
«Не обманешь — не заработаешь» — таков закон этого бизнеса. В разное время Питер и Москву наводняли и наводняют фальшивые жертвы войн и стихийных бедствий. «Ветераны боевых действий» меняют только названия войн, в которых они якобы участвовали. На поверку все они оказываются алкашами-инвалидами. Принятые в ряды попрошаек, они зарабатывают по паре сотен рублей в день и даже не пытаются обмануть своих хозяев, заныкав выручку,— за такое крысятничество можно лишиться места, а то и остатков здоровья.
На тот момент, когда у Егорова свистнули «дипломат», нищенский бизнес в метро курировал тридцатипятилетний авторитет по кличке Сильвер. Его подручные бычки, они же бывшие спортсмены Костыль и Шайба, ежедневно собирали дань со своих подопечных. В тот день, когда несчастный начальник штаба потел в кабинете генерала, они удобно расположились в «БМВ-750» вблизи станции метро «Пушкинская».
От круглой «шайбы» метро отделилась стайка женщин и детей и направилась в сторону иномарки. Для братков, важно восседавших в элитном внедорожнике, все эти люди, косившие под обездоленных молдован, являли собой безликий сброд, а потому отсутствие в компании Сашки и Михая осталось незамеченным.
От группы нищих, сгрудившихся в сторонке, отделилась смуглая женщина небольшого роста. Некогда миловидное лицо хранило печать обреченности, прекрасно помогавшую ей в работе. На дне настороженных глаз притаилась вековая невысказанная тоска кочевого народа. Она прятала густые волосы под платком, а ноги — под длинной юбкой, одним словом, делала все, чтобы казаться убогой. Женщину звали Земфира, и она считалась в бригаде старшей.
Цыганка подошла к машине и протянула Костылю полиэтиленовый пакет с деньгами. Тот взвесил его на руке:
— Что-то негусто... Калеки два таких собрали.
Земфира ответила с характерным южным акцентом:
— Сэгодня понэдельник. Все злые как собаки!
— Просить надо лучше! — Костыль поморщился.— Слезу пускать, на коленях ползать. А вы бубните одно и тоже.
Он комично передразнил стандартный нищенский монолог:
— «Мы тут нэ мэстные, живем на вокзале. Поможите, люди добрые...» Кто ж вам, убогим, поверит?
Шайба громко заржал:
— Может, их в драмкружок записать?
Костыль снова демонстративно взвесил на руке пакет:
— Проще в Молдову свою выгнать! Виноград ногами давить. А сюда других, попроворней, привезти.
— Мы и так ползаем.— Земфира попробовала защититься.— Работаем с утра до вечера, хоть у кого спроси. Я вчера...
Браток оборвал ее на полуслове:
— Значит, сдаете не все! А?! Угадал?! — Он пристально посмотрел в карие глаза Земфиры.
Ни один мускул не дрогнул на ее лице. К подобным ревизиям она давно привыкла:
— Зачэм так говоришь?! Мы люди честные! На земле выросли. Чужого не возьмем.
— Знаем мы вашу честность! — усмехнулся Шайба.— Конокрады!..
По ее смуглому лицу пробежала судорога. Оскорбление, адресованное к ее племени, задело за живое. Земфира яростно расстегнула одежду: