стал искать пенсне.
— Проклятые партизаны. Когда- все это кончится! Фрейлен Берта, вас не пугают взрывы?
— Вы боитесь? Зачем же вы, в таком случае, пошли на войну? — спросила Таня. — Ведь вас, наверное,
могли бы освободить по зрению. Или вы пошли добровольно?
— Почему я пошел на войну? А разве я мог стоять в стороне от этого великого дела? Нам нужно
жизненное пространство — Нам нужен простор. Наша нация должна владеть всем миром, и мы завоюем весь
земной шар. Так сказал наш фюрер. Я надеюсь, что после победы буду иметь самое меньшее одно русское
имение.
— Но у вас очень слабые нервы, господин лейтенант. — Таня слегка улыбнулась. Она вспомнила людей,
которых видела утром на базаре, и подумала, что с такими людьми немцам надо иметь железные нервы;
впрочем, будь они у них хоть из сверхтвердой стали, конец все равно будет один и тот же.
…Таня никогда не ходила на базар, но ночью ее мучила бессонница, а утром появилось желание хоть
немного побыть среди советских людей. На улицах попадались лишь редкие прохожие, да и те шли торопливо,
не оглядываясь по сторонам. Только на базаре по утрам собирались жители. Нужда гнала людей на базар, они
продавали разную рухлядь, переторговывали мелочью. Иные делали зажигалки, замки, ложки, алюминиевые
кружки и продавали свои изделия, чтобы добыть кусок хлеба. На базаре узнавали и новости. Там неизвестные,
бесстрашные люди распространяли листовки.
Таня обошла весь базар, и все эти разные люди казались ей родными, милыми. Но она чувствовала себя
так, как будто была отгорожена от них невидимой стеной. В одном месте она увидела молодую лотошницу,
закутанную в теплую шаль. Эта синеглазая девушка с родинкой на щеке торговала иголками, гребенками,
пудрой, нитками и лентами. Тане понравилась девушка, и ей захотелось непременно купить что-нибудь у нее
Она купила гребенку и пудру Как хотелось поговорить с этой девушкой, познакомиться с ней! Но об этом нельзя
было даже и думать.
Когда Таня делала покупку, она услышала, как толстая торговка молоком громко о чем-то рассказывала.
Вокруг нее собрался народ. Таня подошла чуть ближе.
— И так уж навострились эти хулиганы, воры нахальствуют, — кричала торговка. Тане казалось, что она
умышленно так громко рассказывает, чтобы привлечь внимание публики. Но для чего она это делает, Таня сразу
не догадалась. — Ведь как они приспособились, собачьи дети, — продолжала кричать женщина. — Один идет
по одну сторону ряда, значитца, спереди, а другой идет, значитца, сзади. Тот, что сзади, — хвать торговку, а она
как повернется, да как заругается на бессовестного хулигана, покричит на него, отведет душу, обернется, а
корзины с товаром уже нет Аи, аи! А где уж там догнать! Они ведь шайкой шуруют, эти жулики. Попробуй,
излови!
Народ собирался около торговки в кружок, а она еще громче продолжала что-то выкрикивать. В толпу
пролез седой старик с торбой за плечами. Он сурово посмотрел на публику и заговорил:
— Граждане и гражданочки! Не вирьте проклятым немцам! Уси воны брешут. Червона Армия у
Кировогради. Червона Армия иде и скоро буде тут. Смерть германьскым оккупантам! — Дед бросил в толпу
пачку листовок и исчез. Со стороны казалось, что никто из людей не брал этих листовок, но, когда толпа
разошлась, на примятом снегу не было ни одной бумажки. Куда-то делась и торговка с молоком.
Сейчас, сидя в теплой штабной комнате, Таня с волнением думала об этом старике. Она вспомнила
угрюмых людей, их лица — истощенные, отмеченные печатью нужды и неволи, но с глазами, в которых
светилась жгучая ненависть и решительность. Все эти люди ждут родную Красную Армию, чтобы стряхнуть с
себя кошмар подневольной жизни, избавиться от палачей. Нет, напрасно мечтает этот подслеповатый штабной
офицерик о русском имении…
— Фрейлен Берта! Вы знаете, когда это все кончится? — прервал ее мысли лейтенант Буш.
— Что кончится? — спросила Таня.
— Все эти проклятые взрывы и партизаны.
— Когда же, господин лейтенант?
— Весной, когда великая Германия победит.
— Вы большой стратег, господин лейтенант. Почему же вы считаете, что победа будет весной?
— Весной будет открыт второй фронт.
— Да, но мне кажется, от этого не будет легче.
— Многие мои знакомые офицеры полагают, что второй фронт нужен не столько русским, сколько нам.
— Странная логика.
— Не знаю, что это такое, фрейлен Берта, я в политике не разбираюсь. Но я думаю — это правильно.
Зачем Форду убивать нашего Круппа? Они же свои люди, договорятся. Или, например, зачем Херсту делать
неприятности нашему Геббельсу? Гм… Вы простите, что я упомянул в таком разговоре это имя. Хайль Гитлер!
— Значит, ваши друзья офицеры, господин лейтенант, полагают, что русские могут управиться с нами и
без помощи своих союзников?
— Вот именно! — выпалил Буш, потом, опомнившись, испуганно поглядел на Таню. — Простите,
фрейлен Берта, но вы вовлекаете меня в непозволительный разговор.
— По-моему, это вы вовлекли меня в такой разговор, господин лейтенант. Но не бойтесь, я в гестапо не
сотрудничаю. Значит, весной будет победа?
— Так полагают, — уже без прежнего энтузиазма ответил Буш.
— О! Это совсем недолго ждать, господин лейтенант!
— Конечно. Это недолго ждать. А пока нас мучают партизаны. — Лейтенант Буш поправил пенсне и
углубился в бумаги.
“Партизаны! Боятся партизан! — подумала Таня. — Да, земля наша всегда была негостеприимной для
врага. Это известно было и Наполеону, и шведским, и турецким, и японским, и английским, и немецким, и
прочим завоевателям. Что ж поделаешь, господин Буш, уж так заведено на Руси: не только армии — весь народ
воюет против врага…”
Таня взяла очередную бумажку, чтобы перепечатать. Это была личная записка полковника фон Траута.
Полковник явно нервничает. Он просит две стрелковые дивизии, чтобы очистить леса от партизан.
“Вчера снова был совершен налет на станцию, — говорилось в донесении. — Перебита охрана,
подожжен склад со снаряжением, подорван эшелон со снарядами. На разъезде Голинь эшелон с пехотой пошел
под откос. По нашим данным, у партизан имеется две или три радиостанции. Но где эти радиостанции, еще не
установлено — Местонахождение партизанского штаба неизвестно. Вчера в городе появилось много
большевистских листовок. Виновных не нашли. Арестовали сорок местных русских. Продолжаются диверсии
на шоссейных дорогах. Комиссар гестапо Миллер ехал с шофером на автомашине. Автомашина взорвалась
неизвестно от чего и сгорела. Миллер с шофером погибли. Я не уверен в том, что и наша комендатура не
взлетит однажды на воздух. Я понимаю, что на фронте нужны дивизии, но как можно работать здесь? Господин
генерал, я прошу две стрелковые дивизии. Это необходимо для более спокойной нашей работы…”
Читая эти слова, Таня улыбнулась. Недавно ей попался какой-то немецкий справочник об Украине
издания 1940 года. Как там немцы расхваливали Украину! И климат прекрасный, и земля плодородная, и народ
трудолюбивый. “Быстро, однако, меняется мнение об Украине у немцев”.
Таня еще раз перечитала донесение.
— Фрейлен Берта, вы не можете разобрать, что там написано? — спросил лейтенант, заметив, что Таня
внимательно рассматривает бумагу.
— Да, но теперь уже разобрала…
Таня взяла следующую бумагу и начала печатать. Это была докладная записка генерала по поводу того
же озокерита. В ней сообщалось: “Нами перехвачено несколько радиограмм русских. На основании этих
радиограмм установлено, что русские ведут разведку озокерита. Может быть, это какой-то шифр, тем не менее и
нам надо заинтересоваться озокеритом. Залежи озокерита имеются в районе Борислава. Не следует ли провести
более активную разведку? Озокерит — горный воск, употребляется для производства мазей, лаков, для
пропитывания тканей, в электротехнической промышленности и в медицине…”
“Предполагал ли полковник Сергеев, что немцы практически отнесутся к этому слову и начнут широкую
разведку горного воска? — думала Таня. — А может быть, он именно это и пред полагал. Все-таки надо
рассказать об этой докладной записке Андрею…”
14.
Дни стали совсем короткими. А сегодня Тане показалось, что сумерки начали наступать сразу же после
обеда. Ветер сдувал снег с крыш, резкими порывами поднимал снежную пыль с мостовой.
А Тане надо было идти к Андрею.
Она кончила работу, сложила бумаги и отдала их лейтенанту. Оделась, попрощалась с Бушем и вышла.
На улице не было ни души.
Таню несколько пугало это безлюдье, но с Андреем надо было встретиться обязательно. Когда она
навещала часового мастера днем, в мастерской, так это было вполне естественным. Но дневные ее посещения
были тем неудобны, что в мастерскую заходят посетители, они не дают возможности поговорить. А сегодня у
Тани много данных, надо все передать.
Таня шла по пустынным улицам города, мысленно повторяя сведения, которые она накопила в своей
памяти. Сильным порывом ветра ее чуть не сбило с ног. Она остановилась. “А не лучше ли поехать на,
машине?” — подумала Таня и повернула; подгоняемая ветром, она почти бежала. Возвратившись в штаб, Таня
сказала адъютанту генерала, что ей нужна машина, чтобы съездить к часовому мастеру.
…Когда Таня подъехала к мастерской, уже темнело. Мастерская оказалась на замке. Таня сказала шоферу,
что он может ехать, а она пойдет искать часового мастера.
Дверь ей открыла Анна Константиновна. Она приняла от нее пальто, шаль и теплыми руками сжала щеки
девушки:
— Танюша, милая! Ну, все хорошо у тебя? — тихо спросила Анна Константиновна, и в этих нескольких
словах звучали десятки вопросов: как она добралась? Все ли благополучно? Не страшно ли было на улице?
Таня почувствовала себя счастливой, прижалась к груди Анны Константиновны и слушала, как бьется ее
сердце. Так они постояли немного. Потом хозяйка усадила Таню около теплой круглой печи. — Погрейся.
— Я же не замерзла, я на машине, — сказала Таня. — Где Андрей?
— Он сейчас придет. Ты выпей чаю, Танюша. — И Анна Константиновна подвинула стакан с чаем.
“Где же он может быть, зачем он ходит по вечерам?” — с тревогой думала Таня. Но хозяйка была
спокойна, и это спокойствие передалось девушке.
В коридоре зазвенел колокольчик. Анна Константиновна пошла открывать. Вошел Андрей. Он был в
теплом драповом пальто. Высокая каракулевая шапка, яркий шерстяной шарф делали его похожим на
коммерсанта. Чисто выбритое лицо Андрея слегка разрумянилось с мороза. Он улыбался.
— Хорошая погода, — сказал он, ставя свой маленький чемодан на стул.
— Вам всегда все нравится, — заметила Анна Константиновна, подходя к нему, чтобы помочь раздеться.
— Иначе жить нельзя, милая хозяюшка! — улыбнулся Андрей. — Я сам.
— И всегда вы все сам… Вам неудобно.
— Ей-богу, я даже забываю, что у меня одна рука. Только вы напоминаете мне об этом, но я на вас не
сержусь, тем более сегодня. У меня удача — только что купил пять редкостных часов у обер-лейтенанта. И даже
распил с ним бутылку вина на радостях: он хорошо продал, а я хорошо купил…
— Поздравляю с удачей. Прошу к чаю…
Из кухни вышла Таня.
— Танюша, здравствуй! Явилась?
— А разве вы думали, что я не приду?
— Нет, не думал. Я знал, что вы здесь.
— Как же вы узнали?
— Ваш генеральский лимузин только что отъехал от дома. Не мог же я предположить, что сам генерал
прибыл ко мне пить чай.
Вошли к Андрею в комнату. Таня первый раз была здесь. Раньше они встречались в мастерской или
разговаривали на кухне. Комната с одним тщательно замаскированным окном во двор была заставлена мебелью.
Здесь тоже находился небольшой верстак.
— Ну, рассказывайте, что нового?
Андрей внимательно слушал, попыхивая трубкой. Казалось, он укладывает в своей памяти все данные в
строгом порядке, разносит по графам, сопоставляет, анализирует.
— Удалось мне прочесть копию большого обзора военного положения к концу сорок третьего и началу
сорок четвертого года, — сообщала Таня.
— Перескажите мне его в общих чертах, — попросил Андрей.
— Подручные фюрера пытаются выкрутиться и свое поражение обернуть чуть ли не победой их
превосходной стратегии и тактики. Однако за пышными фразами об эластичной обороне и тому подобном
очевидны и горькие признания. В обзоре говорится, что неудавшееся наступление немецких войск в июле и
развернувшиеся затем многочисленные бои на всем фронте от Смоленска до Черного моря были сопряжены с
большими потерями для немецких войск. Примерно из ста десяти дивизий, сражавшихся в составе трех групп
армий, свыше одной трети были настолько ослаблены, что они обозначались просто дивизионными
группировками. Это означало, что численность каждой из дивизий уменьшилась до нескольких неполных
батальонов. Многие дивизии либо расформированы, либо по две дивизии сведены в корпусные группы. Группы
эти по своему численному составу равнялись одной дивизии, а назывались они группами лишь для того, чтобы
ввести в заблуждение противника.
— Скажи на милость, какая хитроумная тактика! — смеясь, заметил Андрей.
— Авторы обзора указывают, что численность боевых подразделений пополнялась благодаря чистке
тыловых служб, но сами же признают, что подготовленность этого пополнения была совсем
неудовлетворительной, — продолжала Таня. — Еще более горьки признания тяжелых потерь танковых дивизий.
Из восемнадцати дивизий тринадцать потеряли большую часть своих танков и стали небоеспособными.
— Дальше авторы обзора довольно объективно расписывают войска нашей армии. Они сокрушаются о
том, что ослабленным группам немецких армий во второй половине сорок третьего года противостояло свыше
четырехсот русских дивизий, большое число кавалерийских корпусов, более ста танковых полков. Все эти
огромные силы русских опирались на поддержку многочисленной артиллерии РГК и все возрастающей в
количественном отношении авиации. Это превосходство русских в живой силе и технике за последние три
месяца не только не уменьшилось, но в ряде мест возросло, поскольку источник этого превосходства русских
неиссякаем. — Таня улыбнулась, в ее больших голубых глазах Андрей заметил счастливую гордость за свою
великую и прекрасную Родину. И Андрею понятна была эта гордость, ему также было по-настоящему лестно
признанное врагом превосходство Советской Армии.
— На что же они надеются? — спросил он. — Чем же пытаются утешиться?
— Собственно, одной демагогией, — сказала Таня. — Пишут, что, несмотря на это превосходство
русских, они навяжут свою волю противнику и добьются победы. Пишут, что в тылу готовятся многочисленные
соединения, а находившиеся на фронте дивизии благодаря великодушным мероприятиям командования имели
возможность отводить свои подразделения и даже целые части на отдых и обучать их ведению боя.
— Вот брехуны! — засмеялся Андрей. — Значит, они великодушно позволяют своим войскам отступать!
Будешь “великодушно” отступать, если некуда деваться! Какой же у них прогноз в этом отчете?
— Требуют удержания фронта любой ценой, — ответила Таня. — Пишут, что к концу годя, после ряда
критических недель, на протяжении которых приходилось вести тяжелые бои, им удалось организовать оборону.
Между прочим, авторы отчета предостерегают о возможности прорыва русских на стыке между второй армией
и группой “Юг”. Сообщают, что там образовалась брешь шириною до ста километров, но также указывают, что