вой рукой шляпу и обмахивая ею лицо. Редкие торопливые
прохожие не обращали особенного внимания на человека в
поношенном синем костюме с вещевым мешком за плечами.
Но вот из-за угла вышел мужчина, который, поравнявшись с
Андреем, смерил его внимательным взглядом и замедлил
шаг. Андрей почувствовал, что человек, отойдя немного,
остановился. Андрей свернул за угол, прошел метров сто. Мужчина следовал за ним. Не было сомнения в том,
что это полицейский. Находясь в немецком тылу, Андрей научился безошибочно узнавать этих предателей. “Он
будет теперь идти за мной до тех пор, пока не встретит немецкого жандарма или какого-нибудь агента, чтобы
показать перед ними свою услужливость, похвалиться, что выследил незнакомое лицо, а может быть, и
партизана”, — думал Андрей, все так же неторопливо продолжая свой путь. Человек следовал за ним.
Прошли еще одну улицу. Полицейский, ускорив шаг, обогнал Андрея и юркнул в ворота одного из домов.
Через минуту он вышел оттуда в сопровождении двух немцев Немецкий фельдфебель рукавом утирал сальный
рот и нетерпеливо что-то говорил полицейскому, а тот кивал головой в знак согласия. Они остановили Андрея.
— Куда идешь? — спросил полицай.
Фельдфебель лениво осматривал Андрея.
— В город, — с беспечным видом ответил Андрей.
— Зачем идешь в город?
— Работать.
— Откуда идешь?
— Из Киева.
— Документы.
— Пожалуйста. — Андрей достал документы на имя Яна Новицкого с различными пометками немецких
властей. Полицай повертел документы в руках и передал фельдфебелю. Немец внимательно вгляделся в
фотографию на паспорте, проштампованную немецкими печатями, потом а лицо Андрея.
— Где жил до войны? — продолжал допрашивать полицай.
— Во Львове.
— Чем занимался?
— Часовых дел мастер.
— Почему идешь в город?
— Буду здесь жить, думаю открыть часовую мастерскую и магазин.
— В русской армии служил?
— Нет. Инвалид я. — Андрей поднял левую руку, она была без протеза. — Посмотрите, пожалуйста, в
документе указано, что инвалид, оторвало руку, когда еще мальчишкой был.
— Что несешь?
— Инструменты.
— Покажи.
Андрей снял вещевой мешок, не торопясь развязал его и стал вынимать одной рукой сверточки. Каждый
сверточек он раскрывал и раскладывал на земле. Тут были разные отверточки, подпилочки, тисочки, сверла,
молоточки, части от часов, стекла разных размеров, наждаки…
Фельдфебель лениво посматривал на все эти вещи, изредка облизывался и глотал слюну: видимо, его
оторвали от вкусного обеда.
— Всю мастерскую на себе несешь? — сказал полицай.
— Свое несу. Если бросишь, потом где возьмешь? Война ведь.
Немец заглянул в вещевой мешок, потрогал его носком ботинка. Видимо, ничто не вызвало у него
подозрений. Документы с немецкими печатями несколько ослепили его. Сыграла свою роль и рука Андрея.
— Ладон, — сказал вдруг фельдфебель, намереваясь, вероятно, произнести слово “ладно”, и вернул
Андрею документы. — Иду. — Он толкнул в бок полицейского, кивнул в сторону дома, и все трое повернулись
и ушли в ворота.
Андрей с деланным безразличием посмотрел на них, развел руками. Затем он не спеша стал упаковывать
инструмент и укладывать свертки обратно в мешок. Внешне Андрей был спокоен, даже несколько беспечен,
только складка между бровями становилась глубже. Уложив сверточки, Андрей взвалил мешок на спину и все
той же размеренной походкой двинулся дальше. “Удачно отделался, — думал Андрей. — Наверное, компания
эта только собралась обедать, а я оторвал. их от такого приятного занятия. А главное, я не оказался
подозрительным для них субъектом, они не вытряхнули весь мой вещевой мешок. А если бы вытряхнули —
пришлось бы выкручиваться. Опять бы стал мучить их свертками. Но мне и на этот раз посчастливилось. Как
будет дальше, дойду ли благополучно до места? Сохранилась ли явка?”
Андрей думал, что ему просто повезло, а между тем, сам на это “везение” никогда не надеялся. Всю свою
работу он строил на возможно полном изучении обстановки, на точном расчете. Когда он узнал, что ему
предстоит проникнуть в тот город как легальному лицу, он использовал все источники: приказы гитлеровцев в
этом районе о режиме, донесения партизан о патрульной службе в городе, тщательно изучал расположение
города, чтобы случайно не оказаться около какого-нибудь объекта, где много гитлеровцев и где можно легко
попасть в подозрение. В связи с этим он обдумывал и порядок своего появления в городе. Радиостанцию дали
ему последнего образца — компактную, самую мощную. Разобрать ее было трудно. Но по его плану она должна
быть разобрана. Расчет его был прост: увязать ее в небольшие сверточки. Так как у него была масса подобных
сверточков с инструментом и запасными частями, то он надеялся, что в случае если немецкие посты будут
осматривать его багаж, брать их измором, самому охотно показывать эти сверточки. А чтобы случайно не
попался под руку сверток с какой-нибудь частью от радиостанции, на них были известные одному ему пометки.
Радиостанцию он разобрал по своему проекту. Корпус распилил на мелкие части. Спаять их на месте ему
не составляло большого труда. Некоторые детали он облепил гипсом, придав им иную форму. Все это
упаковывал в сверточки и десятки раз укладывал их в мешок и выкладывал обратно. Во время подготовки много
дней по нескольку часов ходил он с вещевым мешком за плечами, обтирал пиджак лямками, входил, так сказать,
в роль. Свою культю руки Андрей обработал специальным составом, и она уже не казалась свежей, недавно
ампутированной. Посмотрев на его культю, действительно можно было поверить, что ему оторвало руку, когда
он был еще мальчишкой.
Более часа брел Андрей по городу, пока не вышел на
улицу Шевченко. Улица эта неширокая, густо застроена
небольшими домами. Почти у каждого дома —
палисадник, под окнами росли тополя, раскидистые кусты
сирени и акации. Многие дома были разрушены снарядами
и бомбами. Булыжная мостовая тоже кое-где разворочена
взрывами.
Андрей шел, как будто не обращая внимания на
редких прохожих, но на самом деле зорко вглядывался в
каждого из них, на всякий случай. Издали он стал присма-
триваться к небольшому серому домику с желтыми ставня-
ми, с высокими тесовыми воротами, около которых было
пристроено небольшое помещение в виде ларька, с двумя
окнами и дверью на улицу. Подойдя к дому, он уверенно
открыл калитку, как будто не раз уже бывал здесь. Поднял-
ся на высокое крыльцо с перилами, вошел в сени, посту-
чал.
— Войдите, — послышался за дверью женский
голос.
Андрей вошел. В маленькой комнате с одним окном
во двор стоял столик, накрытый узорчатой скатертью, не-
сколько стульев, на стенах висели два портрета в рамках, в
одном из них он признал хозяйку дома, знакомую ему по
описанию; налево была дверь в горницу, направо — в кух-
ню.
Из кухни вышла хозяйка — полная женщина, с се-
дыми волосами, собранными на затылке в узел, с веером
морщинок вокруг глаз.
— Здравствуйте, — сказал Андрей.
— Здравствуйте, — ответила хозяйка. — Вы ко мне?
— Нет ли у вас напиться?
— Есть. Пожалуйста. Садитесь. Вы с дороги?
— Да, с дороги. Из Киева пробираюсь, — говорил
Андрей, продолжая стоять
Хозяйка ушла на кухню. Андрей снял вещевой мешок, положил его на пол, присел на стул. Хозяйка
принесла на блюдечке стакан воды. Андрей принял блюдечко, поставил его на стол, взял стакан и начал пить
воду.
Каждое слово, которое он должен был произнести при первой встрече в этом доме, каждый его жест
были точно расписаны, заранее известны хозяйке дома и служили паролем, и слова хозяйки были ответом на
пароль.
На другой день Андрей явился в немецкую комендатуру, где его зарегистрировали по предъявленным
документам…
применяли эти самолеты для разведки нашего переднего края. “Странно, что он тут ищет? -подумала Таня. —
Неужели немцы заметили наш самолет, догадались, что были сброшены парашютисты и сейчас пытаются
обнаружить парашюты? Может быть, подождать мне являться в город, в комендатуру? Нет, наоборот, надо
добраться до города как можно быстрее. А может быть, полеты “рамы” не имеют никакого отношения к нашему
самолету? Ведь немцы используют “раму” и для разведки партизан, а в этом районе действуют партизаны из
соединения батьки Черного”.
Так, раздумывая, Таня переждала, пока самолет не удалился, потом выбралась на дорогу. Сняв серый
жакет, она повесила его на руку. Вязаная сиреневая кофточка с короткими рукавами и серая юбка ладно
облегали ее стройную фигуру. Шла она легкой походкой, посматривая по сторонам на узкие полоски озимых
посевов, на делянки редкой, еще не убранной кукурузы. Таня миновала кукурузу, и взгляду ее предстала
картина, которая заставила сжаться сердце: на маленьком клочке земли дед в порванной длинной рубахе лямкой
тянул соху. Ему помогал подросток, маленькую грудь которого тоже перехватывала лямка. Соху придерживала,
стараясь помогать деду и внуку, седоволосая сухая старуха. Дед тянул, упираясь в землю полусогнутыми
дрожащими ногами, шатаясь из стороны в сторону Он часто останавливался, переводил дыхание, рукавом
вытирал пот со лба и снова налегал на лямки старческой грудью.
Как хотелось Тане подойти к ним, сказать, что недолго им осталось мучиться, Красная Армия идет…
Но Таня подавила в себе желание и, отвернувшись, прошла мимо.
Из-за кустов навстречу девушке вышли две пожилые босоногие украинки. Они тащили за собой тачку, на
которой лежали грабли и сидел чумазый малыш в рваной рубашонке. Женщины пристально поглядели на
нарядную девушку.
— Здравствуйте! — поздоровалась с ними Таня.
— Бувайте здорови.
Крестьянки осматривали Таню с ног до головы.
— Скажите, пожалуйста, как мне пройти в село Капитоновку?
— А це прямо, по ций дорози, а там буде шлях управо, так по тому шляху до Капитоновки недалечко…
Таня прошла мимо тачки. Чумазый малыш с любопытством посмотрел на девушку, а женщины
проводили ее неодобрительным взглядом…
Тане, собственно, и не надо было идти в Капитоновку, а спросила она об этом селе лишь для того, чтобы
лучше ориентироваться. Она направилась в сторону большой дороги, чтобы там встретить попутную немецкую
машину и добраться в город, к коменданту полковнику фон Трауту. “Интересно, как встретит меня брат
генерала, — думала Таня. — Оставит ли он меня у себя в комендатуре или направит в какой штаб. В городе
расположено управление резервов и снабжения группы армий “Юг”. Попаду ли я сразу в это управление? А
может быть, удастся познакомиться с генералом фон Швайгертом? Вот это было бы замечательно Уж в его-то
штабе обязательно, в первую очередь, появится “Озокерит”. А может быть, меня сейчас же этапом направят в
Германию, к “моему дорогому дяде”. Вот это будет плохо. Там я, конечно, работу найду, но как установлю связь
со своими? А как же тогда Андрей? Он такой хороший, сильный. Нет, я буду работать только с ним А может
быть, мне сразу выйти за него замуж, увезти его в имение барона
Шлемера и работать с ним под крылышком моего дорогого
дядюшки? А что если предложить такой вариант полковнику
Сергееву?” — Таня улыбнулась своим мыслям…
Между тем солнце поднималось все выше, припекало спину
и голову девушки, идти становилось тяжелей. Таня перешла не-
большую балочку, заросшую вишней, и направилась было дальше,
как ей пришла в голову заманчивая мысль: “Не полежать ли в этом
вишняке, не отдохнуть ли? Отдых освежит, и на шоссе я выйду не
так рано. Она возвратилась, зашла в вишни, выбрала чистую, густо
заросшую травой поляночку, расстелила жакет, сняла туфли — по
ногам прошла приятная истома — легла и моментально заснула.
На большую дорогу Таня вышла к полудню — свежая, румя-
ная. Ждать попутную машину ей пришлось недолго. По дороге шли
в сторону города три грузовика. Таня замахала жакетом. Машины
остановились. Девушка подошла к первой из них, строго осмотрела
шофера и молоденького лейтенанта, что сидел в кабине, рядом с
шофером, улыбнулась им, попросила по-немецки извинения, что за-
держала их. Потом объяснила, что ей надо попасть к коменданту
полковнику фон Трауту. Не будут ли они так любезны и не помогут
ли ей в этом? Она подала свой немецкий паспорт, затем документ,
где значилось, что она Берта Шлемер, следует в город Н. по весьма
служебным делам к коменданту полковнику фон Трауту и что всем
частям и службам надлежит оказывать ей содействие и помощь.
Лейтенант рыцарски распахнул дверцу.
— Мы к вашим услугам, — сказал он, поклонившись. Затем
помог ей забраться в кабину…
Немецкая комендатура занимала помещение торговой базы — высокий каменный дом с темными
подвалами и обширный двор с длинными складскими строениями. Весь этот двор был обнесен кирпичной
стеной, а с улицы закрывался высокими железными воротами. Подвалы и помещения во дворе гестаповцы
приспособили под камеры и одиночные карцеры. Сотни советских людей умирали в этих подпалах от пыток и
голода.
Комендант города, он же шеф немецкой жандармерии, полковник фон Траут сидел в своем кабинете,
развалившись в кресле и выставив свой мясистый живот, щурился на капитана гестапо Шмолла.
— И последнее, что я обязан вам доложить, — говорил капитан металлическим голосом, — это по делу
переводчицы Берты Шлемер. Я уже имею некоторые данные.
— Слушаю, — сонно промычал комендант.
— По вашему распоряжению я сделал проверку… Как вы помните, она говорила, что у нее есть дядя, то
есть брат се отца, Густав Шлемер. Я запросил гестапо и получил уже положительный ответ, подтверждающий
правильность ее утверждений Кроме того, Густав Шлемер прислав письмо на имя комиссара гестапо Вепке,
которой передано мне…
— Что он пишет, этот старик? — оживился полковник фон Траут. — Ведь я его хорошо знаю, он очень
богат, директор электрокомпании. Что он пишет?
— Он пишет, что обрадован появлением племянницы, о которой он знает со дня ее рождения и которую
ни разу не видел. Барон пишет, что последнее письмо от брата, то есть от отца Берты Шлемер, получил в
сороковом году, и больше он ничего не слышал о его судьбе. Он пишет, что хотел бы видеть свою племянницу,
ведь она его единственная наследница, у него нет детей, а из родственников был только один брат, то есть отец