— Все в порядке, Ганс. Это мой товарищ! — крикнул ему парень.
— Да, я его товарищ, — быстро проговорил Шовель.
Оркестр, заправившись пивом, грянул с новой силой «Три бука, три бука росли у дороги!». Соседи, сцепившись руками, закачались в такт, и зал вновь напомнил разошедшийся океан. «Как в детстве, когда нет ни прошлого, ни будущего», — мелькнуло у Шовеля. Есть только радость минуты. «Три бука, три бука…» Ритм вальса завлек его…
Когда он вернулся на Театерплац, туман успел рассеяться. Звезды холодно смотрели на город. Голова Шовеля тоже была ясной. Ничего, будет утро, будут мысли. А сейчас все хорошо, все в порядке, он ляжет в постель и уснет сном младенца.
— Шовель!
Он замер. Из окна белого «опеля», припаркованного возле «Графа Цеппелина», махнули рукой. Фрош! Страх противно засосал под ложечкой. Шовель сглотнул… Нет, кажется, доктор один в машине.
— Садитесь.
Шовель опустился рядом на сиденье.
— Где вы были? Я уже три часа торчу здесь.
— Распевал «Три бука» в бирштубе. А в чем дело?
— Не притворяйтесь. Вы же едва не свалились в обморок там.
— С чего вы взяли?
— Я видел это. И Хеннеке тоже. К счастью, он спас положение.
— В общем, я был… шокирован. Мне предложили совершить убийство, и при этом никто не спросил моего мнения! — Шовеля передернуло. — Вы молчите, Фрош?
— Это моя вина. Я обязан был вас предупредить и доложить о вашей реакции.
— Почему же… Значит, вы доложили, что я согласен?
— Я был уверен в вас. Ну что ж, значит, я ошибся. Все ошибаются. Даже Хеннеке. Вы заметили, как он перекладывает решения на других? Сегодня Смит и Холмс. До этого — другие. А еще раньше был Канарис. Если дело обернется нежелательным образом, он всегда останется чистым. Вот почему он до сих пор жив. И богат.
— Он что-нибудь сказал обо мне?
— Да. Он опросил: «Что вы намерены делать с вашим французиком, Фрош?»
Шовель жадно закурил. Он чувствовал, что его подстегивает самый мощный из допингов: унижение.
— И что ж вы намерены делать с вашим французиком?
— Не надо обижаться, Ален, — примирительно ответил доктор. — Вы же знаете, я вам симпатизирую. И потом, моей вины в этом деле больше.
Он побарабанил пальцами по рулю.
— Несчастье в том, что вы Теперь знаете слишком много. Вернуться к прежнему амплуа вам не удастся — Рубикон перейден. Сказавши «а», придется говорить «б». Либо замолчать…
Шовель посмотрел ему в лицо,
— Да, Ален. Я рекомендовал вас шефу как человека, рвущегося наверх. Разве не так?
— Но ведь до этого никогда речь не шла об убийстве! По крайней мере, таком хладнокровном. И по совершенно мне неведомым мотивам.
— Если вы будете знать мотивы, вы перейдете в следующую категорию ответственности. И потребуются куда более значительные гарантии преданности и надежности… Нельзя быть профессионалом, а рассуждать как дилетант. В игре слишком большие деньги. Большие, чем вы, очевидно, себе представляете.
Фрош снял перчатку.
— Как бы то ни было, заказ принят. Поскольку контрагентом выступаю я, мне легче уладить дело… ну, словом, вы понимаете. Есть один человек, который поможет нам выбраться. Я уже звонил ему. Он будет здесь завтра.
— Я с ним встречаюсь?
— Он подойдет к вам ровно в семь вечера у магазина ковров, угол Лаутеншлагер и Кроненштрассе… Хеннеке очень считается с ним.
— А кто он?
— Он скажет, если сочтет нужным.
Шовель щелчком выбросил окурок. Как ни странно, он ощущал свое превосходство.
— Послушайте, Фрош. Мы оба завязли в дерьме из-за того, что вы скрыли от меня существенные факты. Не надо держаться старой тактики.
Доктор поколебался.
— Хорошо… Это англичанин.
— Такой же, как Смит и Холмс?
— Нет. Стопроцентный англичанин. Из хорошей семьи, Итон, Оксфорд и все остальное. Во время войны действовал в составе Отдела специальных операций британской разведки. Много раз летал в тыл — во Францию, в Германию. Часть его заданий до сих пор остается секретной.
— Значит, организация под крылом у британской Интеллидженс сервис?
— Господь с вами! Мы коммерсанты, не более того. Англичанин же работает независимо. Нечто вроде международного эксперта.
— И никаких связей с прежними коллегами? — Шовель прищурился.
— Видите ли… Часть кадровых работников британской разведки перешла на приватную деятельность. Они считают, что Интеллидженс сервис не заслуживает доверия — слишком тесная связь с американцами. Потом все эти сенсационные случаи перевербовок. Они ушли, дабы собственными силами защищать Англию. Вернее ту Англию, которую они считают истинной.
— Я знавал людей, которые устраивали покушения на де Голля ради защиты той Франции, которая им казалась истинной. Ну да ладно. А что он может сделать для меня?
— Не знаю. Пока это единственный способ вам помочь, по крайней мере, выиграть время. Я говорил уже о вас с английским другом в прошлом году. Так между прочим. Он ответил, что вы его заинтересовали и пожелал познакомиться с вами при случае. Теперь этот случай настал.
Мимо них медленно прошла машина. Фрош отвернулся и прикрыл лицо.
— Возьмите из чемодана самое необходимое. Я отвезу вас в Бад-Канштадт, переночуете в отеле «Конкордия». Завтра отправитесь на оптическую фабрику — адрес у вас. Поедете на трамвае 12. До встречи с моим человеком будьте все время на людях, избегайте уединенных мест.
— Так серьезно?
— Да. Хеннеке не любит быстрых решений, но иногда поступает самым неожиданным образом. Англичанин обещал мне вытянуть вас. Он мне обязан и обычно щедро возвращает долги.
Шовель застыл. Мозг работал ясно и четко. Он понимал, что проблема неразрешима.
— Чего вы ждете?
— Вы сказали что отвезете меня в безопасное место. Но какая гарантия что меня не ожидает там «прогулка при луне», как любят выражаться американские мафиози?
Фрош грустно улыбнулся.
— У меня есть причины не желать вам ничего дурного, Ален…
Войдя в отель «Конкордия», Шовель спросил, прибыла ли фройлейн Эльга Шмидт. Нет? Можно позвонить?
Он заказал из «Конкордии» по телефону такси, которое довезло его до гостиницы «Крессе» на другом конце города. Подождав в холле, покуда такси не отъехало, он вышел и пешком дошел до скромного пансиона фрау Целлер, где записался под вымышленным именем. Теперь можно было спокойно выспаться.
…Беспокойство охватило его еще до того, как он открыл глаза. Попробуем просчитать варианты. Тайком уехать сейчас — значит лишиться поддержки Фроша и повесить себе на хвост исполнителей организации. Значит… Да, остается действовать как было договорено.
Визит на фабрику не должен таить ловушки — ведь о нем было условлено до… инцидента.
На фабрике оптических приборов его встретил заведующий отделом внешних сношений, сама любезность. Предложил позавтракать затем повел в кабинет генерального директора. Директор разразился пространной речью, из которой явствовало, что выход фирмы на французский рынок предусмотрен планом развития, и это замечательно, что месье Шовель взял на себя инициативу рекламной подготовки. Шовель слушал его с горькой усмешкой: старое правило — успех приходит сам, когда ты меньше всего добиваешься его.
При выходе с фабрики Шовель был особенно внимателен. Похоже, никто не сел на хвост. Он проверил это несколькими остановками у витрин, а возле Катериненштрассе резко повернул и два квартала шел назад. Следить за человеком, не чуящим за собой слежки, детская игра. Зато тренированный человек в большом городе требует полдюжины филеров и пару машин. Вдвое больше — если есть метро.
Шовель нырнул в кино, оставив чемоданчик на вешалке Теперь, сидя в темноте, можно подвести предварительные итоги Тревога поселилась в нем прочно Она наполняла пульсирующей болью нарыв, но боль проходила, если о ней не думать. Как вести себя с англичанином? Данных слишком мало, чтобы сделать какие-то выводы… Он попытался заинтересоваться происходящим на экране.
Это была шпионская лента, итальянская продукция в стиле Джеймса Бонда. Продюсер не пожалел средств на антураж. Портрет королевы на стене у босса означал, что речь идет об Интеллидженс сервис. Актеры старательно имитировали британскую сдержанность. Обычный набор: группа убийц в черных трико (дабы не бросаться в глаза). Электронный мозг, по-видимому, пораженный кретинизмом, ибо из него нельзя было выжать ничего осмысленней «би-би-би-бип». Радары и телевизоры. Лазеры и крокодилы. Пышная суперзвезда, призванная символизировать возвращение человечества в эру матриархата, она командовала безумцами учеными и батальоном соблазнительниц в бикини из алюминиевой фольги. В конце фильма герой побеждал крокодилов и ученых, замыкал обрывком проволоки электронный мозг, вызывал землетрясение, водил за нос службу береговой охраны США и соблазнял суперзвезду.
На этом уровне глупость приобретала размах грандиозного явления природы — Ниагары, торнадо, тучи саранчи. Она облегчала душу, как ругательства облегчают вспышку ярости. Бессознательно к этому примешивалась логика: коль скоро публика восхищается убийцами, зачем нужны угрызения совести? Если подобная несусветица триумфально шествует по свету, почему бы не принять ее как данность?
К сожалению, его работа обходилась без широкоформатного экрана и цветов текниколора.
…На улице было светло и холодно, холодней, чем накануне. Шовель вышел из другого хода — через туалет. Пусто. Ни одной машины. Ничего подозрительного.
Без десяти семь он купил в киоске номер «Штутгартер вохе» и встал возле коврового магазина, делая вид, что читает газету при свете витрины. Этот?
По тротуару шел высокий человек в сером пальто. Шовель сложил газету. Шагах в пяти человек остановился и оглядел его.
— Добрый вечер. Меня зовут Уиндем Норкотт.
— Ален Шовель.
Испытание позади: его оценили и приняли.
— Я читаю в британской прессе политические комментарии некоего Норкотта. Каждый раз — блестяще.
— Благодарю.
— Так это вы!
— Я… У нас, кажется, есть тема для обсуждения. Вы не возражаете против ужина? Дорога была несколько утомительной.
— И всему виной я. Мне очень жаль.
— Давайте договоримся сразу, старина. Я здесь по собственному желанию. Никаких извинений, никакой благодарности, пожалуйста…
Они молча прошли метров сто.
— Здесь недалеко есть уютное местечко, где нам не станут мешать.
…Зал на втором этаже, отделанный темным деревом, был почти пуст. Дом был нов, как и весь квартал, сметенный бомбежками в войну, но ресторанному залу можно было дать все двести лет. Стены украшали медные блюда и кувшины, над камином красовались алебарды, пики, мечи.
— Они не потеряли ни одной алебарды со времен Тридцатилетней войны. Поразительная любовь, — заметил Шовель.
— Кстати, вы обратили внимание, что по-немецки и «меч» и «девушка» среднего рода? — отозвался Норкотт. — А вот, кстати, и она.
— Есть гуляш с картофелем, — с милой улыбкой объявило существо среднего рода.
— Чудесно. А красное вино какое?
— Вюртембергское.
— Итак, два гуляша и бутылка вюртембергского… Хотя, ей-богу, надо быть маккартистом, чтобы усмотреть красноту в этом вине… Яволь[2]?
Норкотт выложил на домотканую скатерть металлическую коробку с сигаретами «555».
— Я вас слушаю.
— Вам, видимо, уже известна ситуация…
— Я говорил с Фрошем. Но меня больше интересует ваша версия.
— Все очень просто я ничего не понимаю. Почему, скажем, учитывая обычную скрытность Организации, меня показали Смиту и Холмсу?
Норкотт согласно кивнул.
— Я вижу, ваше образование надо начинать с азов. Пробежим еще раз сценарий. Место действия: Лондон или Нью-Йорк, Стокгольм, любая другая экономическая столица. Обстановка: заседание совета директоров или деловой обед, площадка для гольфа или охотничий домик. Все присутствующие — очень значительные персоны. Один из них говорит: «Похоже, конъюнктура складывается благоприятно для выхода на французский рынок». — «Вы правы Но там есть помеха, это бывший министр, как его?» — «Левей». — «Вот именно. Не будь его, мы сделали бы значительный шаг». Замечание услышано доверенным лицом. Это какой-нибудь шестой вице-президент с неясными функциями, специальный советник при дирекции или просто человек, вхожий в дома сильных мира сего. Несколько дней спустя мы видим его в компании двух господ, значащихся в картотеке Интерпола под фамилиями Понга и Боркман. Они столько разъезжают по белу свету, что полиция не обращает на них внимания. Уже ясно — эти два индивидуума не могут заниматься «настоящей» работой,
У Интерпола в картотеке тридцать тысяч подозрительных физиономий, так что даже спокойней, когда две из них все время мелькают на виду. Понга и Боркман в результате имеют свободу передвижений, но не свободу рук. Их рэкет — посредничество. Таким образом, высказанное в верхах желание доходит до Хеннеке5 который и берет на себя организационные функции. Получается, что между значительными персонами и Левеном оказываются три звена, причем ни одно не знает о другом,
— Понимаю.
— Это всего лишь предположение, заметьте… Хеннеке стало известно, что Левен мешает людям, готовым заплатить большие деньги за его исчезновение. Этой информации для него достаточно.
— Смит… то есть Понга опасается, что Левен пройдет в парламент на будущих выборах.
— Разумеется. Став депутатом, Левен автоматически попадет под опеку политической полиции. А если его к тому же сделают государственным секретарем, к нему приставят охрану. Малейшее происшествие вызовет тревогу и тщательное расследование.
— Понимаю…
Официантка принесла гуляш. Норкотт разлил вино и с аппетитом принялся есть. Шовель вяло жевал. Теперь, когда он уяснил, насколько все зашло далеко, страх исчез. Он перестал бояться. «Я хотел бы походить на этого англичанина лет через десять», — мелькнуло у Шовеля.
— Да, я все еще не ответил на ваш вопрос: почему Хеннеке решил продемонстрировать вас двум посредникам? Он хотел, конечно, произвести впечатление качеством своих агентов. Сейчас не послевоенное время, когда можно было получить квалифицированные кадры по сходной цене. Вербовка новых людей затруднена. Фильмы и романы приучили молодых, что соглашаться можно при одном условии: гоночную «феррари», Брижитт Бардо и открытый счет после первого повышения.
Шовель улыбнулся:
— Возможно, Хеннеке и добавил себе престижу, но ведь он тем самым «засветил» меня.
Англичанин слегка приподнял брови.
— Право слово, вы бродите в тумане. Руководители коммерческого предприятия по шпионажу обязаны быть на виду. Иначе как к ним станут обращаться клиенты и посредники? Серьезные профессионалы типа Понги и Боркмана должны знать вас в лицо.
— Вы полагаете, что Хеннеке действительно собирался дать мне ответственный пост?
— А разве вы не добивались этого?
— Добивался.
— Тогда что же?
— Я не догадывался о последствиях. Фрош ни о чем не предупредил меня!
— Организация не может посвятить вас в свои тайны, не «замочив» вас с головой, — простите мне уголовный жаргон. И не надо говорить дурно о Фроше. Он хочет вытянуть вас.
Единственная пожилая пара, ужинавшая в углу, ушла. Норкотт кивком подозвал официантку:
— Вы остаетесь из-за нас? — Та ответила «найн» с очаровательной немецкой улыбкой.
— Чудесно. Тогда принесите нам сыр и еще одну бутылку.
— Согласитесь, что Фрош ведет себя странно, — начал Шовель, когда девушка скрылась за портьерой. — Он делает все украдкой, не предупреждает, а когда я оказываюсь в диком положении, без ведома шефа пытается вытащить меня.
— Фрош умный человек. Вы важны ему как ценное приобретение — квалифицированный агент, не нуждающийся в постоянном контроле. Сплетение интересов перевесило чашу весов в вашу пользу, вы не в претензии? Надеюсь, вы немного оправились от вчерашнего шока. У вас есть рабочее решение?