– Рассказывай, что у вас приключилось. – Стараюсь говорить как можно спокойней. – С самого начала. И не торопись.
– Ну, после тренировки мы решили сходить куда-нибудь.
– Кто? Ты и Робби?
– Да нет, – мотает Марк головой, – все наши. Человек десять. Думали выпить чуть-чуть, а потом на автобус и домой.
– И в конце концов напились?
– Нет, – снова мотает он головой, на этот раз энергично. – Всего по две кружечки. В пабах слишком дорого.
– А в клубе не пили?
– Ну… Капельку… – Он нерешительно умолкает. – Водки по глоточку. Совсем чуть-чуть.
– Давай, Марк, выкладывай все начистоту.
Он молчит, уставившись на свои ботинки.
– Марк, – наклоняюсь я ближе.
Копна густых волос цвета старинных чернил падает ему на лоб, закрывая глаза, и мне приходится согнуться, чтобы заглянуть ему в лицо.
– Не буду скрывать, Марк, мне очень неприятно, что ты соврал про то, куда вы идете вечером. Я уже догадалась, что у вас обоих есть фальшивые документы, иначе спиртное вам не отпустили бы. Но я не собираюсь ни в чем тебя обвинять. Правда нужна для того, чтобы поставить диагноз и назначить Робби правильное лечение.
Он поднимает голову и смотрит на меня светло-карими глазами, которые абсолютно не гармонируют с его угловатой фигурой.
– В клубе перед уходом распили пол-литра водки на всех, но раньше мы и больше пили, и ничего.
– А в пабе?
– По две пинты пива.
– И все?
– Да. Врач уже спрашивал, принимали мы наркотики или нет, – говорит он, а глаза так и горят. – Нет, не принимали.
– Но если вы пили немного, наркотиков не принимали, почему Робби потерял сознание?
– Не знаю. – Он выдергивает руки из моих и вытирает их о бедра. – Правда не знаю. Заканчивали по второй кружке, и вдруг вижу, он ведет себя как-то странно.
– Что значит – странно?
– Словно ему что-то померещилось.
– Что померещилось?
– Он сказал, что сначала ему почудилось, будто стены двигаются, а потом он начал видеть людей, которых не было.
– Галлюцинация?
– Ага.
– А дальше?
– Вышли подышать свежим воздухом, и он вдруг упал. Я позвал на помощь, какой-то парень позвонил в «скорую», а дальше из паба вышли все наши посмотреть, что происходит. Эмили знала, что надо делать. Перевернула его на живот, ну, в специальную позу, чтобы не задохнулся. У него пропал пульс, и она сделала ему искусственное дыхание рот в рот.
– Господи, – шепчу я, закрыв руками лицо, в глазах темнеет.
– Простите меня, Лив, – говорит Марк, а сам чуть не плачет. – Я знаю, у вас было свидание и все такое.
– Это неважно.
Я усмехаюсь, вспомнив, как провела вечер. Моего визави звали Фрейзер, мы с ним встречались в первый раз. Свидание нам устроили общие друзья, и мы, похоже, друг другу не понравились. Почти весь вечер он брюзжал и скулил по поводу своей бывшей жены, я почти не слушала и с нетерпением ждала, когда он закончит, чтобы поскорей отправиться домой.
Я встаю и иду к двери. Доктора все еще не видно, но в коридоре суматоха. Кто-то бегом катит тележку к дверям еще одной палаты реанимации. На ней лежит крохотный мальчонка в одном подгузничке. Совсем не шевелится, губы синие, на ножках какая-то сыпь. Мать ребенка рыдает, повиснув на руке мужа. Хочется подбежать к ним, утешить, чем-то помочь, но мне сейчас не до сострадания к чужому горю, у меня свое. Я снова поворачиваюсь к Марку:
– Послушай, Марк, я не совсем понимаю, как такое случилось. Может, ты не все рассказал? Упустил что-то важное?
Он вертит головой, не зная, что ответить, но тут с важным видом заходит врач в синем халате и брюках, одежде хирурга.
– Дуг Уокер, – представляется он и протягивает руку.
Высокий, не меньше шести футов, где-то чуть за пятьдесят, по лицу и уверенным движениям видно, что калач он тертый и врач опытный. Я сразу чувствую, что о Робби хорошо позаботятся.
– Оливия Сомерс, – отвечаю я.
Мы жмем друг другу руки, и он довольно долго смотрит мне в глаза, словно пытается вспомнить, где мы с ним встречались.
– Ну, как там Робби? – спрашиваю я.
– Нормально. Несладко ему пришлось, но сейчас он в сознании.
Гора с плеч. Я даже нахожу в себе силы улыбнуться:
– Спасибо.
– Мы с Марком уже побеседовали, он рассказал все как было, что происходило перед тем, как Робби потерял сознание, – говорит хирург и со значением смотрит на Марка. – Может, еще что-нибудь вспомнишь? Нам бы это помогло…
– Нет.
Сложив руки на груди, доктор Уокер останавливает на нем долгий взгляд:
– Для нас крайне важно, чтобы ты рассказал всю правду.
– Я и говорю всю правду! – запальчиво кричит Марк, выставив подбородок вперед. – С чего мне врать?
– Ну, скажем, чтобы не выдать себя, или Робби, или еще кого, кто дал вам наркотики.
– Да не принимали мы никакие наркотики! – вопит он еще громче. – Я не говорю, что мы никогда не пробовали. Курили травку пару раз… Но не больше.
– Не волнуйся, Марк. – Я беру его за руку. – Тебя ни кто ни в чем не обвиняет.
– Честно, Лив, – говорит он тихо, глядя мне прямо в лицо. – Робби ничего такого не принимал.
– А он не мог потихоньку сходить, например, в туалет и принять что-нибудь от вас тайком? – гнет свое доктор Уокер.
– Писать мы ходили все вместе, – отвечает Марк. – И возвращались тоже вместе.
– Ну хорошо, – хлопает врач его по спине. – Пожалуйста, подожди в приемном покое. Мне надо переговорить с мамой Робби, а потом подумаем, как доставить тебя домой.
Марк робко бросает на меня озабоченный взгляд и сматывается, подметая пол бахромой джинсовых штанин. Доктор Уокер закрывает за ним дверь.
– Они давно дружат? – спрашивает он.
– Чуть не с пеленок.
– Вы ему во всем доверяете?
– Да. Мы с его матерью давние подруги. Учились в университете вместе.
– Регистратор говорила, что вы врач.
– Терапевт.
– Мне знакомо ваше имя. Кажется, вы здесь работали.
Глядя на меня, он хмурится, но не враждебно, просто роется в памяти.
– Вспомнил! – щелкает он пальцами. – Я читал статью в «Эдинбургском курьере». Там написано, что вас представили к какой-то городской награде или премии.
– Да. Я работаю на общественных началах в центре реабилитации в Грассмаркете.
– Жена заметила, что у вас есть все шансы загрести эту премию.
– Очень мило с ее стороны.
– Да причем здесь мило… Она говорила о вас с восхищением. Говорила, вы творите там великие дела.
– Да что вы, я лишь винтик в команде единомышленников. Но согласна, многим юнцам мы помогли стать на путь истинный.
– Что ж, желаю получить премию, – улыбается он.
– Спасибо.
Он жестом приглашает присесть, мы садимся друг напротив друга.
– Итак, доктор Сомерс…
– Называйте меня Оливия, прошу вас, – говорю я.
– Оливия, – произносит хирург, и лицо его становится серьезным. – Ваш сын потерял сознание возле городского паба. Ему помогли друзья, особенно девушка, которая знает правила оказания первой медицинской помощи. Когда приехала «скорая», она как раз делала искусственное дыхание и закрытый массаж сердца.
– Да, Марк рассказал.
– Сюда его привезли без сознания. Мы двадцать минут вентилировали легкие, и только тогда он стал дышать самостоятельно.
– А что с головой? Он голову поранил.
– Рана неглубокая. Мы ее быстренько склеили. Заживет без проблем, но, конечно, стоит проверить, нет ли сотрясения мозга.
– Его можно будет забрать сегодня?
– Осложнений мы не ожидаем, но пусть полежит до завтра, где-то до обеда, в токсикологическом отделении. За ним надо еще немного понаблюдать.
– Но Марк утверждает, что они ничего такого не употребляли. Может, он потерял сознание от выпивки?
– Оливия, – заглядывает он мне в глаза, – лично у меня нет никаких сомнений в том, что ваш сын принял наркотик. Скорее всего, оксибутират натрия.
– Оксибутират?
Работая в центре реабилитации, я узнала, что на улицах Эдинбурга достать бутират проще простого.
– Вы уверены?
– Стандартных тестов на наркотики мы здесь не делаем, но его поведение после обморока согласуется с типичными симптомами передозировки оксибутирата натрия. Не сомневаюсь, вам знакома картина: в отделение экстренной помощи привозят пациента с явной передозировкой, делают внутривенное вливание, готовят к обследованию на томографе, а он вдруг выдергивает трубку и пытается слезть с каталки.
– Я не верю… То есть я хочу сказать…
– Он не первый подросток, хвативший лишку.
– Но Робби не употребляет наркотики. – (Доктор Уокер приподнимает брови.) – Да, Марк рассказал, что они, бывает, покуривают, что выпивают не по годам много, но такое? – Я сжимаю челюсти, пытаюсь сглотнуть, но ничего не выходит. – Не верю, что он настолько глуп.
– От алкоголя и марихуаны до так называемых рекреационных препаратов один шаг, – устало пожимает плечами доктор Уокер. – И боюсь, этот шаг уже сделан.
– Но это совсем не в его стиле.
Тело мое вдруг оседает на стуле, но голова продолжает работать, перебирая возможности и вероятности того, что Робби принимал оксибутират. Я не из тех клуш, что во всем готовы защищать своего ребенка, и не слепая: вижу, каким искушениям подвергаются подростки, но все равно убеждена, что Робби не способен так глупо рисковать жизнью и здоровьем. Когда мы с Филом разошлись, он очень переживал, разуверился в себе, но до такого безрассудства никогда не доходило. Он прекрасно отдает себе отчет в том, что каждый поступок имеет последствия. Да, сын не делится со мной всем, что происходит в его жизни, но он и не скрытен, совсем не скрытен. Если бы он пошел по кривой дорожке, вряд ли я не заметила бы.
– Может, он принял наркотик случайно, – пытаюсь я найти хоть какое-то объяснение. – Может, кто-то подмешал в пиво?
– Да, иногда бывает, что друзья так шутят друг над другом. – Доктор Уокер покачивает головой, словно размышляет над этим вариантом. – Но, боюсь, гораздо более вероятно, что наркотик он принял сам.
Глаза щиплет, я моргаю, пытаясь унять слезы. Доктор Уокер как может мягко поворачивает меня лицом к фактам и убеждает в том, что я совсем не знаю, на какие поступки способен мой сын… У него своя жизнь, он вполне самостоятельно принимает решения. Как терапевт, я сама не раз говорила родителям подобные вещи. У нас в центре я занимаюсь тем, что провожу короткий, всего в нескольких недель, курс лечения молодых людей, попавших в наркотический штопор и решивших взяться за ум.
Но чтобы мой Робби! Никак не могу поверить. У него крепкий стержень, голова на плечах и хватает здравомыслия.
Доктор Уокер передает мне салфетку. Я вытираю щеки, потом комкаю в руке влажную бумагу.
– Главное, он жив и скоро поправится, – произношу я вслух, громко и уверенно, чтобы, услышав собственный голос, самой в это поверить.
– Давайте позвоним кому-нибудь из ваших друзей, пусть приедут, вам будет легче.
– Час назад я звонила отцу Робби, моему бывшему мужу, – качаю головой я. – Оставила ему сообщение. А так… Уже поздно, все спят, не вытаскивать же их из постели. – Выпрямляюсь и встаю. – Я в порядке. Все-таки это для меня потрясение. Ничего, как-нибудь справлюсь. – Напускаю на себя деловой вид, складываю руки на груди. – Что теперь?
– Можете повидаться с Робби. Он еще довольно слаб, но говорить в состоянии.
Хирург открывает передо мной дверь, ведет по коридору. Подходим к одной из процедурных, доктор Уокер отдергивает занавеску. Робби лежит на каталке на боку. На нем больничное белье, до пояса укрыт простыней. Мальчик он у меня долговязый, худущий, руки да ноги, все никак не поправится, хотя ест за троих. Ступни торчат, свисая с каталки, вижу, что носки на нем разные.
Доктор Уокер подвигает мне стул. Благодарю и сажусь.
– Пока оставлю вас вдвоем, – говорит он и задергивает за собой занавески.
Глаза Робби закрыты, дышит он медленно и глубоко, словно все произошло с ним давно, а сейчас он мирно спит в своей постельке.
– Робби, – глажу я его волосы. – Это я.
– Ммм…
– Как себя чувствуешь?
– Горло болит.
– Тебе делали промывание.
– Знаю. Я пытался выдернуть трубку, но она застряла.
– Шар сдувается, и тогда трубка выходит.
– Ага. Мне объяснили. – Он открывает глаза и тут же закрывает. – Стены все еще шевелятся.
– Скоро все придет в норму. – Я беру его за руку. – Завтра наркотики перестанут действовать, и ты у меня будешь как новенький. – Жду, что он на это ответит, но сын молчит. – Можешь сказать, как в твоем организме оказались наркотики?
– Нет.
– Робби… – Я поглаживаю его руку, ощущаю мозоли на большом и указательном пальцах, которыми он тренькает на гитаре. – Мы обо всем поговорим, когда тебе станет лучше… Сейчас только скажи – и, пожалуйста, не ври: ты принимал сегодня бутират?
– Нет.
– Это правда?
– Никаких наркотиков я не принимал, в пабе выпил только пару кружек пива. – Защищается он усталым, унылым голосом, словно у него нет сил даже говорить, а уж тем более обманывать. – И еще немного водки в клубе.
В точности совпадает с показаниями Марка.
– Ты ведь ничего не скажешь папе?
– Я уже оставила сообщение ему на автоответчике.
Он бормочет что-то не совсем разборчивое. Похоже на слово «козел».
– Он твой папа, Робби. Он любит тебя.
– Да сразу сделает из мухи слона. Ты его знаешь.
– Робби, тут и не надо делать никакого слона. Все очень серьезно. – Последнюю фразу я произношу через паузу: – Ты мог умереть.
– Да, но ведь не умер.
Он переворачивается на другой бок, чтобы не смотреть на меня, плечи его провисают. Я встаю и склоняюсь к нему:
– Хочешь, посижу с тобой немножко?
– Не надо, мама. Я очень устал. – Он открывает один глаз. – Спасибо, что пришла.
– Ну, тогда я пойду домой. Выспись как следует. – Я целую его в щеку. – Завтра вернусь с чистой одеждой. Я люблю тебя, помни об этом. – Снова целую его.
– Знаю.
Большего от него не добьешься, но мне достаточно, чтобы убедиться: с ним все в порядке. Ему уже гораздо лучше. Слава богу. Занавеску, выходя, не задергиваю и направляюсь в сторону приемной. Мне уже легче дышать, спина и шея распрямляются. С души словно камень свалился, теперь я уверена, что все еще можно поправить, что все будет хорошо. Только не надо спешить и забегать вперед, тем более я нутром чую, что Марк и Робби говорят правду.
Но как тогда наркотик попал в его организм?
Ты только не волнуйся, сейчас надо успокоиться, говорю себе. Не спеши. Главное, Робби поправляется. И будет здоров. А через пару дней мы наверняка разузнаем, что случилось, и сможем пережить этот столь печальный инцидент.
Мой внутренний монолог резко прерывается, откуда-то спереди доносится очень знакомый голос:
– Я не требую каких-то особых условий, я требую безотлагательных ответов.
Поворачиваю за угол и вижу Фила и доктора Уокера. На бывшем муже какие-то штаны и дорогущая рубашка поло в серую полоску разной ширины и оттенков. Одеж да незнакомая: бросив меня, он поменял весь свой гардероб. И стал словно совсем другим человеком. Он замечает меня и меряет взглядом с ног до головы.
– Ты что, где-то развлекалась?
– Да.
На мне шелковое облегающее платье, ощущение в нем, словно купаешься в теплой ванне. Думаю, оно мне идет, но не хочу показать, что мне интересно, считает ли и Фил так же. Прожив без него уже целый год, я все никак не избавлюсь от желания увидеть в его глазах одобрение и поддержку. И злюсь на себя за это.
– А кто же остался с Лорен?
– Она сегодня ночует у Эмбер.
– Ты говорила ей про Робби?
– Завтра скажу.
– Я заберу ее и сам скажу.
– И не вздумай. – Я настроена решительно. – Тем более в эти выходные они не с тобой.
Стараюсь говорить голосом будничным, но, боюсь, мои слова звучат неубедительно. Доктор Уокер наблюдает за нами с непроницаемым видом, но мне все равно стыдно, что я так себя веду перед ним.
– Марка отвезу домой сама. – Я гляжу на доктора. – Спасибо вам за все. – Мы пожимаем друг другу руки. – А завтра приеду за Робби.