Начальник ДС покачал головой. Он был полностью согласен, и тень, скользнувшая по его лицу, означала совсем другое. Павлову предстояло доложить царю новую ошеломляющую весть: из последних по очереди расшифровки телеграмм неопровержимо явствовало, что некий таинственный «восточный» источник Пеева—не кто иной как его превосходительство посол Болгарии в Токио Янко Панайотов Пеев.
Павлов смотрел на царя и тянул время, боясь припадка. Борис III и по значительно менее серьезным причинам впадал в неистовый гнев.
— Шестьсот восемьдесят первая? — переспросил Павлов.— Да, так! Только так, ваше величество!
— Я устал, Павлов. Иди!
Начальник ДС захлопнул папку с бумагами. Перевел дух. Царь сам дал ему отсрочку. Нет, пусть уж с вестью о Янко Пееве едет во дворец министр иностранных дел. В конце концов, это по его епархии.
Ш
...Леев участие Янко в работе группы отрицал. Начисто. Категорически. Держался версии, повторяющей ту, что избрал когда-то для отмежевания Александра Георгиева.
— Янко писал мне, сообщал политические новости. Не более того. Смешно и юридически бездоказательно утверждать, что он помогал мне сознательно.
Недев выложил телеграммы. Оригиналы, изъятые у Эмила Попова, перевод, выполненный криптографами РО, заключение экспертизы об идентичности шрифта машинки Пеева и той, на которой печатались шифровки.
— Извольте прочесть. Здесь речь идет о связи, о том, что Янко Пееву можно доверять. Подпись везде ваша.
— Я отказываюсь отвечать. Это фальшивки...
Недев встал, сунул пальцы за ремень мундира,
расправил складки.
— Хорошо бы, если так...
Фраза вырвалась случайно, но была сказана искренне. Недев не был в восторге от оперативности и мастерства криптографов, докопавшихся до Янко Пеева. Едва удалось погасить историю с Никифоровым, и вот — на тебе, новый сюрприз, еще хлеще прежнего! Посол его величества — соучастник Пеева! Факт, который невозможно скрыть, и хорошо, что Леев не признается, дает возможность оттянуть день, когда придется доложить царю.
Иной точки зрения придерживался Гешев.
— Вы хотите замять скандал, господа? А надо ли? Янко Леев хороший аргумент в споре с теми, кто кричит о необходимости либерализации. Им мы заткнем рот оппозиции в парламенте; им же приструним Говедарова — они же друзья закадычные! Оздоровим обстановку!
— Надо информировать министра иностранных дел,— сказал Павлов.
Недев поддержал его.
— Это разумно. Без его санкции арестовать Янко Пеева нельзя. Возьмите миссию на себя, Гешев.
— Хорошо. Мне всегда достается грязная работа, но я не брезглив, господа!
Разговор с министром вышел долгим. Телеграммы заставили его задуматься; Гешев — хороший физиономист— легко уловил колебания: министр, очевиднее всего, верил и не верил, допускал мысль, что ему подсунули фальшивки, сработанные в отделении «А».
— Есть еще что-нибудь? Показания, компрометирующие господина посла, признание Александра Пеева?
— Нет... Телеграммы дешифрованы не нами, а РО.
Гешев выдержал паузу, добавил подчеркнуто холодно:
— Надо принимать решение, господин министр. Если вы отказываетесь, я еду к царю.
— Да... Возможно, вы правы. Янко Пеев будет отозван. Не с поста, конечно, а под предлогом доклада мне и премьеру. Надеюсь, к его приезду вы или докажете его вину, или опровергнете клевету. Лучше всего, если его уличит доктор Пеев. Брат не станет возводить напраслину на брата.
«Доктор Пеев! — подумал Гешев, спускаясь по лестнице.— Черта с два он заговорит. Я попробую, конечно, но если не выйдет, то к господину послу придется применить не статью закона, а превентивную меру».
«Превентивная мера»! Перед тем, как откланяться, Гешев предусмотрительно попросил министра точно определить маршрут следования Янко Пеева из Токио в Софию. Настоял, чтобы в Анкаре была сделана остановка на сутки. На вопрос: «Зачем?» — ответил сухо: «Так нужно!» Подумал: «Будут трудности, Заграничной службой ведает Праматоров из отделения «В». Придется действовать через его голову или заставить Павлова дать приказ. Значит, будут посвящены трое. Это много. Ладно, там посмотрим».
...Ночью Пеева подняли на допрос.
Гешев был в кабинете один. Сидел, курил. Рубашка расстегнута. Пепельница полна окурков. Глаза красные, воспаленные.
— Садись, доктор. Пришел час попрощаться. Решено не судить тебя, расстрелять без приговора.
Ты не улыбайся, я не шучу. Мне поручили переговорить с тобой напоследок и сделать предложение. Или ты расскажешь все, дашь нам Янко Пеева и связников с Центром, явки, или ровно в час ночи я собственноручно пристрелю тебя. Все. Думай, доктор!
Леев побледнел. Прикусил губу — сильно, до крови.
— Гешев! Тебя же женщина родила.., Дай бумагу, я напишу письмо жене и сыну. Последнее.
— Зачем? Письма — прах и сам ты скоро станешь горстью праха. Ты выбрал молчание, твое дело... Ладно, поехали!
В зашторенном автомобиле Пеева вывезли за город. Выволокли из кабины, поставили у дерева. Лицо его казалось белым овалом — белее сорочки.
— Еще не поздно, доктор.
— Я не меняю решений!
Агентов было трое. Гешев — четвертый.
Четыре выстрела...
Когда вынырнул, выплыл из обморока, не сразу понял, что это мутное, белесое над головой. Ах, да, луна. Жив...
Его вывозили на расстрел три ночи подряд. Он поседел. Все стало белым: голова, усы... Нестерпимая белизна, с голубым отливом, словно снег на вершине Витоши. Нетающий снег.
13
Даже близкие к Николе Гешеву люди не догадывались, что его — здоровяка, если судить по внешнему виду, давно, с выматывающим постоянством, мучают головные боли. Не помогали ни аспирин, ни патентованные пилюли, купленные в лавочке германского посольства. Боль делала Гешева раздражительным и вспыльчивым, но он сдерживал себя, взрываясь лишь тогда, когда кто-нибудь вмешивался в его дела или ломал планы. В такие часы Гешев запирался в кабинете, пил ракию, рюмку за рюмкой, и изощренно ругался.
В кабинете было душно; за стеклом книжного шкафа серыми рядами, сплоченные, как в строю, теснились томики коммунистической литературы.
119
Гешев скользнул по ним мутным взглядом, открыл дверь в приемную.
— Секретарь! Ты где? Ну что, привезли?
— Звонил Абаджиев, сказал, что тот безнадежен.
— А Сиклунов?
— Мертв, господин начальник.
Гешев тоскливо выругался и закрыл дверь. Рассеянно пригладил коротко — ежиком — остриженные седеющие волосы. Присел боком на стол, выпил рюмку ракии... Плохо дело, совсем плохо. Болван Сиклунов все напортил — дурак, тупица, царство ему небесное. А еще говорят, что петров день — счастливый день. Вот и верь после этого попам!
А как отлично все началось.
Спецгруппа Сиклунова, опираясь на данные агента № 10671, тщательно продумав все и вся, подготовилась к захвату Попова и его людей. Осведомитель сообщил, что в петров день они соберутся на улице Антим I в квартире некоего боевика. Гешев прикинул: практически все связи Попова установлены. Похоже, новых фигурантов не предвидится. Пора брать.
Сиклунову и инспектору Абаджиеву было приказано возглавить группу захвата. Гешев сам проинструктировал агентов. Приказал брать всех живыми; хозяев квартиры, после ареста, временно поместить в местном участке, остальных — порознь — доставить в Дирекцию полиции. Оружие применять в самом исключительном случае.
Что толкнуло Сиклунова полезть в квартиру первым, не разведав предварительно, что к чему? 10671-й сообщал, что они вооружены, значит, требовалось проявить осторожность. За медалью полез? За благодарностью? Вот, мол, какой я, Любен Сиклунов, отважный и бесстрашный! О, сволочь дохлая, упокой господь его душу...
В рапорте сказано: «Старший группы господин Любен Сиклунов, презирая опасность, ворвался в комнату и выстрелил в человека, показавшегося из чулана, но не попал. Ответными выстрелами, произведенными этим человеком с близкого расстояния, господин Любен Сиклунов был убит на месте. Я открыл огонь и попал стрелявшему в грудь...»
Все, все изгадил!
Сам подох и подох боевик, у которого был «ход» к партизанам и городскому подполью. Если бы взяться за него по всем правилам, сколько бы всего он мог дать следствию! Ну, ничего, жив Попов...
Гешев выпил еще рюмку, постепенно успокаиваясь, спрятал в шкафчик бутылку. Вызвав секретаря, распорядился, чтобы не проворонил звонка из Тырново. Отделению РО в пятом запасном полку было предписано по согласованию с Недевым арестовать канцеляриста секретной части Ивана Владкова и, не допрашивая, этапировать в Софию в распоряжение отделения «А».
Междугородняя молчала до вечера.
Около восьми Тырново вызвало Софию. Офицер РО пятого полка сообщил, что наряд жандармерии взял Владкова под стражу — с трудом, ибо Владкоь оказал сопротивление.
— На чем его отправили? — спросил Гешев.
— Поездом,— был ответ.
— Не сбежит по дороге?
— Исключено. Его охраняют пять жандармов.
«Хоть здесь не напортили»,— подумал Гешев.
Провел ладонью, словно стряхивая пыль, по ежику. Сел в кресло. Допросить Попова сейчас или подождать? Гармидолу Попова передавать нельзя: изувечит так, что работать с ним будет невозможно.
Гешев на листке из служебного блокнота записал: Эмил Попов, Александр Георгиев, Янко Пеев, Иван Владков. Отдельно вывел: Александр Костадинов Пеев... Все в сборе... Нет, все-таки попы правы: петров день — счастливый день! Арестованные заговорят, обязательно заговорят. Когда «расколются», надо будет дать им очные ставки — сначала с Поповым, потом с Пеевым. В первую очередь добиться признаний арестованного торговца, он с Пеевым сотрудничал давно, вместе ездили в Москву. Факт поездки можно обыграть. Преподнести так: Москва с дальним прицелом привлекает болгарских коммерсантов к торговле с Советами. Дают им кредиты, запутывают, а когда те увязнут, шантажом вынуждают сотрудничать с Центром. Если торговец подпишет протокол, премьер Филов озолотит отделение «А». Болгарский МИД, газеты, ноты, меморандумы, разоблачительные статьи! Инцидент подорвет позиции тех, кто стоит за блок с союзниками, и повысит шансы Филова в борьбе за сохранение власти... Кто сказал, что полиция всего лишь инструмент в руках правительства? В Болгарии наоборот: правительство превращается в инструмент полиции. Политика определяется не только в кабинетах министров, но и здесь, у Львова моста, в Дирекции, главным звеном которого является ДС и отделение «А».
Одно плохо — Пеев молчит. Отказывается от показаний или стоит на своем, и тягачом его не сдвинешь! Не применить ли «третью степень»? Да нет, три мнимых расстрела — средство посильнее избиений, но и они результатов не дали. Показаний на Георгиева и Янко Пеева у отделения «А» нет.
И в Берлине — чистый ноль.
Доктору звонил Верк, запрашивал материалы полиции на Георгиева. Прислал дубликаты своих протоколов. Ответы Георгиева сходятся в основном с тем, что говорит Пеев. Верк поставил Делиуса в известность, что, если в ближайшие недели не удастся получить чего-нибудь нового, Георгиева придется освободить.
Контора и университет дали отзывы о его благонадежности, положительно характеризует его и блок-лейтер НСДАП по месту нахождения пансиона — партийный уполномоченный, надзирающий за поведением и образом жизни обитателей квартала... Если Верк освободит Георгиева, то в Софии ничего с ним не сделаешь. В досье есть материалы, что близким другом Георгиева является не кто иной, как ловчен-ский владыка Филарет, наставник и духовник наследника престола Симеона. Филарет учился с Георгиевым в гимназии и покровительствует ему.
К ночи Гешев протрезвел. Спустился во внутренний дворик, до пояса вымылся водой из ведра. Вернувшись к себе, наверх, достал папку с делом Пеева. Строчка за строчкой вчитался в текст, ища в нем зацепки— упущенные им или Ангеловым детали, наводящие на новых людей, или новые обстоятельства. Прочел перехваченные пеленгацией и найденные в квартире Попова радиограммы. Стало опять неспокойно. Черт возьми, Леев за годы работы на Центр проник, пожалуй, в святая святых правительства и двора. Вот, пожалуйста, хорош примерчик: «Докладная записка Филова содержит англофильские тенденции. Ожидается смена кабинета». Как будто сам читал записку или участвовал в совещании, где обсуждался состав будущего правительства. Кто сообщил Пееву данные?
А Центр, в свою очередь, запрашивает так, будто обращается в справочное бюро, а не за разведданными. Словно заранее уверен, что для Пеева нет тайн и преград. «2.4.1943. СК 187 ч. 22, 08. Имеем сведения, что при военном министре создана комиссия, в которую входят представители германского командования, для разработки вопросов, связанных с общей мобилизацией по предполагаемому вступлению Болгарии в войну. Проверьте эти сведения. Сообщите о последних разногласиях в Народном собрании, что представляет из себя оппозиционная группа, какие цели преследует, кто возглавляет эту группу». Или: «Просим указать точно, по каким маршрутам и в каком количестве следуют итальянские части на советско-германский фронт в течение февраля и марта 1943 года, сообщите номера и названия этих частей. Повторите ваши телеграммы относительно оккупационного корпуса и разногласий в парламенте». Или эта: «14.4.1943. СК 160 ч. 15, 41. Срочно повторите место и район сосредоточения германских войск в Румынии». Каково! И ведь Пеев ответил. Быстро, чуть не через сутки. Ну и оперативность! Он что, господь бог? Всеведущ, всемогущ? Откуда ему, к примеру, стало известно о секретных переговорах? «11. 3. 1943. СК 165 ч. 14, 38. Царь отправил Николу Мушанова в Турцию для переговоров с турецкими и английскими официальными лицами. Директор по печати Николов предложил Говедарову выехать в Турцию. Однако царь имеет и свои связи через Дра-ганова в Мадриде». Кто выдал, выболтал, разгласил? Мушанов? Или Говедаров с Николовым? Этих не допросишь, а сами они не прибегут с покаяниями.
А может, Пеев держал кого-нибудь из них на жаловании? Платил русским золотом?.. Да нет, бред все это — русское золото, бриллианты из тайной кассы Кремля. Такие штуки были хороши в двадцатых годах, когда газеты печатали все, что не дай, лишь бы побольше было «разоблачений» и сенсаций. Сейчас в басни о золоте и ребенок не поверит... Мушанов, Николов, Говедаров... Кругом измена, заговоры... Уж если Янко Пеев пошел на сотрудничество с Центром, то кому верить? На кого обопрется трон в трудные времена? Выходит, вся Болгария против режима — от ятака до посла?
«Хватит! Буду отдыхать!»
Гешев позвал секретаря.
— Меня нет. Уехал я. Для всех — уехал.
Заперся, достал ракию. Выпил и прилег на диван.
В кабинет вползла ночь, черная, как мысли. «Неужели идем к краху? Царь сходит с ума, у Филова вырывают власть... Столько лет я служил им... Кому? Его величеству Борису III, герцогу Сакс-Кобург-Готтскому, князю Тырновскому, графу Рильскому и прочая, и прочая, и прочая. От простого агента до начальника дошел. А что нажил? Презрение, обидные клички. Даже такие, как Павлов, руку стараются не пожимать, боятся запачкаться... Ну и черт с ними! За моей спиной Доктор. Настоящая власть. Я не как другие, пойду с немцами до конца. Одной веревкой связаны».
Сигарета, дотлев, обожгла губу. Ракия высушила горло, нёбо саднило.
Гешев попытался заставить себя уснуть, но не смог. Встал. Крикнул секретаря, чтобы привели Пе-ева. Секретарь хотел выйти, но Гешев ухватил его за плечо.
— Пусть Пееву скажут, что не на допрос. Просто поговорить с ним хочу. И наручники не одевайте. Понял?
Вытряс из пепельницы окурки, проветрил комнату. Достал из шкафчика второй стакан. Сказал Пееву, которого привел дежурный надзиратель:
— Садись, пожалуйста, доктор. Прости, что разбудил.
— Опять расстреливать повезешь?
Лицо у Пеева точно восковое, глаза запали, на губах трещины.
— Сегодня не повезем. А вообще, хватит... Просто поговорить хочу. Выпьешь со мной?
— Нет конечно.
— Брезгуешь? Ладно, я и один могу. Твое здоровье, доктор.