Итак, Фомка со своей стороны вел себя прилично. Но ведь там был еще и петух Пеэтер. Тот самый, чье кукареканье по утрам Фомка считал делом совершенно ненужным. А Пеэтер в свою очередь считал себя обязанным громогласно возвещать о том, что настало утро, и продолжал распевать. Ведь он просыпался первым, и надо было объявить об этом остальным. Иногда он помогал курам кудахтать. А то принимался сам сердито кричать на собаку, особенно когда слышал лай, необходимость которого он не желал признавать. Пару раз они, нахохлившись, уже встали было наизготовку друг против друга, но в то время Фомка был еще совсем несмышленышем. И их настоящий спор разгорелся позднее.
Фомка частенько, стоя неподалеку от людей, следил, как дети или взрослые что-то сыпали на землю и все куры во главе с петухом спешили туда. Как-то Фомка был голоден. Всю вторую половину дня он провозился с детьми на огороде, и живот у него подвело. Однако до ужина было еще далеко. Хозяйка рассыпала курам зерно, и они гурьбой заторопились к ней. Фомка, вертя головой то в одну, то в другую сторону, смотрел издали, исподтишка наблюдая за курами и рассуждая про себя: едят же куры, почему бы и мне не попробовать. Хозяйка ушла, и Фомка просунулся меж курами. Но не обнаружил на земле ничего съедобного. Зернышки, которые торопливо подбирали куры, не возбуждали в нем аппетита. Он еще раз осмотрелся и опустил морду рядом с куриными головами. И тут петух возмутился:
— Куда лезешь, собачья шкура! — И ударил Фомку клювом.
Фомка не столько от боли, сколько от испуга отпрянул в сторону и, выставив вперед грудь, залаял в ответ:
— Подраться хочешь, да? Чего раскричался?
— Ну уж я-то тебя не боюсь! — Петух распушил перья, опустил крыло на шпору и, держа клюв наизготовку, как копье, пошел на Фомку.
Фомка отступил, но в тот же миг над головой у него что-то просвистело это петушиные крылья и шпоры пронеслись над самой его макушкой. Хорошо, что он стоял, опустив морду, не то петух наверняка клюнул бы его в глаз.
Столь бесстыдное нападение Фомка не мог, разумеется, оставить без наказания. Он тут же собрался с духом и бросился на обидчика. Ему хотелось ухватиться лапами за петушиное горло. Собаки, пытаясь укусить, опираются лапами на плечи противника. Тогда они могут свободно действовать клыками. Но петух дрался совсем не по-собачьи. Он сражался по-петушиному. И случилось так, что в тот самый момент, когда Фомка собирался опустить лапы на петуха, у него перед глазами снова мелькнули желтые петушиные шпоры и когти. Большого вреда они не причинили, но одно ухо у Фомки оказалось разодранным. В следующем броске пес был уже злее, и в зубах у него осталась пара блестящих перьев с петушиной шеи… Кто знает, как долго продолжался бы тот бой и чем бы все закончилось, но куры так раскудахтались, что на шум прибежала во двор маленькая Анни.
— Тетя, тетя! Пеэтер Фомку бьет! — с криком бросилась она на кухню.
Тетя — мать Хенна — совсем не была уверена, что именно так все и обстоит. Она даже склонялась к мысли, что зачинщиком драки был Фомка. Но поскольку шпоры петуха Пеэтера представляли для Фомкиных глаз большую опасность, чем собачьи клыки для петушиных перьев, она решила драчунов разогнать. Ногой отпихнула Фомку, а петуха, схватив за шкирку, закинула в куричью загородку.
— Чтоб ты больше не лез в куриное корыто! — погрозила она пальцем Фомке. — Глупая собака, чего там тебе вынюхивать!
Фомке и самому было стыдно за свой проступок. И правда, нечего было лезть туда, где эти квочки зерно клевали. Прижав уши, он понуро уселся у забора. Сидел и недоумевал, как это куры съели то, с чем собака никак не могла управиться. Его удивляло и то, что корова и лошадь ели траву, однако он потом привык к этому. Теперь ему придется привыкнуть к курам и петуху. А смириться с петухом значило оставить его в покое. Так Фомка и сделал.
Но с чем он так и не мог смириться, так это с тем, что старый толстый боров, придя к пруду, мутил воду и спокойно укладывался в грязной луже полежать. Фомка считал, что это было слишком. Сам он свою шерстку содержал в постоянной чистоте, вылизывая ее до блеска. Да и кошка и куры не залезали в грязь просто так, за здорово живешь. При виде старой чумазой свиньи у Фомки шерсть вставала на загривке дыбом, и он опять не сдержавшись, лаял на это неопрятное существо. Как можно расхаживать в таком одеянии, если ты хоть капельку уважаешь себя и других! Да к тому же еще довольно добродушно похрюкивать! Словно возиться в мутной луже бог весть какое удовольствие.
Однажды, когда Фомка, с осуждением урча, наблюдал, как толстый боров барахтается в грязи, тот повернулся к нему и очень серьезно сказал:
— Кто себя не чешет, у того кожа запаршивеет и паразиты заведутся. Чего попусту разоряешься? И тебе не мешало бы разок искупаться.
— Но ты ведь не чешешь и не чистишь себя, ты просто возишься в грязи! — протявкал Фомка в ответ.
— Именно, именно. Тогда солнце не сожжет спину и паразиты не заведутся. Ты, смотри, от смеха заходишься, а у самого блохи в шерсти!
Тут Фомок-Дружок умолк. Ведь боров говорил правду. Сколько он себя ни чесал, все равно блохи заползали ему в шерсть. Свинья с ними может справиться, а вот он — нет! Гонимый любопытством, он отважился обнюхать лужу, в которой наслаждался боров. Какая отвратительная была там вода! Он бы туда ни за что не ступил! Края у ямы были так сглажены, что Фомка заскользил на глинистом склоне и вдруг наполовину оказался в мутной жиже. Разумеется, он тут же выкарабкался из лужи. Фомка стал отряхиваться и сучить ногами, так что шерсть вскоре подсохла, но на ней остался слой затвердевшей грязи. А когда его увидел Хенн, то без долгих разговоров схватил за шиворот и понес обратно к пруду. Помыл его там и прополоскал, а потом легонько подтолкнул на глубину. Фомка и пискнуть не успел, как его кривые с белым кантиком лапы стали загребать воду.
— Ну, Фомок-Дружок, вымойся дочиста! — крикнул ему с берега Хенн.
Разумеется, пес и не собирался мыться. Мало того, он даже рассердился на Хенна и решил плыть к другому берегу. Хоть вода была теплая и Фомке ничего не стоило барахтаться в ней, он не понимал, зачем Хенн заставляет его купаться так долго.
Пес старательно перебирал лапами и вскоре почти добрался до противоположного берега. А Хенн уже был там. Когда Фомка попытался выбраться, Хенн развернул его и сказал:
— Плыви, плыви, Фомок-Дружок, чище будешь!
Ах так! И Фомка поплыл обратно через пруд. А Хенн опять ждал его на берегу. Теперь Фомка и не думал причаливать. Он сам развернулся, завизжал и залаял. Фомка лаял, а Хенн бежал вдоль берега. Обоим было весело.
Потом Хенн схватил прутик, поплевал на него, бросил в воду и приказал Фомке принести его. Фомке не хотелось этого делать. Тогда Хенн зашел в воду, взял палочку за один конец и стал дразнить Фомку. Тот уцепился за нее зубами. Теперь они выбрались на берег уже вместе. Там Анни причесала пса большим железным гребнем. Это приятно ободрило Фомку. Хенн протянул ему кусочек сепика, намазанный маслом. Как это было вкусно после купания! Фомка разом проглотил хлеб. Потом он баловался с детьми, они даже устали от него. Тогда Фомка, чтобы высушиться, бросился огромными прыжками прочь от них по высокой траве. Дети сочинили про Фомку стишок:
Озорничал, вокруг носился,
Все играть с нами просился.
Так Фомка научился прыгать в воду и доставать палочку. Играя, он понял, что вода не настолько неприятна, как ему показалось сначала. С того времени он всегда первым прыгал в воду, как только дети отправлялись купаться. Иногда он ходил плавать один. Возвращался оттуда словно вихрь — каждый должен был видеть: Фомка ходил выводить блох. Он был проворный малый и каждый день чему-нибудь учился.
Однако чему он так и не смог научиться, чего он совершенно не понимал — это была работа. Он бежал за ребятами в огород и видел, как они хлопочут там возле грядок. Но все их занятия казались ему странными. Он вытягивал вперед лапы, укладывал на них голову и, повизгивая, лаял. Или бегал и озорничал. А когда оставался один, вынюхивал и разрывал мышиные норы. Но за это его из огорода прогоняли.
В один из таких дней, когда его опять выпроводили с огорода, Фомка повстречался в воротах со Старой Гнедой, которая была запряжена в соху, чтобы отправиться окучивать картофельное поле. Фомка поднял правое ухо, склонил голову набок и, игриво подпрыгивая под самым носом у лошади, предложил:
— Пойдем со мной побегаем! У тебя ноги длинные, ты быстрей бегаешь, вот бы здорово за тобой погоняться!..
Старая лошадь тряхнула головой:
— Нет у меня времени забавляться с тобой. Надо соху тянуть по картофельным бороздам, миленький!
— А зачем? Веселее бегать так просто — туда-сюда!
— Мне и без того забот хватает, — звякнула она удилами. — Меня ведь не покормят, пока всю работу не переделаю… А побегать-то оно неплохо, Дружок.
— Ах, какие пустяки! Еда! Хенн или его мать и так поесть дадут, — упрямо спорил маленький пес. — И ты за это должна стараться?
— Да. Люди говорят: коли летом не потрудишься, зимой голодать придется…
— Болтунья ты, тебе просто бегать не хочется, Гнедая! — воскликнул Фомка и, не сдержавшись, спросил: — А что такое зима?
— Тяжкое время, тогда трава на земле не растет. Только от людей можно получить сено или зерно.
Фомка был слишком мал, чтобы знать что-нибудь о зиме. И он продолжал вертеться и посмеиваться над старой лошадью. Когда же подошел отец Хенна, взялся за вожжи и лошадь послушно двинулась с места, Фомка в недоумении остановился. Ребята пололи сорняки на грядках, куры скреблись у кучи хвороста, боров чесал в луже свою спину — поиграть было не с кем. И Фомка поплелся вслед за лошадью, чтобы самому посмотреть — для чего надо лошади ходить по картофельному полю.
Дорога туда пролегала по высокой траве, через заросли репейника. Фомок-Дружок пробирался там, как в чаще. Он потерял из виду идущих впереди и стал принюхиваться. Воздух был полон соблазнительных до головокружения запахов. Кроме знакомых ароматов окрестностей дома, здесь пахло чем-то лесным, что заставляло собачье сердце биться сильнее и в то же время наводило страх. Фомка задрал голову, послушал и принюхался. Нет, это был чужой, незнакомый дух. Надо поспешить домой! Но кто же шевелится там, под репейным кустом? Фомка, осторожно переставляя лапы, подкрался ближе. И вдруг он оказался нос к носу с маленьким странным существом в гладком зеленовато-сером одеянии; существо, подпрыгивая, передвигалось вперед, громко охая при этом. Фомка, пораженный, остановился, поднял торчком правое ухо, оторвал от земли лапу, с удивлением наблюдая за только что взобравшимся на камень созданием.
— Отчего ты так кряхтишь? — наконец осмелился спросить он негромко.
— Тс-с-с! Тихо! Я обедаю, — ответило существо в гладкой одежке.
«Странный малый! У самого-то и есть нечего!» — подумал Фомка и собрался было громко залаять, как оно, дернув короткой шеей, сладко сглотнуло.
— Ты ловишь мух! — догадался Фомка и рассмеялся.
— Тише! Я лягушка, и мне очень даже нравятся мухи!
— И ты, значит, ешь этих тварей?
— И тебе советую, приятель. На голодный желудок нет лучшего лакомства, чем молодой, едва научившийся летать комар или муха.
— Да, да, — Фомок-Дружок почувствовал, что и его желудок пуст. Он присел на траву рядом с лягушкой и стал внимательно следить за ее действиями. Лягушка спокойно сидела на камне, и даже глаза ее были безмятежно полузакрыты. Только рот был широко разинут. Стоило мухе оказаться у нее под носом, лягушка вытягивала свой длинный язык и проворно тащила муху в рот, проглатывала и, причмокивая, похваливала:
— Ах какая была молодая и мягкая!
Множество мух вилось вокруг нагретого камня в этом укромном местечке. И хотя у Фомки не возникло ни малейшего желания полакомиться мухами, зато ему, как любопытной собаке, захотелось поохотиться на них. Он сел, закрыл глаза, как лягушка, и стал ждать. Но когда он попытался подхватить языком пролетавших мимо насекомых, у него ничего не получилось. Мухи с сердитым жужжанием летали вокруг его головы. А некоторые оказались до того нахальными, что садились ему прямо на нос. Вдруг на его левое обвисшее ухо опустился большой шмель и тут же впился своим острым хоботком.
— Как ты смеешь, тварь! — зарычал Фомка и потряс ушами, так что они замотались вокруг головы. Потом отпрыгнул в сторону и — ам! — щелкнул зубами. Но вместо шмеля он поймал пролетавшую мимо осу, которая больно ужалила его в губу.
— Ай! — взвизгнул Фомка.
— Бестолочь! — рассердилась лягушка — Распугал весь мой обед! Запомни, мух ловят ловкостью, а не силой. Любое дело надо уметь. У тебя язык во рту не так расположен, где тебе до мух…
— Лови одна! Все равно так никогда не наешься…
— А ты по одной, по одной, постепенно… вот и наберется.
Не понравилась Фомку-Дружку лягушачья премудрость. Пусть держит ее при себе.
Сердито стуча хвостом по репейным листьям, он побежал прочь.
Но вскоре Фомка должен был снова убедиться, что без умения далеко не уедешь.
Пробираясь к дому вдоль цветочных грядок, он неожиданно почуял под ногами у себя земляной холмик, который тут же развалился. Фомка расставил лапы, взъерошил шерсть на загривке и, не спуская глаз с расползавшейся кучки, громко залаял.
Из земляной кучки высунулся на свет маленький светлый пятачок и тоненький голосок пропищал:
— Не мешай, Фомок-Дружок, мне работать!
Пес недовольно прорычал:
— Ты кто такой будешь, чтобы грядки портить? И откуда ты меня знаешь?
— Я крот и живу под землей. Но я здесь всех знаю. И ничего я не порчу. Я ищу лишь червяков и личинок. Под цветочными корнями их больше всего… А тебя боюсь, лучше уходи отсюда! — попросил крот.
— А-а-а, боишься! — Фомка озорно прыгнул на кучку, откуда торчал крохотный пятачок, и зарылся лапами в землю. Раз боишься, значит, ты злодей. И я тебя поймаю! — горячился пес.
Он раскидал лапами всю кучу, но так никого и не поймал. Крот уже успел зарыться в своей норе. Только резкий кротовый дух говорил Фомке, где крот прячется. Фомка решил его оттуда достать и пустил в ход свои кривые лапы: только земля летела в разные стороны. Вскоре вся грядка оказалась перерытой. Фомка же, отфыркиваясь, даже и не догадывался, что творит в огороде неладное.
Комья земли поломали цветочные стебельки, а многие цветы Фомка выцарапал из земли вместе с корнем. Попискивание крота и его резкий запах возбудили в Фомке охотничий азарт. Как представитель рода такс он ловко умел раскапывать норы. И вскоре на месте цветочной клумбы появилась глубокая пещера.
Как раз в это время по двору проходила мать Хенна.
— Фомка, что ты, озорник, там делаешь? — сердито заговорила она уже издали.
— Ах ты и грядку разрыл! Я тебе покажу здесь крота! — Хозяйка мигом очутилась в огороде и схватила скрывшегося наполовину в земле Фомку. — Смотри, безобразник какой! — Она подняла с земли прутик и свершила над Фомкой скорый суд. Фомка завизжал от боли. Но спасения не было: хозяйка крепко держала его за загривок. Наконец, поднятый высоко в воздух, он был вышвырнут из огорода и предупрежден:
— И чтобы знал! Чтоб другой раз неповадно было!
Фомка знал. Но подобный урок ему отнюдь не понравился. Когда тебя из-за другого наказывают, настроение обязательно портится. А вот что каждое дело нужно уметь, и охотиться тоже, — Фомка понял даже из этого приключения. Он больше никогда не разрывал кротовые кучки. Это не стоило трудов. Он просто кидался на кротов лапами и, если удавалось, настигал; если же прыжок был неудачен, оставлял охоту.
Так рос-подрастал Фомок-Дружок день ото дня. Скоро он превратился в красивую молодую собаку, которая узнавала людей и животных, научилась ценить и тех, и других. Работу он, правда, так и не знал и не умел ее уважать. Но ведь людской труд — не собачья забота. Фомка понимал, что в школе его дом, чувствовал, что в доме только тогда все хорошо, когда никто никому не причиняет зла. Маленькое зло может перерасти в огромную неприятность. Как вот с этим кротом!..
ФОМОК-ДРУЖОК УЧИТСЯ ДЕЛУ
Стал умней, серьезней Фомка,
не шалит, не лает громко,
не идет пасти коров:
в дрожь бросает бычий рев!