— У него с собой мобильник, можешь свободно в СИЗО позвонить. Если нужен номер, узнаю…
— Это оставим на десерт, а пока передай письмо и получи ответ.
Расстались без рукопожатия.
Я отправился на главпочтамт и позвонил в Пыталово. Ответила Велта, и по модуляциям ее голоса я пытался определить ее отношение ко мне. Но это совершенно пустое занятие, ибо я и так понимал все.
— Как там у вас дела? — единственное, что я придумал спросить.
— Все так же, сидим в затворничестве.
Это хорошо, подумал я, если пытается шутить, значит, не все так страшно.
Мне не о чем было говорить, и я, буркнув, что позвоню еще, повесил трубку.
Стало совсем одиноко, какая-то невыразимая будничность давила душу.
От нечего делать решил пойти пострелять.
До оружейного магазина, где работает мой знакомый Робчик, езды чуть больше десяти минут.
Все было на месте — и сам магазин, и охрана из ополченцев, и сам Роберт, выставив вперед свой могучий живот, встретил меня, как родного. По идее, он должен на меня заявить куда следует или хотя бы поинтересоваться — зачем такая прорва патронов для винчестера?
Но он коммерсант — я ему даю латы, он мне — две коробки патронов. Обмениваемся рукопожатием и разбегаемся.
…Однако сумрак и сырость бомбоубежища, которые еще недавно действовали успокаивающе, сейчас сработали в другую сторону.
Без прежней нетерпеливой дрожи в руках я распеленал карабин и без малейшего интереса начал пристрелку. Душа витала в иных пределах. И тем не менее, стрелялось по-прежнему: подряд пять девяток и столько же десяток.
Поскольку спешить было некуда, я разобрал винчестер и с превеликой тщательностью вычистил его. Я не жалел масла и замши, которой в конце чистки протер затвор и всю поверхность карабина.
Не знаю, откуда эта последовательность — презрение, сострадание и разрушение. Первые два пункта я сразу же приложил к себе: презрение к банде Заварзина, сострадание к ней, разрушение — еще впереди.
Сутки отлеживался в своей норе и читал дневники Льва Толстого.
Необъяснимая, по-садистски навязчивая идея читать святого и тайно умиляться, до слез. Все, кроме этого, было таким же неважным, как шум ветра, колыхающего кроны сосен. Я читал: «Ум возникает только из смирения. Глупость — только от самомнения».
Я отложил книгу и подумал: когда летит пуля, она рассекает не только воздух, но и пространство, время. Открывает страшную по глубине прореху. И когда достигает цели — живого тела, то не в эту ли прореху и отлетает душа? Когда-то я думал о себе как о первоклассном стрелке — самомнение? Но откуда взяться смирению? Сколько ни шарил в сумеречных углах сознания, нигде не нашел. Наверное, я какойто выродок, мутант, говоря современным языком. Возможно, понемногу схожу с ума, но не страдаю от этого. Пройдет, думал я, прислушиваясь к нарастающему шуму волн.
Не выдержав внутренней сумятицы, вскочил с кровати и, как был, в одних трусах, побежал к воде.
Лето явно перешагнуло середину и уже прикладывало холодные компрессы к земле. Вода обожгла икры ног, затем крапивкой прошлась по ляжкам. Я нырнул и долго с открытыми глазами плыл, касаясь животом дна.
…Спал как убитый и без сновидений. А проснувшись, обнаружил в себе желание побывать дома. Если меня там ждут, что ж, быстрее все кончится. Хотелось переменить белье, взять носки, рубашки и даже повязать галстук. Свой парадный костюм тоже надо забрать и надеть для нее…
В пределах своего квартала поехал с оглядкой. Мой дом — обыкновенная девятиэтажка, пятый этаж, средний подъезд.
Остановился чуть дальше за двумя другими домами и к своему пошел пешком.
В подъезде, как всегда, гуляли сквозняки и пахло кошками. Лифтом не воспользовался, устремился бегом по лестнице. Не останавливаясь на своем этаже, добежал до последнего. Подъезд пуст, и опасности вроде бы ждать неоткуда.
Я спустился снова вниз и замер перед своей дверью. Прислушался, осмотрел замок — над ним еле поблескивал листик скотча.
Я открыл замки и вошел. Рука лежала на рукоятке пистолета.
На кухне попахивало газом — я знал, что краник над плитой чуток пропускает. Но это не опасно, я постоянно держу форточку открытой. Осторожно ступая, я толкнул ногой дверь в ванную. Пусто и сухо. В комнате тоже все было на своих местах. Легкая пыль лежала на полировке секции и телевизора.
Я подошел к окну и через тюлевую занавеску стал осматривать привычную панораму города.
Ничего не изменилось — солнце, зелень и лениво ползущие по улицам троллейбусы…
И вдруг мой взгляд совершенно непроизвольно метнулся к стоящей напротив девятиэтажке, к квадрату темного окна на правой стороне фасада.
Спустя какое-то мгновение я отчетливо понял — необычного блеска в этом окне не было и в помине. Все произошло мгновенно и почти беззвучно. Только слегка колыхнулся тюль да цокнуло стекло. Но произошло это на долю секунды позже того, как я начал падать на пол. Уже лежа я поднял голову и увидел небольшое лучистое отверстие в стекле и проследил взглядом предполагаемую траекторию пули.
«Вот оно, дождался», — подумал я и по-пластунски отполз к секретеру.
Отрикошетившая от стены пуля скрюченным червячком лежала на книжной полке между Сент-Экзюпери и тонкой книжицей «Оружие замозащиты». Девять граммов свинца легли на ладонь неопасным теперь грузом.
Я положил пулю в карман и, согнувшись в три погибели, направился к выходу. Не до сорочек и галстуков…
Я лихорадочно проиграл в уме ситуацию: тот, кто стрелял, наверное, уверен, что сейчас я испускаю дух в луже крови.
Значит, чтобы удостовериться, должен сюда прийти и убедиться в результате «проделанной работы». Я бы тоже так сделал. Это правило всех киллеров — умри, но убедись, что клиент на том свете.
Я подошел к двери и открыл замок. Пока он войдет, я обожду за дверью, и кто бы это ни был, ему не уйти. Но совершенно неожиданно понял: мое жилище не место для кровавых разборок.
Решение пришло само собой, и, кажется, лучше не придумаешь.
Рокировка — вот что надо. Он придет ко мне, а я отправлюсь в гости туда, откуда хотели меня прикончить.
Затворив дверь, на лифте спустился вниз и спрятался за дверью, ведущей в подвал. Я держал под наблюдением весь подъезд, не рискуя быть обнаруженным.
Время словно остановилось, и я уже было подумал, что мои расчеты — фуфло, когда вдруг в дверях появилась тень, а за ней — молодой мужчина. Смуглолицый, среднего роста, в джинсовом костюме и рубашке в красно-черную клетку. Он озирался и тяжело дышал.
Когда повернулся боком, я под джинсовкой углядел желтую полукобуру. Он пронесся мимо, словно молодой олень, только вместо копыт «адидасы».
Не медля, я вышел из укрытия и побежал в сторону интересующей меня девятиэтажки.
Обогнув угол киоска, я устроил настоящую спринтерскую гонку. Следовало добежать до девятого этажа и найти ту квартиру, откуда стреляли. На все про все ушло не более двух минут, когда я оказался у двери, обитой коричневым дерматином. Нажал на ручку — закрыто. Я вытащил из кармана куртки складной нож и, отжав плечом дверь, ковырнул шлеперный замок.
Квартира, куда я попал, была однокомнатной и почти полупустой. В прихожей находилась только вешалка-полка, в комнате — квадратный стол и два венских стула.
То, из чего несколько минут назад хотели меня прикончить, преспокойно лежало на широком подоконнике. Я ее, голубушку, распознал сразу: СВД — снайперская винтовка Драгунова. Оружие отливало вороненой сталью, и рука невольно потянулась к цевью. Но вместо карабина я взял лежащее на том же подоконнике портмоне и высыпал на подоконник содержимое.
Паспорт был на имя Алова Исмаила, одноразовая виза, выданная в Москве, прописан в Саратове. Водительские права, билеты на поезд «Рига — Москва», разный другой хлам, не представляющий интереса. Из пачки денег я отделил несколько долларовых ассигнаций, а российские рубли засунул в портмоне.
В комнате был разбит настоящий бивак: литровая банка с водой, стакан с висевшим на его краю крошечным кипятильником, пустые и полные банки пива, недоеденные бутерброды, номера газеты «Собеседник» и пустая пачка из-под сигарет «Кент».
В спортивной сумке, стоящей в углу, ничего особенного не было: две несвежие сорочки, спортивный костюм, домашние шлепанцы, коробка с патронами и… рубчатый комочек с колечком. Граната Ф-1.
Мне некогда было особо разглядывать все, коллега в любую минуту мог вернуться. Когда он поймет, что стрельбы по живой мишени не получилось, захочет как можно быстрее сняться с насиженного места.
Я взял с собой его паспорт, водительские права, деньги и гранату. Ничего не стоило с помощью бельевой веревки, найденной, к счастью, в ванной, устроить гостю небольшой сюрприз.
Один конец бичевки привязал к чеке, гранату прикрепил к дверной ручке, другой же конец примотал к вешалке.
Осторожно закрывая за собой дверь, я пожелал Ислаиму благополучного полета в царствие небесное.
Я снова его увидел, когда сам уже вышел из подъезда. Его белые кроссовки споро перебирали по дорожке, ведущей от киоска.
Я замер в кустах жасмина, вглядываясь в лицо парня. Он бежал легко, и я подумал, что все мы так же легко стремимся навстречу своей смерти.
После того, как он скрылся в подъезде, я начал про себя считать. И по мере того, как щелкали незримые часы, а взрыва все не было, я невольно стал психовать. Если этого залетного сейчас не убрать, то уберет меня он. Или кто-то ему подобный. А этой падали не место даже в нашей дерьмовой жизни.
Но философствовать долго не пришлось — мой сюрприз сработал: взрывной волной выбило из окна девятого этажа стекла вместе с рамами, а вместе с ними беспорядочно кувыркался карабин. Он ударился оптикой об асфальт, спружинил и затих, как бы ставя точку в недолгой жизни киллера.
Я не стал ждать приезда полиции, хотя очень хотелось самому удостовериться в том, что коллега свел свои счеты с жизнью.
Вскоре я был на Юрмальском шоссе, по которому не хочешь, да все равно нажмешь на газ, чтобы с ветерком промчаться вдоль полей.
Я остался без свежего белья, костюма и галстука, но зато с целой башкой.
Это, конечно, несколько утешало, но вместе с тем я не мог не понимать простой вещи: на меня началась самая настоящая охота. Банда Рэма, видно, отдавала себе отчет в том, что если не отделаться от меня, у них возникнут серьезные проблемы с Велтой Краузе. Понимал я и другое: отчасти спасло везение, отчасти опыт, отчасти то, что называется судьбой. Но сколько же все это может продолжаться?
Сзади догонял какой-то джип, и я невольно нащупал за ремнем пистолет. Однако он пронесся мимо, и я понял, что это был другой, не несущий мне угрозы джип.
Глава восьмая
Вечером позвонил Сухареву, но не застал дома. «На работе», — ответил женский голос.
Целый день провалялся в своей комфортабельной норе и где-то около семи часов еще раз набрал номер телефона контролера. Меня бесила его манера говорить: пока произносил одну фразу, автомат съедал два жетона. А фраза могла быть образчиком лаконичности: «Встретимся на том же месте в половине девятого. У меня сегодня футбол».
Врал этот сукин сын, не было никакого футбола. И зачем эта уловка, ума не приложу. Однако я дважды на одном и том же пятачке не засвечиваюсь: предложил приехать на центральный вокзал, в зал ожидания на втором этаже. Вечером там народу битком набито и при нужде затеряться не составит труда.
Когда я приехал. Сухарь уже сидел в одном из желтых пластмассовых кресел в том самом верхнем зале ожидания.
В дверях показалась группа из молодых да ранних, и это меня насторожило. Они прошли к задним рядам, и вскоре оттуда послышалась хамская перебранка.
Я направился к Сухареву.
— Давай, выкладывай, с чем пришел? — обратился я к нему.
Он открыл сумку и достал книгу в зеленом переплете.
— Это тебе от Заварзина… Я сам удивился, но спорить не стал, — у Сухаря дрогнула рука.
— Возможно, правильно сделал, — успокоил я контролера, скрывая удивление.
Я мог ждать от Рэма любого выкидона, но только не литературного свойства. Однако когда я прочитал название книги, мои сомнения сразу же улетучились. Это был роман Чейза «Саван для свидетелей». Я понял: Заварзин предпринимает психическую атаку.
Я постучал слегка по обложке, повертел томик и даже, хоть это и нелепо, прислушался — уж не тикает ли там часовой механизм.
— Устно он что-нибудь передавал?
— Сказал, что если ты в течение двадцати четырех часов не слиняешь из города, из тебя сделают люлякебаб… Я видел по его глазам, что это серьезно. Мой совет — сматывайся…
— Оставь совет себе. Заварзин опоздал, пока салазки загибаю им я.
— Фортуна может тебе изменить, — сумничал вдруг Сухарь и сказал это на удивление быстро.
Я достал из кармана заранее приготовленные двадцать долларов и сунул в руку контролера. Это премиальные. Парень явно нервничал и, видно, проклинал свою посредническую миссию.
— Это еще не все, — я попридержал за рукав Сухаря, когда тот поднимался с сиденья.
— Хватит, больше в эти игры я не играю, — почти агрессивно ответил он.
— Не спеши, споткнешься… Речь идет не о тебе, ты никому, кроме своего СИЗО, не нужен… Единственная просьба — узнай, когда в ближайшие дни Заварзин отправляется в самоволку.
— А это и узнавать не надо. В субботу поздно вечером его увозят, а в понедельник, в шесть утра, возвращается назад, в СИЗО. Все?
— Кто к нему чаще всего приходит на свиданку?
— Зачем кому-то к нему приходить? Для этого у него есть мобильник, а внутри хватает шестерок, которые готовы хоть зад вытирать.
— Как, на твой взгляд, Рэм — парень красивый?
Сухарь с удивленной миной стал размышлять.
— Ничего не скажешь, папа не пальцем делал… И нахален до предела, таких наглецов я за все годы службы не встречал.
— Передай, Сухарик, Заварзину буквально следующее: Стрелок, мол, хотел мира, и если этого не случилось, то не по его вине…
— Этого я говорить не стану, не мое дело.
— Хорошо, скажи короче: Стрелок даст ответ после того, как ознакомится с этим литературным произведением.
— На это согласен. Он напирал на то, что тебе эту книгу надо прочитать. Вроде в ней разгадка какой-то вашей проблемы.
Вернувшись в Майори и приняв душ, я тут же начал читать «Саван для свидетелей». Двести тридцать две страницы текста я проглотил с таким вниманием, с каким, наверное, ревнивый муж не листает записной книжки своей жены.
Сюжет прост до банальности. В бассейне убивают знаменитую и, разумеется, очень красивую актрису. Расправляются также с ее прислугой и охраной. Семь трупов — выстрелы в упор. Но так случилось, что во время налета на виллу этой актрисы пришла какая-то девица, которая и стала невольным свидетелем расправы. Банда пошла по ее следу, и один из боевиков в процессе слежки влюбился в эту девицу. Теперь уже идет охота за ними. Полиция прячет парочку в практически недоступном месте, и все же парня убивают, когда тот принимает ванну, хоть и охраняют его трое полицейских, а девицу настигают аж на одиннадцатом этаже гостиницы, где она тоже была под защитой взвода полицейских. Совершает все это бывший циркач, дохлый, как вобла, и низкорослый, как пони. Мораль сей басни такова: если свидетели опасны, их убирают, даже если придется пролезть через игольное ушко.
Я долго лежал на кровати, невольно размышляя о триллере, его странных и чем-то симпатичных персонажах. Уже поздно ночью я принял решение, которое и станет моим ответом Заварзину…
Утром поехал в Слоку и возле универмага «Лиедагс», на книжном развале, купил того же Чейза и тоже с символическим названием «Ты сам на это напрашиваешься». Это будет моим ответным презентом Заварзину. Я не стал ее читать, а лишь заехал в Дубулты, в магазин, где книгу красиво упаковали и перевязали розовой ленточкой. Хотя я знал, что это напрасный труд — в СИЗО, куда я хотел ее переправить, все равно обертку раскурочат…
…К следственному изолятору я не поехал, а припарковался в 200— 250 метрах от него.
На КПП пошел пешком и, переговорив с дежурным, отправился на сортировку посылок. За два доллара один молодой контролер пообещал отдать мой подарок Заварзину. Как я и думал, обертка с ленточкой полетела в мусорный ящик и после тщательного обследования книга отправилась по назначению.