Пассажиры в это время набились в автобус, тот изверг из своих недр клуб черного дыма, стрельнул неисправным глушителем и поехал к выходу с летного поля. Один из «мерседесов» сорвался с места и с визгом обогнал автобус, блокируя ему путь. Разъяренная братва принялась выгонять людей вон. Блатные провозились минут десять, прежде чем удостоверились, что Зубка в автобусе точно нет.
***
Совещание у первого зама губернатора все не начиналось и не начиналось: сначала на пять минут опоздал Малюта, а потом чем-то обеспокоенный Семин сунул хозяину кабинета записочку, тот растерянно забегал глазами, извинился и вышел из комнаты.
Участники совещания – еще один зам губернатора, генеральный директор «Нарымгеологоразведки», Семин, Малюта и близкий к Малюте коммерсант Иван Пырьев, – остались одни.
Директор «Нарымгеологоразведки» Гиляев поднялся и стал расхаживать по кабинету Семин сидел неподвижно, выложив перед собой два мобильника. Малюта, напротив, получал удовольствие от всей ситуации. Он развалился на присутственном стуле, а потом вынул из бывшей на столе вазы зеленое яблоко, слегка потер его о рукав свитера и принялся громко яблоком хрустеть.
Ел Малюта с таким аппетитом, словно прибыл в кабинет из блокадного Ленинграда.
Прошло еще пять минут, – Малюта дожрал яблоко, потянулся, и щелчком отправил огрызок в пепельницу, красовавшуюся посередине стола. Директор «Нарымгеологоразведки» внезапно не выдержал.
– Сергей Павлович, – сказал он Малюте, – вы что, на совещание в администрации края пиджака не могли надеть?
– А что? – спросил Малюта.
– А то, что вы в этом свитере на бандита похожи.
Малюта плотоядно улыбнулся и широко развел руками. Пристяжной коммерсант Малюты, Пырьев, посмотрел на часы и выразительно постучал пальцем по циферблату:
– Что за дела, Витя? – спросил он. – Почему не начинаем?
– Мы еще кое-кого ждем, – ответил Семин.
Он сильно нервничал.
– Вы его не дождетесь, – сказал Вырубов.
– Почему?
– Потому что этот человек решил заняться не своим делом, – усмехнулся Малюта, – а мало ли что может случиться с человеком, который занялся не своим делом?
Зубка не нашли ни в тот день, ни в следующий, ни через год. Ни в Москве, ни в Нарыме. Достоверно было известно, что он прошел в Шереметьеве спецконтроль и был подвезен из VIP-зала к самому трапу самолета. Куда и как он умудрился деться из герметичного самолета, летящего на высоте десять тысяч метров над Самарой и Уралом, так и не выяснили.
С пропажей Зубка у Семина начались серьезные неприятности. Московский банк в союзе с крупнейшей преступной группировкой края целенаправленно и жестко загоняли его в угол. Банк выиграл один за другим несколько арбитражных исков. К московским партнерам Семина начала приставать налоговая полиция, собрания акционеров Нарымской нефтяной компании проводились раз в неделю по три штуки, а в Швейцарии судья арестовал какой-то подозрительный счет сына губернатора, деньги на который поступали непосредственно со счета «Нарым Ойл Трейд».
Текущим нарымским бизнесом теперь заведовал Тахирмуратов. Судьба нарымской нефти решалась в федеральных судах, и Семин все больше времени проводил в Москве. У него тоже появились какие-то московские партнеры, – одна из крупнейших нефтяных компаний страны, которая не прочь.была купить ситуацию.
Тринадцатого мая Семин прилетел в Нарым утренним рейсом, но домой не заехал, а сразу поехал в офис. С Еленой он договорился пообедать в небольшом ресторанчике «Гамбит».
К обеду он сильно опоздал. Елена уже вся извертелась, звоня ему по сотовому, но сотовый был отключен. Потом она дозвонилась водителю, водитель сказал, что они подъезжают. Наконец Сыч появился в ресторане и сразу велел официанту нести свое любимое вино – «Ротшильд» 76-го года.
– За мир и дружбу между народами, – сказал Семин, разливая красное вино в хрустальные бокалы с вензелями «Гамбита», – мы помирились с москвичами.
– А на каких условиях?
– Мы возвращаем активы в компанию и взамен получаем половину акций. Как ты понимаешь, мне гораздо выгодней отдавать половину москвичам и взамен получить доступ к федеральной власти и международным деньгам, чем отдавать ту же самую половину Гиляеву и смотреть, как Гиляев загоняет деньги на Багамы. Генеральным директором становлюсь я. Председателем совета директоров – Неборин.
– Семен Неборин был хозяин московского банка.
– А Малюта? – спросила Елена. Семин пожал плечами.
– Сергей Вырубов по кличке Малюта не контролирует нарымских менеджеров. Сергей Вырубов имеет вполне определенную репутацию и вполне определенный словарный запас. И наконец, у Вырубова сейчас большие трудности. У него, извините, опять война с «чехами». Завтра Вырубова убьют, и с кем москвичи будут договариваться?
Елена помолчала. Она не понимала всех тонкостей договора, но она понимала, что вся история началась с того, что генеральный директор «Нарымгеологоразведки» Гиляев попросил Семина защитить его от москвичей. И вот теперь Семин так защитил его, что занял место Гиляева, а москвичи образовались в «Нарымгеологоразведке» все равно.
– Но вы же чуть не убили друг друга, – сказала Елена.
– Кто?
– Ну, вы с Небориным.
– Это такая форма общения, – сказал Семин.
– И надолго этот мир?
– Навсегда, – сказал Семин. Он выпил еще бокал, попросил официанта принести минералки и добавил безразличным тоном:
– Да, ты знаешь, я женюсь.
Елена глядела недоуменно.
– Ее зовут Лариса, – сказал Семин, – Лариса Неборина. – Мы уже подали заявление.
И только тут Елена поняла, почему Семин, кинувший менеджеров «Нарымгеологоразведки», и Неборин, кинувший Малюту, уверены во взаимной надежности новых партнеров.
– Ты женишься на ней, потому что в приданое ты получишь Нарымскую нефтяную компанию?
– Я женюсь на ней, потому что уверен, что ее, в отличие от тебя, не интересуют мои деньги.
Елена сидела совершенно неподвижно, как на фотографии.
– И тебе совершенно незачем плакать, – сказал Семин, – на слезы, Леночка, ничего не купишь.
***
Впоследствии Елена так и не могла припомнить того, что происходило с ней в следующие месяцы – хотя, несомненно, что-то да происходило?
Где– то с неделю она лежала, -не рисовала, не думала, не смотрела телевизор, – просто лежала, задумчиво смотря в белый слегка облупленный потолок. Самое печальное было то, что нельзя было шевельнуться, чтобы это как-то не напомнило о Семине. Кофеварка на столе немедленно напоминала, что Семин любит кофе, «Жигули», проехавшие под окном, напоминали, что у Семина не «Жигули», а «мерседес», ну, а если ехал «мерседес», тут вообще не о чем было говорить.
Самым же скверным были газеты, почти каждый день они писали о Семине, а если не о Семине – так о ком-нибудь, кого она встречала вместе с Семиным или о чем-нибудь, с Семиным связанным. В июне газеты написали, что московский банк «Мелос» урегулировал все вопросы, связанные с установлением контроля над нарымской нефтью, и что на собрании акционеров генеральным директором Нарымской нефтяной компании избран Виктор Семин, а председателем совета директоров Семен Неборин.
Вместе с Семиным куда-то исчезли деньги. Елена и раньше была чрезвычайно непрактичной особой: всем было известно, что с Ратмирцевой можно договориться за самые маленькие бабки и не платить ей дольше всех, и именно этому обстоятельству Елена, в числе прочего, была обязана в прошлом изобилием заказов.
Семин тоже дважды не платил ей, за отделку одного офиса и другого офиса, а когда он в третий раз позвал ее делать квартиру они наконец познакомились лично и Семин почему-то заплатил.
Тогда же Семин взял на себя все переговоры. Впрочем, и переговоров-то особых не было: все стояли в очередь к жене или почти что жене Семина, и деньги, разумеется, несли только что не вперед заказа. Сейчас клиентов как вымело помелом. Одни тушевались, не будучи в силах предугадать реакцию Семина, других пугали слухи, распространяемые Шубиным и Казанцевым, третьи слышали какую-то неясную историю о конфликте с Малютой.
Фирма Елены, доселе занимавшая помещение в одном из семинских зданий, переехала в другой дом. Сотрудники – а их всего-то было человек шесть потихоньку разбрелись в поисках другой работы, прихватив на всякий случай сделанные Еленой эскизы.
Окончательный крах наступил 17 августа когда банк, в котором фирма держала счет, а Елена – деньги, прекратил платежи. Банк, разумеется, принадлежал Семину, то есть в марте Семин из руководства банка вышел и нигде формально не светился, но на самом деле банк контролировал Семин. Счета фирмы были переведены туда, когда роман Семина и Елены был в самом разгаре, а потом забрать деньги Елене как-то не пришло в голову.
Елена могла бы позвонить Семину, и тот, может быть, деньги бы отдал. Она умирала – так ей хотелось позвонить и встретиться, но звонить и встречаться по такому поводу казалось ей более чем неуместным.
В конце сентября, когда все дни слились в сплошную грязную пелену, в квартире Елены неожиданно раздался звонок. Звонивший спросил Елену Сергеевну.
– Это я, – ответила Елена.
– Вы меня вряд ли помните, – сказал человек по ту сторону трубки, – но меня зовут Неелов, Михаил Игнатьевич Неелов. Вы когда-то оформляли ресторан, где я был совладельцем, а теперь у меня собственный клуб «Капитолий», и я хотел бы поручить интерьер вам.
Елена, как ни странно, помнила Неелова. Это был неприметный господин среднего роста с самодовольным лицом и маленькими руками, из числа тех странных людей, при взгляде на которых чиновник сразу думает, что этот человек принес ему взятку, а женщине сразу кажется, что вот сейчас ее притиснут и начнут лапать.
Клуб Неелова оказался гибридом кабака и борделя. В нем было два этажа, на первом размещался небольшой обеденный зал и еще комнатка для игроков. Когда Елена поднялась на второй этаж, она увидела там коридор, по правую сторону которого тянулись пустые квадратные комнаты.
– А это зачем? – уточнила она.
– А это если клиент захочет уединиться со спутницей, – безо всякого смущения объявил Неелов. – Это тоже, разумеется, надо оформить. – Закатил глаза, причмокнул языком и, приблизив свое лицо к лицу Елены, сказал: Роскошно оформить.
Елене стало ужасно противно, но делать было нечего. Это был единственный заказ, который поступил ей в течение этого месяца. Ей надо было на что-то жить. И надо было как-то возвращаться к жизни.
Елена отделала основной зал всего за месяц. Идею отделки предложил Неелов: он вообще оказался довольно капризен. Он хотел, чтобы стены были расписаны сценками на тему еды, и Елена так их ему и расписала. Неелов был очень доволен, особенно одной картинкой, где была изображена Россия в виде тушки быка, и поверх было написано: «Схема раздела тушки».
Когда отделка интерьера была закончена, Елена встретилась с Нееловым и тот, доверительно наклонившись к Елене и почти щекоча языком ее ухо, сказал, что это прекрасная работа.
– Но остались еще комнаты наверху, – чмокнул Неелов.
Елена внутренне перекосилась и показала ему наброски. Это был обычный гостиничный интерьер: широкие кровати, затянутый ковролином пол и зеркала.
– Не, так не пойдет, – сказал Неелов, едва взглянув на рисунки. – Что за дела? У меня должно быть уникальное заведение. Запоминающееся заведение. А не номер в гостинице «Советский Нарым». Я хочу, чтобы ты расписала стены, так же, как в зале.
– В каком смысле – так же? – уточнила Елена.
– А вот в каком.
Неелов, плотоядно улыбаясь, выложил перед Еленой на стол пачку фотографий. Все это были довольно похабные снимки. Видимо, не снимки даже, а кадры из какого-то порнографического фильма. Как правило, количество участвующих в сцене было больше двух.
– Вот так и распиши, Ленусик, – сказал Неелов, подмигивая, – чтобы здесь, значит, кушали, а там – любили.
Кровь бросилась Елене в лицо.
– Я не собираюсь рисовать ничего подобного, – заявила Елена.
– Значит, на этом наш контракт кончился, – сказал Неелов.
– Ради бога. Заплатите мне деньги за отделку зала и ищите себе кого хотите, чтобы он отделывал ваш бордель.
– С чего это я должен платить тебе деньги? – спросил Неелов. – У нас в контракте было записано, что ты обязуешься отделать все помещения. Ты контракта не выполнила, и денег ты ни копейки не получишь.
Прошло некоторое время, и клуб «Капитолий» вступил в строй, известив об этом объявлениями в городских газетах и ненавязчивой, но куда более эффективной рекламой в узком кругу городской элиты.
Елена так и не получила своих денег: Неелов не отвечал на ее звонки, а когда она пришла к ресторану, двое вышибал выкинули ее вон. Елене показалось, что в одном из вышибал она узнала паренька, которого видела в охранниках Малюты, и ей даже подумалось, что поведение Неелова, очень возможно, – это последняя порция мести со стороны Вырубова. Потом она, впрочем, укорила себя во вздорной мнительности – Вырубов наверняка давно забыл о ее существовании. Если она когда-то и интересовала бандита, то исключительно как любовница Семина.
После этой гадкой истории Елена заболела. Неделю она лежала с температурой сорок, а когда она поправилась, оказалось, что она больше не может различать цвета. Весь мир стал черно-белый, как на старой кинопленке. Сначала Елена надеялась, что зрение вот-вот восстановится, но шли дни, мир оставался черно-белым, и Елена поняла, что с ее профессией архитектора и художника покончено навсегда.
Больше она ничего не умела.
***
В конце ноября Елена вновь пришла в «Капитолий». Она оделась в лучшее свое платье и замшевые сапоги с изящными каблучками и пушистым, чуть потертым верхом, и свою машину она предусмотрительно оставила за углом. Расчет оправдался: охранник у входа не заметил ее, она проскользнула внутрь с несколькими гостями и уселась за столик в глубине помещения. Зал медленно заполнялся народом, под потолком, разбрасывая блики, крутился стеклянный шар, и на эстраде музыканты уже настраивали инструменты.
Официант подал ей кожаную папку с меню и осведомился, что она будет пить, и Елена попросила его позвать Неелова. Елена рассеянно листала меню, смотрела на холеных женщин, чинно рассаживающихся по столикам в сопровождении пузатых кавалеров, и чувствовала себя как ребенок, который наблюдает сквозь аквариумное стекло за совершенно чужой и такой красивой жизнью вуалехвостых рыб, морских коньков и колышущихся водорослей. И то, что этот мир стал из цветного черно-белым, делало его вдвойне чужим и незаконченным, как брошенный второпях чертеж.
Елена рассчитывала, что Неелов не захочет скандала в разгар вечера, и оказалась права, Неелов бочком, по-рыбьи, обогнул стол и присел рядом с ней.
– Я пришла за деньгами, – сказала Елена.
Неелов помолчал и поглядел на Елену жадными плотоядными глазами.
– Ну хорошо, – проговорил он, – я… я погорячился. Я готов извиниться…
– Мне не нужны извинения. Мне нужны деньги.
– Мы будем обсуждать это здесь или в моем кабинете?
Неелов встал, легким движением корпуса освобождая путь для Елены, и они вышли из зала вдвоем.
Они прошли мимо кухни, – на Елену пахнуло чем-то морским и жареным, послышалось скворчание шипящей в масле осетрины, – и оказались в длинном черном коридоре. У винтовой лестницы, ведшей наверх, в кабинет Неелова, стояли несколько щуплых ментов. Тут же курил сигарету высокий мужик, с бледным, как истлевший кленовый лист, лицом.
При виде Елены мужик с истлевшим лицом неторопливо затушил сигарету. Неелов внезапно отстал, и Елена даже не успела сообразить, что происходит, прежде чем менты подхватили ее под руки.
Она дернулась, ее несильно, но больно ударили в живот и приложили лицом о стену, а потом Елена почувствовала чью-то руку в кармане пальто и, скосив глаза, увидела, как человек с истлевшим лицом вытаскивает из этого кармана пакетик с порошком. Откуда-то изо всех щелей, как муравьи на сладкое, внезапно набежала охрана Неелова.