– Внимание, – объявил человек своим сотрудникам, – при личном досмотре гражданки был обнаружен порошок белого цвета, в количестве…
– На три года тянет, – сказал кто-то сбоку.
Один из милиционеров уже составлял протокол задержания. Двух охранников определили в понятые.
– Твое, детка, – ласково сказал испитый мент, поднося пакетик поближе к глазам Елена.
Елена изо всех сил плюнула ему в лицо. Мент побагровел.
– Ax ты сучка! – заорал он. – Да мы тя ща…
Он ударил Елену два раза, как взрослого мужика, один раз в солнечное сплетение и другой – чуть ниже, и Елена согнулась от боли и почти перестала соображать, что происходит, а потом охранники что-то зашептали на ухо менту и поволокли Елену прочь. Когда она очнулась, оказалось, что она сидит на стуле в кабинете Неелова и на глазах у нее – слезы после удара, а Неелов нависает над ней и хитро щерится.
– Тебе все понятно? – спросил Неелов.
Елена молчала.
– Ты маленькая негодная шлюха, – сказал Неелов, – ты меня обманула. Ты ни хрена не сделала той работы, которую я просил, и еще осмеливаешься просить за свое безделье деньги. Я мог бы сдать тебя в ментовку и посадить за распространение наркотиков, но я добрый человек. Выбирай: или ты уйдешь отсюда, тихо, не поднимая шума, и я придержу этот протокол. Либо ты уйдешь с ментами. Все поняла?
Елена кивнула. На глазах у нее по-прежнему стояли слезы – от физической боли.
Она и не знала, что когда бьют, так хочется плакать.
– Тебе не стоит плакать, сучка, – сказал Неелов, – раньше надо было думать, когда ты пыталась меня обжулить.
Когда Елена вышла из кабинета, испитый мент и его подручные по-прежнему стояли в коридоре. Один из них бросил какую-то сальную фразу, и по этой фразе Елена поняла, что менты принимают ее за одну из здешних продажных девок, которая пыталась шантажировать хозяина.
Елена, наклонив голову, вышла в ночь. На улице творилась метель, и пока Елена обходила кругом здание, добираясь до машины, она основательно закоченела.
Вдобавок оказалось, что Елена, нервничая, забыла выключить у машины фары, и за те сорок минут, которые она была в клубе, аккумулятор сел окончательно. Елена попыталась изловить машину, но машин было мало, а те, которые проезжали мимо, не спешили останавливаться.
Она ловила машину минут двадцать, а потом поняла, что на набережной это бесполезно, и вернулась к освещенному подъезду клуба. Туда каждые пять минут подъезжали те самые иномарки, которые не останавливались на набережной, и там можно было попросить хозяина машины или, по крайней мере, его шофера, завести двигатель.
Однако на этот раз швейцар узнал ее, ощерился и сказал:
– Брысь, соска! Ща в ментовку тебя сдадим!
Елена закуталась поплотнее и отошла прочь. Мороз усилился: недавняя оттепель превратила мостовую в каток, и по этому катку ветер мел мелкую снежную крошку. Была уже поздняя ночь, холод забирался Елене под пальтишко, выдувая из души последнюю теплоту.
Елена вдруг вспомнила такой же прием несколько месяцев назад, в день открытия «Акрон-Плаза». Прием, на который она приехала вместе с Семиным, радостная и довольная, когда губернатор целовал ее в Щечку, и когда никакой Неелов даже близко не осмелился бы угрожать ей ментовкой и подсыпанным наркотиком…
На глазах Елены показались слезы, и она отвернулась, чтобы стать против ветра, а когда она повернулась опять, она увидела, что у портика «Капитолия» тормозит семинский «мере». «Мере» остался таким же белым, каким был всегда. Она вздрогнула и шагнула к «мерсу».
Из «мерса» вылез Семин, в короткой дубленке, а с заднего сиденья выпорхнула его жена, в длинной блестящей шубке. Елена. услышала заливистый женский смех, и ветер донес до нее обрывок начатой в машине фразы:
– Как можно жить в вашем Нарыме зимой? Котик, поедем на Новый год в Эмираты, а?
Елена застыла в тени колонны, и Семин прошел мимо нее в тепло отделанного ею клуба, не заметив своей бывшей любовницы, и в этот момент Елена поняла, что она больше не хочет жить, потому что ничего, что она могла бы сделать в жизни, не имеет смысла без Семина.
Под портик «Капитолия» вкатилась еще одна машина, щупленькая, среднего класса «японка», и Елена чуть было не шагнула ей навстречу, а потом сообразила, что делать этого не стоит: здесь, у подъезда, и света было достаточно, и машины ехали совсем медленно, и никто бы ее, конечно, не сбил, а так – только помял бы чуть-чуть.
Елена сделала несколько шагов и оказалась на набережной, в десяти метрах от собственного безмолвного «ниссана». Метель била в лицо Елене, набережная была погружена во тьму, и редкие машины катились по ней осторожно, прощупывая тьму щупальцами противотуманных фар. Елена пропустила первую машину, щупленький «жигуленок», пробиравшийся по улице бочком и на скорости в двадцать километров в час. Вторая машина была «БМВ», но она мигала левым поворотником в знак того, что сейчас свернет к «Капитолию», и оттого двигалась довольно медленно.
Третья машина оказалась то, что надо. Она летела по набережной на немыслимой для ночного гололеда скорости в восемьдесят километров в час, и, судя по яркости габаритов, это был огромный и тяжелый джип. Елена шагнула на середину улицу. Она еще успела заметить внезапно включившийся левый поворотник (джип, оказывается, таки-тоже ехал в «Капитолий»), отчаянный визг тормозов и закрутившуюся волчком угольно-черную громаду, а потом ее крепко приложило о тонированные стекла и черный хром крыла, и Елена провалилась в глубокую воронку без дна.
Елена открыла глаза. Она лежала на широкой двуспальной постели, в светлой комнате с белыми стенами и затянутым в ковролин полом, и если это был рай, то следовало признать, что рай в последнее время стали отделывать как спальню «нового русского». Окно было забрано роскошным узором из заиндевевших снежинок и искрилось на солнце, и сквозь неровное оттаявшее пятно на окне был виден кусочек ослепительно синего неба и закатывающегося за горизонт солнца.
Надо было быть ужасно везучей, чтобы ночью на ледяной дороге броситься под джип, который прет со скоростью восемьдесят километров в час, и остаться в живых. И кроме того, у джипа должен был быть чертовски хороший водитель.
Елена лежала в постели минут пятнадцать, прислушиваясь к собственным ощущениям, а потом нашарила на тумбочке «ленивчик» и включила большой плоскоэкранный телевизор, расположившийся на полу наискосок от кровати. По телевизору показали губернатора, агитирующего депутатов за краевой бюджет, а потом – здание арбитражного суда.
Телеведущий сказал, что сегодня Нарымский краевой суд удовлетворил иск фирмы «Кром-инвест» о введении внешнего наблюдения в компании «Нарымгеологоразведка». Затем на экране показали офис нарымского предпринимателя Виктора Семина, и самого Семина, стоявшего в распахнутой дубленке на фоне ледяной царь-птицы при входе. Корреспондент спросил Семина, правда ли, что за иском «Кром-инвеста» стоит сам Семин, и Виктор ответил, что доходы от нарымской нефти должны оставаться в крае.
Елена поняла, что она не может смотреть телевизор и поскорее его выключила. Она полежала еще немного, а потом осторожно встала, прислушиваясь к собственным ощущениям. Когда она встала, у нее потемнело в глазах, но оказалось, что она вполне может ходить, держась рукой за стенку. Под кроватью отыскались пушистые тапочки, а в сверкающей ванной, соединенной со спальней ослепительно свежий халат.
Елена надела халат и вышла из спальни. Она оказалась в холле второго этажа, широком и просторном. Холл кончался балюстрадой, увитой листьями и цветами, а за балюстрадой, в сквозном эркере, пронизывавшем здание с первого этажа по третий, качались верхушки пальм. Было странно впервые в жизни видеть живую листву серого цвета.
Елена прислушалась: в доме было абсолютно тихо, и только откуда-то сверху доносился шум. Елена поднялась на третий этаж. Третий этаж был мансардой, и всю площадь его – без малого сто квадратных метров, – занимал спортивный зал. Справа от лестницы стоял низенький бильярдный стол с полосатыми шарами, а дальше начинались маты. С потолка на растяжке свисала похожая на гигантскую урючину боксерская груша.
По этой-то груше и лупил безостановочно Сергей Вырубов.
Елена оперлась о бильярд и стала смотреть. Прошла, наверное, минута, и Вырубов внезапно обернулся. На мгновение глаза Елены встретились с его глазами. В холодных обесцвеченных зрачках пряталась жадная нежность и какое-то странное одиночество. Сердце Елены вздрогнуло, но тут Сергей улыбнулся и отвел глаза в сторону, и Елена поняла, что то, что она приняла за заинтересованный мужской взгляд, было всего лишь игрой света и, возможно, блеском глаз раззадоренного тренировкой хищника.
– Очнулась? – спросил Сергей.
– Как я сюда попала?
– Ты бросилась под мой джип. У меня водила бывший раллист.
Елена опустила глаза.
– Я не нарочно, – проговорила она… – Было… было темно… а я искала машину побольше…
Вырубов молчал. Елена вдруг вскинула голову:
– Почему вы не отвезли меня в больницу?
– Не хочу, чтобы про меня писали, что моя тачка сбила пешехода, – ответил Вырубов. – Это порочит честный облик простого российского авторитета.
Помолчал и добавил:
– Иди ложись. Завтрак тебе принесут в постель.
***
Вырубов появился в спальне спустя десять минут, с подносом, на котором красовался стакан с апельсиновым соком, баночка йогурта и свежие поджаренные гренки. Там же стояла плошка с пахнущим малиной джемом, и исходил ароматным паром узорчатый чайник.
Елена не могла не удивиться, что Вырубов пришел сам. «А интересно, это по их бандитским понятиям не унизительно – прислуживать женщине? – подумала она. И вообще, где все его люди?»
Елена оказалась голодной. Она быстро проглотила и свежую, восхитительно тающую во рту гренку, выела баночку с йогуртом и неторопливо, глоточками стала пить кофе. Вырубов сел в кресло рядом, и Елене. показалось, что он смотрит, как она ест. Но когда она скосила глаза, она увидела, что он читает газету.
Когда с гренками и кофе было покончено, Вырубов переставил поднос с постели, на столик, стряхнул несколько крошек и спросил:
– Почему ты хотела убить себя?
Елена подумала, что сейчас самое время назвать имя Неелова. Интересно, что он сделает с владельцем клуба? Самое меньшее, – заставит выплатить деньги.
– Так, – сказала Елена. Вырубов помолчал.
– Так, значит, так.
Поднялся гибким и легким движением со стула.
– Когда поешь, позови девочку Она уберет.
Он уже стоял у двери комнаты, когда Елена спросила:
– Ой, Сергей Павлович, а вы сами… не пострадали?
– Нет, – сказал Вырубов.
– А джип?
– А за джип будет платить водитель.
– Почему?! – изумилась Елена.
– Потому что по инструкции он в таких случаях тормозить не должен. А вдруг это ловушка?
***
Елена слишком рано выползла из постели. Какие бы призы в свое время ни брал бывший раллист, сидевший за рулем злополучного джипа, – сотрясение мозга она заработала. К тому же Елена элементарно простыла, бегая по морозу в неприспособленном для этого пальтишке, и уже вечером того дня, в который она очнулась, она лежала в постели с воспаленным горлом, ангиной и температурой тридцать девять и пять.
Время от времени она просыпалась и таращила воспаленные глаза, и тогда смазливая девочка лет двадцати, видимо попавшая в вырубовский особняк совсем по другой надобности, поила ее горячим молоком и кормила таблетками. Один раз Елена очнулась поздно ночью и услышала, несмотря на отличную звукоизоляцию, как вздрагивает дом от музыки и пьянки. Елена нашарила упаковку таблеток и сказала фигуре в кресле:
– Варя, ты лучше вниз иди. Тебе же внизу надо быть.
Человек, сидевший в кресле, повернул голову, и Елена увидела, что это Вырубов.
***
Более или менее пришла в себя Елена дня через три. Горло уже болело меньше, температура упала до тридцати семи с половиной, и как-то вечером Варя на всякий случай принесла ей одежду: белье, джинсы и свитер. Елена надела джинсы и свитер и вышла из спальни.
На этот раз никакой пьянки в доме не намечалось, да и была ли та пьянка или Елене все прибредилось, поручиться было нельзя. Елена осторожно спустилась в подвал, толкнулась в дверь гаража и вошла.
Гараж был просторный, на четыре машины, но сейчас в нем стояла только одна – тот самый черный, похожий на спичечный коробок джип с трехлучевой звездой на заду и надписью «брабус». Вблизи джип казался устрашающе огромным. Елена обошла его кругом и увидела, что левая передняя скула джипа смята, как использованная салфетка, – видимо, отвернув, водитель влепился в какой-то столб. В изломах крыла было что-то странное и, приглядевшись, Елена сообразила, что «брабус» бронированный.
Елена постояла в пустом гараже минут пять, а потом поднялась на первый этаж в кабинет Вырубова.
Вырубов сидел в кожаном вращающемся кресле, боком к столу и спиной к двери. Елена видела коротко стриженную голову, отливавшую белым на фоне бронированного стеклопакета, закатанный рукав черной рубашки и телефонную трубку у уха. Вырубов говорил с кем-то: Елена услышала название «Кроминвест» и «Ларин» – так звали нового временного управляющего «Нарымгеологоразведки». К слову «Ларин» было прибавлено слово: «еб…о» и еще несколько таких же слов. Вырубов договорил, швырнул трубку на рычаг и развернулся к двери.
– О, привет! – сказал Вырубов. – Сама нашла дорогу?
– Я планировку домов не забываю.
Вырубов подошел к Елене, взял ее за плечи и развернул навстречу солнцу.
– Отлично выглядишь, – сказал он. Елена опустила глаза. Она не могла отлично выглядеть. Если бы она отлично выглядела, то Семин не променял бы ее на длинноногую москвичку.
Вырубов между тем как-то неловко переступил с ноги на ногу, сделал шаг назад и, наконец, шумно плюхнулся на кожаный диван.
– Вы правда хотите заставить своего водителя платить за этот джип? спросила Елена.
– Да, – сказал Вырубов.
– Но он же бронированный.
– И что?
– Ведь его из-за этого, наверное, нельзя починить?
– Нельзя.
– У вашего водителя нет столько денег, – сказала Елена, – я заплачу за него. Вырубов помолчал.
– А у тебя есть столько денег?
Елена подумала о пятидесяти тысячах долларов, пропавших в банке Семина. Она опустила глаза и принялась перебирать складки на свитере.
– Ну ладно, девочка, – сказал Вырубов, – тебя никто за язык не тянул. Когда-то ты отказалась заняться моим домом. Это, конечно, не столько, сколько бронированный джип, но остаток я так и быть прощу.
***
Телевизор не соврал: за иском о банкротстве «Нарымгеологоразведки» действительно стоял Виктор Семин. После 17 августа влияние московского банка, распоряжавшегося компанией, сошло на нет: баланс банка сыпался на глазах, они прятали собственные активы от иностранных кредиторов и бегали от обманутых вкладчиков, и до далекой Сибири руки у них не доходили.
Семин давно знал, что так оно и случится – на этом и строился весь его расчет, когда он поделился компанией с москвичами. Губернатор был категорически против, боялся, что гордые москвичи не будут откатывать ему денег на выборы, но Семин объяснил губернатору, что, как только рубль обесценится, банк «Мелос» наверняка станет банкротом. И тогда у банка будет столько хлопот, что ему станет не до нарымской нефти; Губернатор долго-долго вникал в доводы Семина, так и не вник, но дал согласие.
Все предыдущее время, с мая по август, управление «Нарымгеологоразведкой» строилось так, что нарымская нефть продавалась ниже себестоимости фирмам, которые контролировал Семин. Собственно, продавалась она не как нефть, а как «жидкость из скважины» – Семин нашел это московское изобретение очень удобным. Взамен фирмы Семина по завышенным ценам поставляли нефтяникам оборудование, и в результате долг «Нарымгеологоразведки» перед фирмами Семина рос и рос. Москвичам практически так и не удалось вмешаться в управление компанией.