- В том-то и дело, милый, что просчитали не меня одного, - ухмыляется невесело, и от этого пугающе. Щелкает в темноте зажигалкой, выбивая огонек, на мгновение озаряя комнату светом. - Она знала, что звонить ты будешь не мне. Знала, что Денису. Что ему доверяешь больше. Не мне. Не Августу. Ему, - с горечью смотрит на меня, все еще пребывая где-то не здесь, в себе. - Также знала, что Денис трус, что никогда бы один не поехал, и Малому позвонит. А знаешь, почему?
- Если бы он позвонил тебе, ты бы поехал один за мной.
- Бинго! Август в любом случае бы поехал, и мне бы позвонил, потому что здраво видит ситуацию, и вдвоем они бы ни черта не сделали. Значит…
- Значит на месте преступления должны были быть все мы. Зачем?! - выходит немного истерично, но в данный момент меня это мало волнует.
- Чтобы попали все мы. Будь я один, я бы не задумываясь пинками тебя в участок загнал, а уже потом бы разбирался, что за фигня. И докопался бы до истины. Прямых улик на тебя не было. А стоило всем нам очутиться там - у всех крышу снесло, моральное давление, и как следствие - весь тот пиздец, что мы учудили. Кому-то надо было, чтобы были задействованы все мы, понимаешь? Чтобы все попали под раздачу. Не думаю, что это была месть лично мне, все глубже, - задумался, прикрыв глаза и размышляя о чем-то своем. Он больше не кидался в истерику, не хотел умереть, но внутри него произошел разлом добивающий его, медленно, мучительно медленно подводя к концу.
- Кому это надо? - тру ладонями глаза, пытаясь понять, кому, вообще, это было нужно. - Идеи есть?
- Я сам пока не понимаю, - разводит руки в стороны, поднимается, неуклюже опираясь на мое плечо, и отходит к окну.
Слежу за его передвижениями, ищу подвох, ищу разгадку, да я, блядь, уже на стену кидаться готов и потолок грызть, лишь бы увидеть хоть минимальный просвет. Ну все же на поверхности лежит. Все очевидно! А я как слепой котенок тычусь в неизвестность, помощи жду. А нет ее. Не от кого ждать.
- Ты чего? - не понимаю, почему так замерло сердце, а спину прошибло холодным потом. Его взгляд, скованность положения - да все в нем было не так. Шестое чувство сработало верно.
- Лесь, - улыбается так… так… не нормально, по-больному улыбается, скрещивая пальцы замком на шее. - Ты только не дергайся, ладно? Пожалуйста… - его просьба тает в вскрике за стеной, топоте тяжелых шагов и прокричавшей опасности.
Дверь с хлопком отлетает в сторону, свет фонарика бьет прямо в глаза, и, прежде чем успеваю предпринять хоть что-то, меня валят мордой в пол. От удара грудью весь воздух выбивает из легких, кашляю. Через боль, через обиду и раздирающий душу страх слышу: “Не двигаться, руки за спину… вы арестованы…” - что-то еще, не помню. Ору! Срывая глотку, проклинаю Вадима и тот день, когда он вообще родился. Все как в тумане, и я будто и не я вовсе, а испуганный, запертый в теле взрослого мужчины ребенок.
Крики Малого слышу, когда меня ведут по коридору, Ден, уткнувшись лицом в пол, не двигается и даже не дышит от страха, а я все так же пытаюсь выбрыкнуться, скинуть с себя чужие руки, причиняющие боль, и теперь уже убить… по-настоящему. Того, кто сейчас спокойно идет за нами, пока нас выводят на улицу и заталкивают в разные ментовские машины. Ненавижу, тварь!
За окном старенькой девятки до отвращения ясно и солнечно. Утро. Часов девять, может меньше. Сижу между двумя ментами в форме, скованный браслетами, и даже пошевелиться не могу. Как четко я сейчас стал видеть свою перспективу. Тюрьма неизбежна. Оттуда не возвращаются нормальными, даже если по сути не ты убийца. Хотя, с чего я решил, что убивал не я? Может, все же я? Я все устроил?
На кочке тряхнуло не слабо, водитель выругался, не сдержав боли за “Ласточку”, машина натужно заскрипела, под капотом раздался неприятный стук, но никто не придавал этому особого значения. Едет же.
Вот так и я: живой же, сердце бьется, а я по частям себя собрать не могу. Это эмоции, они слишком сильные, как живые, и каждая - убийственно яркая. Не стоит гадать, почему Вадима не повязали вместе с нами. И явно дело не в ментовской солидарности. Он знал, что за нами приедут, а значит, знал, что все будет именно так. Может такое быть, что он с самого начала вел эту глупую игру, втравливая нас все глубже, желая утопить в том болоте, что сами развели? Мог! Он - мог. Отсюда его замкнутость, скрытность, отсюда знание, что делать дальше, ведь, по сути, мы все шли за ним. Но зачем?! Зачем, мать твою, ему это было надо? От отчаяния хотелось побиться головой об стену, жаль стены не нашлось, да и возможности шевелиться тоже. В отделение мы прибыли довольно быстро.
Два дня спустя…
Из сна рывком выкидывает. Подскакиваю на жесткой шконке, схватившись за грудь, перевожу дыхание, стирая с глаз непрошеные слезы, которые только злят. Кошмары. Кажется, они не отпустят меня никогда. Каждый раз, закрыв глаза, я вижу разное и одно и то же: лицо той девушки, ее кровь на своих руках, я весь перепачкан ею, и нож, тот самый нож, перевязанный подарочной лентой, который мне подарил Вадим. Я вижу смерть друзей, оставшихся друзей, каждый раз переживаю боль утраты и хочу умереть вместе с ними. Каждый раз все происходит по новому: в тюрьме, в пустой камере, в общей душевой - без разницы, но итог один - их нет. Я прижимаю их к себе, уже мертвых, холодных, измученных, но улыбающихся мне, прощающих, а рядом стоит Вадим: в своей форме, со связкой ключей на бедре и все тем же ножом, который хочу вонзить ему в глотку.
Тяжело дышать. Встаю на ноги, придерживаясь за ребра и расхаживая из стороны в сторону. В глазах мутно, в голове жуткий гул - все-таки сильно меня вчера об стол приложили. Долго оставаться одному мне не дают. Тяжесть шагов, топот тяжелой подошвы о пол и звон ключей, что открывают камеру. Я не боюсь, уже не боюсь. К боли, как оказалось, легко привыкнуть.
- Яценко, на выход. Прижаться к стене. Руки за спину.
Делаю все, как велели, разве что дергаюсь, когда конвоир, дабы зацепить наручники, больно дергает руки, заставляя зажиматься и тихо скулить.
Идем по коридору пару минут. Такие же, как моя, одиночные серые камеры, а я стараюсь угадать, в каких из них Денис И Август. За Малого душа болит сильнее всего. Несмотря на его простоту и легкую небрежность в поведении, самый стойкий из нас именно он. Он же слова не скажет, будет молчать, а значит, ему будут делать больно. Это я прошел на себе, когда меня дубинкой по ребрам пиздили, чтобы признательное подписал. А я не стал. Не смог. Пускай моя возможная инвалидность или скоропостижная смерть будет на совести Вадима. Пускай, сука, в аду горит за предательство свое. Не подпишу. Хоть пиздить будут, хоть убивать - нет. Пускай это будет мой последний мужской поступок. Возможно и глупый, но я так хочу, мне терять уже нечего.
Остановившись возле незнакомой мне двери, конвоир, не снимая с меня наручников, грубо заталкивает туда и силой заставляет усесться на один из двух оставленных не занятыми стульев.
- Приветствую, господа, - улыбка выходит замученной, да и с разбитой губой улыбаться не шибко удобно, но как же я рад видеть этих двух поганцев, выглядящих ненамного лучше меня. Август ехидно скалится, трется носом о плечо, скрывая смущение, Денис остается безэмоционален, и если бы не моргал, решил бы, что он уже мертв. Ему страшно, а мне страшно за него, но изменить что-то уже не могу. Могу лишь винить себя, что позвонил ему. Своей привязанностью к нему подставил всех. Мне жаль. Мне так жаль, что стоило встретиться с ним глазами, из моих полились слезы. Выругавшись и запрокинув голову, пережидаю, когда успокоюсь, и об плечо вытираю сырые дорожки. Денис улыбается понимающе и опять уходит в себя. Как же мне помочь тебе, родной, а? Сам я не знаю, как.
На скрип проржавевшей двери поворачиваемся синхронно, я, подорвавшись с места, остаюсь сидеть только благодаря все тому же провожатому, уткнувшему меня мордой в стол. Шиплю, дергаюсь, пока не затихаю от удара дубинки.
- Олесь, успокойся, - просит перепуганным голосом Август, и дрожь его голоса отрезвляет. Расслабляюсь и, дернув плечом, даю понять, что остыл. Откидываюсь обратно на спинку стула и устало прикрываю глаза, пережидая вспышку гнева и кровавые кляксы перед глазами. Я спокоен. Я абсолютно спокоен. Вадим что-то говорит менту, тот спорит, но не долго, и оставляет нас одних. Не слышу шагов, копошения ребят, только его чертов голос, от которого кровь кипит в венах. Дышу медленно, загнанно, надо взять себя в руки.
- Ты хреново выглядишь, - ухмыляется Август, и, переведя на него взгляд, непонимающе отслеживаю, как он улыбается Вадиму без грамма злости или хотя бы печали, что друга просрал. - Тебе не идет щетина, - скалится мелкое недоразумение, удобнее устраиваясь на стуле.
- Нас слушают, поэтому фильтруйте базар, - просит рабочим тоном Вадим, раскладывая перед собой бумаги.
- Долбанная лживая тварь - так достаточно фильтрации? - склонив голову вбок и повернувшись к нему, мило улыбаюсь, желая, чтобы он сейчас же провалился в Ад, откуда по ошибке вылез.
- Олесь, закрой рот, - просит без нажима, и только окрик Дениса заставляет меня остаться на месте.
- Прекрати. Если он здесь, то не твои истерики слушать пришел, - читает нотации друг, а у меня в голове конкретный такой разрыв шаблона.
- Напомнить, что он нас предал? - получается слишком ядовито, настолько, что горечь во рту оседает.
- Ты видишь только то, что хочешь, - осекает меня Вадим, не глядя в мою сторону. - Я пришел поговорить о том, какие сведения имеются у меня.
- А то, как эти сведения из нас выбиты, ты не хочешь поговорить?! - срываюсь в очередной раз, злость расползается подобно отраве, затуманивая мне разум.
- Закрой рот, пока я его тебе не заклеил, - повернувшись ко мне, смотрит так, будто я уничтожил его любимую планету. Но за расплавленным серебром отчетливо видна боль, всепоглощающая, грызущая изнутри, и она отдается даже мне. Я окончательно не понимаю, что здесь происходит.
- Говори, Вадим, - помогает ему Август, темнея лицом и сползая ниже по стулу. Дышит с надрывом - видать, тоже по ребрам прилетело.
- Все произошедшее…
- Факты. Твои личные переживания нам в хуй не уперлись, - когда же я уже заткнусь?
- Вы все трое подозреваетесь в соучастии в преступлении… Я не буду говорит заумно, хорошо?
- Лесь! - рявкают сразу двое, затыкая меня, стоило только открыть рот.
- Двадцатого числа этого месяца было совершено убийство с особой жестокостью. Личность потерпевшей выясняется, - читает по бумажке, на нас не смотрит. - На месте, где был обнаружен автомобиль Яценко Олеся, найдена зажигалка Архипова Дениса, что может послужить уликой в его причастности к убийству и уничтожению чужого имущества с целью сокрытия следов преступления. Также в его доме обнаружены следы Хорес Августа и все того же Яценко.
- А твоих там не обнаружено? - уточняю лично для себя.
- Найденные пакеты в подвале идентичны тем, что были изъяты из могилы, с содержащимися в них останками пострадавшей. Также в той же могиле был обнаружен бычок от сигареты, принадлежащий Яценко, с отпечатками его следов и слюны на фильтре… - у меня случился легкий шок, плавно перетекший в полнейшую апатию, Денис сидит бледнее мела, Вадим нервно сжимает в руках листы, вижу, что злится, знать бы еще только, на кого.
- На мешках также сохранились отпечатки пальцев Яценко…
- А твоих, случаем, нет?
- Что свидетельствует о его прямой причастности к преступлению. Не доказано, но находится под рассмотрением причастность Хорес Августа к расчленению трупа потерпевший. В случае, если это подтвердится…
- Да брось, знаем мы, что нам светит, - улыбается Август, а мне от его улыбки дурно делается, физически плохо. Переглядываемся с Денисом, думая об одном и том же.
- Вы признаете свою вину? - спрашивает Вадим, доставая три заявления и выкладывая их перед нами.
- Да вот хуй! - ору так, что собственный ор звоном возвращается. - Я тебе, мент позорный, твое заявление в жопу запихаю!!! - трясет как шлюху в церкви, кожа покрылась мурашками. - Уебок, сука… - влетели менты, скрутили меня, слабо слышал, что орал Август, о чем просил Денис и нахрена Вадим полез к надзорным. Как итог: меня вернули в камеру.
Время остановилось. И я остановился в нем. Ничего по-прежнему не ясно. От перспективы остаться одному не весть где - плохеет. Слабость ужасная, ребра ноют. Еще и на психику давит эта тишина. Что теперь будет? Кем буду я? В глазах родителей, что уже приезжали и просили меня сознаться и покаяться, отец обещал простить, но я видел его глаза в тот момент: лишь бы успокоилась мать, он готов был сказать что угодно. Нет у него больше сына.
В глазах друзей… чувство вины… никогда не придавал ему особого значения. А теперь понял. Прочувствовал. Про карьеру Дениса можно забыть, со сроком, пускай даже условкой, ему ничего не светит, не пропустят выше, а он так хотел, он верил, людям помогать мечтал… и все равно поехал за мной, и там не бросил. Я буду вечно перед ним в долгу, и даже после смерти не смогу искупить свою вину. Август… я видел, что ему не страшно. Нет, страшно конечно, но он не злится на меня, хотя должен. У него же тоже, по сути, будущего нет. Ему же срок впаяют немалый, он же больше всех пострадал. Про Вадима стараюсь не думать - больно.
У нас больше ничего нет. Только мы друг у друга и остались. И сейчас я понимаю, что это за люди и почему они рядом. Не просто так, не потому что из моей прихоти - они сами хотели быть рядом, со мной. А я всю жизнь плевал на них. Не видел чувств Вадима и его боли, не знал, как своим незнанием ему жизнь ломал, не смог поддержать, понять его отдаленности. Да и про Августа не уверен, что всегда поступал с ним правильно. Я не заслуживаю быть их другом. Но что-то сделать ради них смогу. Смогу взять всю вину на себя, отгородить их, попытаться уменьшить наказание и хоть так частично искупить вину. Не перед собой - перед ними. Утыкаюсь лицом в жесткую подушку пропахшую хлоркой и затхлостью, вою в нее, глуша крики, бью ладонями по кровати, пытаясь выпустить хоть сотую часть накопившегося внутри. Все постепенно отходит на второй план. На фоне собственной ничтожности даже содеянное кажется не столь значимым.
- Яценко, на выход, - этих слов я ждал как спасения. Все. Хватит. Пора сдаваться. Все равно того меня, что был еще жив пару дней назад, больше нет. Его задушило реальностью, примерно так же, как ту несчастную, что стала игрушкой в наших неумелых руках.
- Куда меня ведут? - тишина. Молчит, сука. Но я спокоен. Впервые за долгое время спокоен.
Загнав меня в кабинет и усадив напротив коренастого полноватого мужика лет сорока с вороватыми поросячьими глазами и жидкими усами на сальной морде, вручают мне бумаги. Читаю, перечитываю, глупо хлопаю ресницами, пытаясь понять.
- Это приказ о твоем временном выпуске под залог. До начала слушания находишься дома и не рыпаешься, любое нарушение увеличит твой и так не маленький срок. Вопросы есть?
- Кто внес залог? - смотрю на сумму в четыреста тысяч рублей и твердо знаю - у моей семьи таких денег нет, а если бы и были, отец бы не отдал их так глупо. Меня все равно посадят, смысл тратить деньги?
- Ты посмотри, - скалится, оголяя желтую полоску зубов, - он еще и недоволен. Подписывай и вали отсюда, пока не передумали, - их глупый смех заставил дернуться в груди остатки не прохереного характера. Сцепив зубы остаюсь на месте, сдерживаясь. чтобы не накинуться на эту толстую тушу и не вбить ему его же слова в глотку.
Вместо подписи обозначаю свою фамилию где нужно, и под присмотром одного из присутствующих бреду на выход. Чувство, что предаю друзей, не отпускает ни на минуту.
Забираю свои вещи, логично не обнаружив в кошельке денег, телефон мне также не вернули, сообщив, что потерян во время следствия. Потерян, как же. Да и не важно все это по сути, не имеет ни малейшего смысла.