Толкнув тяжелую дверь, неуверенно выхожу из здания участка временного содержания подозреваемых. Мир враждебен, а брошенные на меня взгляды прохожих кажутся осуждающими.
Серый полупрозрачный туман окутал грязный асфальт, листья ярким ворохом валяются на обочине, прохожие, не обращая на них внимания, семенят по своим делам, растаптывая такую красоту. Глупые. Не видят своего счастья.
Вдохнув полной грудью и закашлявшись, пережидаю, пока голова перестанет кружиться. Запах камеры - специфический, въедливый, пропахший пылью и отчаянием - никак не смыть. Он на мне, во мне самом, и навсегда останется частью меня.
Прогуливаясь по мостовой, не чувствую неприязни к грязи, облепившей кроссовки. Вспомнив, как совсем недавно истерил стоило только пройти дождю, вплоть до напрочь испорченного настроения. Глупость. И сейчас, легко улыбаясь, понимаю, как был слеп. Но улыбка моя остается ненадолго.
Передергиваю плечами от холода, прячу пальцы в карманах старой ветровки, привезенной недавно родителями - холодно. Подъездная дверь открывается со скрипом, режет слух, или это все расшалившиеся нервы - уже не пойму. Плетусь на восьмой этаж, не став дожидаться лифта, мне необходимо хоть немного сбросить напряжение, почувствовать усталость, почувствовать хоть что-нибудь, чтобы поверить, что все еще жив. Чтобы глупостей не наделать. А хочется как в пятнадцать - нырнуть в омут с головой, и унестись куда угодно, зная, что тебя в любом случае притащат домой, не бросят. Ни разу не бросали. И от воспоминаний прошлого лишь сильнее щемит сердце. Почему же так плохо-то, а? Невыносимо.
Пару раз позвонив в дверь, отхожу подальше, чтобы меня было видно в глазок. Неспешные шаги, щелчок замка (опять открывает, не посмотрев кто пришел), и дверь без единого звука плавно распахивается передо мною.
- Не ждал, милый? - улыбаюсь сквозь рык, и, толкнув Вадима плечом, прохожу внутрь. Мне все равно некуда идти. Нет у меня больше ни флага, ни Родины, ни работы, ни квартиры, от которой родители отобрали ключи. И друга у меня нет, но тем не менее ответы кое-какие я все равно из него выбью.
Не разуваясь, присаживаюсь на тумбочку в коридоре, не желая проходить внутрь. Вадим мнется возле двери, то ли выгнать хочет, то ли боится что уйду, а я в глаза ему смотрю прямо и отчаянно, будто спасение там ищу, вот только, увы, не нахожу.
- Замерз? Кофе будешь? - спрашивает как всегда, чем делает еще больнее.
- А пацанам ты тоже кофе предложишь? - опускает взгляд как нашкодивший щенок, прислонившись к двери, сползает по ней спиной. - Могу я знать, какого хера ты внес за меня залог? - требую ответа почти рыча - я зол, очень, и в то же время вселенская усталость давит на плечи. Тепло чужого дома не греет, но дает некую защищенность, и только теперь, дав себе возможность расслабиться, понимаю, в каком напряжении был все это время.
- Я не хотел, чтобы ты оставался там, - смотрит на меня снизу вверх своими пронзительными серыми глазами, насквозь прожигает, сука, и только за это ненавижу его, что настоящим меня видит. - Лесь, поговори со мной, - просит так, будто умоляет о помиловании, и от этого начинает тошнить так, что ком желчи поднимается по пищеводу.
- На хуй пошел, - четко, раздельно, чтобы понял, тварь, прочувствовал каждую букву. - Я тебе эти деньги верну, - шиплю как змея, только догадываясь, как пугающе со стороны выгляжу, - все до копейки верну. Мне от тебя ничего не надо, так же, как и твоего присутствия в моей жизни…
- Лесь, пожалуйста.. - просит, на полном серьезе просит до отвращения жалобно, тоном отчаявшегося человека, и продирают его слова до слез, одна интонация берет за душу, но обида куда сильнее здравого смысла.
- Я ненавижу тебя. Ненавижу всей душой, - спокойно, твердо, прямо из сердца.
- Лесь… родной, дай мне все объяснить, - бьется головой об дверь, с глухим хлопком врезаясь в железо. Плохо ему, сжимает пальцы в кулаки, сорваться боится, а мне легче делается от его боли, по-неправильному легче. Я хочу, чтобы ему было больно. Так же, как мне. Ни там, у трупа, ни когда мешки в могилу скидывал или друзей за решеткой увидел, а сейчас, когда теряешь веру в того, кому доверял, смог довериться, пускай и не сразу. Нет после такого веры ни во что: ни в любовь, ни в дружбу. Так зачем вообще жить?
Видимо Вадим что-то прочитал по моим глазам, приподнявшись и встав на колени, подполз ко мне, не глядя в глаза, стянул с полубессознательного меня кроссовки, слишком бережно отставляя их в сторону. На то, чтобы пнуть его, вырваться или просто накричать - не осталось сил. Закрыв глаза, слышу хруст, с которым ломаюсь.
- Лесь? - зовет меня откуда-то издалека, отрицательно мотаю головой - не хочу его видеть, слышать или знать. Я, вообще, ничего не хочу. Зачем все это? Зачем этот крохотный промежуток времени нормальной жизни? Он все равно закончится и я вернусь в Ад, к которому начал привыкать? Будет только хуже. Зачем все это?
Поднимает меня за плечи рывком, все-таки дергаюсь, хочу вырваться, но он держит крепко.
- Ты все равно меня выслушаешь, даже если мне придется тебя привязать и заткнуть рот.
- Ненавижу, тварь! - ору, пока он ладонью не закрывает мне рот, второй рукой сжимая мои обе руки за запястья за спиной. Прижавшись ко мне, трется каким-то животным движением о мой висок, что-то стонет, не разобрать, и пока я пытаюсь вырваться, просит не говорить так никогда.
- Не надо, родной, ты так не считаешь по-настоящему. Иначе не пришел бы сюда, - его скулеж хуже пытки, лучше бы он орал, бил меня, но только не так, по живому. - Перестань… Лесь, перестань! Я сделаю тебе больно.
- А сейчас мне не больно? - ору ему в лицо, стоит только оказаться на свободе. Запнувшись обо что-то, падаю взад себя, благо на диван, но не рассчитав траектории, слетаю с него на ковер.
- А мне?! - орет в ответ, разводя руки в стороны. Грудь от частого дыхания ходуном ходит, рукава темной водолазки безжалостно закатаны, открывают напряженные руки, лицо покраснело от гнева, так же как и воспаленные от усталости глаза. - Мне не больно? Ты же ни хрена не знаешь, и так по живому лупишь! Можешь хоть раз закрыть ебальник и выслушать меня?!
- Я тебя видеть не хочу, не то что слышать, - подскочив на ноги, кидаюсь к двери. Вадим, зарычав что-то типа: “пиздец тебе”, кидается следом, перехватив меня, заваливает на пол, завязывается борьба, после которой оказываюсь уткнутым мордой в пол с заломленными за спиной руками и кровоточащей раной на губе. Сильный, сука. Как назло, вспоминаю, как эти же руки могут дарить ласку, дергаюсь сильнее, но, застонав от боли в плече, затыкаюсь.
- Да послушай ты меня! - бьет меня грудью об пол, и, расцепив руки, отпускает мои, продолжая сидеть на моей пояснице. Сипло дышу, дыхалку напрочь сбило.
- Лучше ты меня, - хриплю, не в силах восстановить голос.
- Если ты меня сейчас еще раз на хуй пошлешь, я выкину тебя из окна.
- Сядешь, - предупреждаю серьезно и начинаю ржать: истерично, до всхлипов и боли под ребрами, хотя боль, скорее всего, не от смеха.
- Дай мне пару минут, - просит, сползая с меня и садясь рядом.
- Хочешь привести себя в порядок? - скептически изгибаю бровь, и тут же морщусь от ранки в губе. Металлический привкус остался на языке, тошнит.
- Нет. Я хочу, чтобы ты меня выслушал.
- Сходи к психологу, он выслушает…
- Я тебя ударю.
- Давай, добей. Ты же любишь исподтишка действовать.
- Хватит! - рявкает так, что вздрагиваю, и он видит это. - Леся, родной, ну пожалуйста, дай мне, блядь, объяснить, - просит и одновременно злится - взрывоопасный коктейль.
- Думаешь, это что-то изменит? - осторожно сажусь, отпинывая его ногой, обрезая попытку помочь мне - еще не хватало его помощи, спасибо, мне ее еще лет десять расхлебывать, надеюсь, общего режима.
- Думаю, да. Ты только рот закрой и потерпи, ладно? - отрицательно качаю головой, он опускает голову вниз, выдыхает совсем утробно и вновь поднимает на меня взгляд. - Что мне, на колени встать, чтобы ты меня выслушал?
- Давай, - соглашаюсь раньше, чем успеваю подумать.
И зря. Вадим, не меняясь в лице, встает на колени, покорно опустив руки вниз, и, все так же потеряно глядя, ближе подползает ко мне. А мне вскочить хочется и за шкварник его поднять, потому что не ломаются такие люди, потому что характер не тот, и больно ему физически вот так вот унижаться передо мной. А я сижу, к месту примороженный, и пошевелиться не могу.
Он останавливается прямо между моими разведенными коленями, в десятке сантиметров от моего лица и, опустившись задницей на щиколотки, устало смотрит, понижая голос до шепота, будто боится, что услышит кто.
- Неужели ты думаешь, что если бы я хотел вас сдать, то таскался бы все это время с вами? Лесь, - протягивает ладони к моему лицу, убирая пряди челки с глаз, хотя и не мешала она мне, но этот контакт был ему нужен, необходим, судя по тому, как дрожат его руки. Отворачиваюсь, разрывая прикосновение.
- А как я должен думать, Вадим? - я почти спокоен, всю агрессию как ветром сдуло. Под ребрами шевельнулась надежда, она причиняет боль, но само ее присутствие помогает дышать легче.
- Ты должен доверять мне.
- С чего?
- А я мало для тебя сделал?
- Видимо, недостаточно, раз я за решеткой.
- Ты там только потому, что я не успел помочь.
- О чем ты? - берет в плен мои запястья, сжимая их своими горячими руками, опасается, что начну орать, кидаться на него. Да не начну уже, нет больше сил. Хочу в тепло, закрыть глаза и услышать тишину. Хочу теплые руки у себя на спине и чужое дыхание в шею, и не важно, кто это будет, он или посторонний человек с улицы - мне нужна защита, сам не справляюсь. Вот что я всегда искал в людях - защиту, защиту от одиночества, и никак не мог ее найти.
- Когда мы сожгли и закопали машину…
- Мы? Это же Денис её сжег, - подается вперед, крепче сжимая мои руки, трется лбом о мой лоб, накрепко зажмурившись, и почти молит: “заткнись, сука…” И я молчу, повинуясь инстинкту самосохранения.
- Я поехал в отделение, чтобы проявить отпечатки. Как оказалось, уже тогда кто-то донес на тебя, но информация была не проверена. У них была фотография… несколько снимков, где ты в машине. Качество плохое, но с показаниями некоего добровольца уже был толчок для начала дела. Они знали, что мы дружили, да я и не скрывал особо, понял, что бесполезно отпираться. Рано или поздно тебя бы все равно повязали. Меня приставили к вам, я сам попросил, надо было выйти на того, кто все это начал. Да, я сливал информацию. Но где мы будем закапывать труп, я не сообщал…
- Врешь.
- Вру, - соглашается, чуть отстраняясь от меня. - Помнишь, куда мы ехали сначала? Там нас ждали.
- Поэтому выгнал Августа?
- Да. Я не мог его подставить.
- А меня мог.
- Ты сам подставился, когда допустил все это.
- Меня опоили!
- Не кричи, - просит раздраженно, уже не удерживая мои руки, а гладя большими пальцами запястья, действует он неосознанно, нервничает, только поэтому не вырываю рук. - Ехать я туда не хотел, но именно там нас и должны были повязать. Понимаешь, что тогда бы взяли только тебя, а пацанов бы не приплели. Я понятия не имею, откуда там взялась зажигалка Дена. Он же в меня ею, долбоеб, кинул, а я осматривал когда - не заметил, пасмурно же было, да и торопились мы.
- Кто тогда навел копов на кладбище, если не ты?
- А вот это я в душе не ебу, - смотрит на мои руки и, задумавшись, отпускает их, садясь на задницу, немного отдаляется, чем дает возможность дышать ровнее. - Это наши были. Им поступил анонимный звонок с указанием места и времени, а они уже послали своего человека. И подставного взяли, чтобы я не понял. Потом мешки изъяли. И тебя бы не приплели, если бы ты, долбоеба кусок, окурками не разбрасывался. Лесь, ну что ты за чудовище такое, а?
- И почему ты уверен, что твоей вины тут нет? - не совсем понимаю, что происходит, но убить мне его уже и не хочется, разве что покалечить.
- Ты точно блондинка! - рявкает на всю комнату, но по моему похуистическому выражению лица догадывается, что его угрозы мимо кассы. - Если бы вас сразу взяли - посадили бы всех, и меня в придачу. Хочешь, чтобы меня арестовали?!
- Сейчас или в принципе?
- Убью, тварь.
- И закопаю. Места грибные ты знаешь. Не сметь меня бить! Я и так еле сижу, - давлю на жалость, меня даже душить перестали. Пока пережидаю приступ кашля, Вадим курит у окна.
- Я же такой же живой человек, как и вы, Лесь. Денис испугался, сам же видел. Август тоже на пределе был. Чем я хуже? Что садиться не захотел и погонами прикрылся? А кто бы тебе, дуреха, сухари таскал? - усмехается совсем не весело, тушит окурок, закрывая форточку и возвращаясь ко мне. Садится рядом на диван, прижимаясь к моему плечу. Становится теплее. - Я же мог с самого начала из всего этого выйти - не стал, не смог тебя и пацанов бросить. Ты врага во мне видишь. Но подумай, что было бы с вами, не возьмись я за это дело? Думаешь, кто-то бы стал причины искать? Из тебя бы показания выбили и отправили по прямой лет на двадцать строгоча, этим повезло бы не многим больше. Знаешь, сколько я оббегал порогов, чтобы ход делу дать? Сколько людей поднял, связи напряг? - смотрит на меня нервно и слегка пьяно. - Я оправдываюсь, да? - спрашивает с шальной улыбкой на губах, и утыкается мне в плечо, срываясь на тихий смех. - Докатился.
Смотрю прямо перед собой, разглядываю выключенную плазму на стене, мягкий ворсистый бежевый ковер с моими каплями крови на шерсти, темные задернутые шторы - и совершенно ничего не понимаю.
- Замкнутый круг какой-то. Ну не сходится же. Кто звонил ментам? Кто фотки слал? Баба эта? Ну, ебнулась она, крыша потекла…
- Олесь!
- Прости, но я называю вещи своими именами, - веду плечом, скидывая его голову. С хрипом поднявшись, расхаживаю по комнате, просчитывая в уме любые варианты - и ничего, совсем. Как, блядь, демон нашептал. - Кто все это затеял?
- Алена.
- Да ни хуя! - чуть не подпрыгиваю на месте от его тупости. - Завалить кого-да по дурке - да, где-то же она взяла труп. Но просчитать все так досконально - нет. Есть кто-то еще. Кто дергал за ниточки, изучил нас, и он должен быть конченный психопат, чтобы так все провернуть. Идеи есть?
- Может, это ты? - ахуеваю от такого предположения, замирая на месте. Вот это поворот.
- Ты ахуел? - спрашиваю полушепотом, начиная звереть.
- Уж больно ты белый и пушистый в этой истории, - встает плавно, спокойно подходя ко мне ближе, и кладет ладонь на мое плечо. - Все знаешь, всегда в курсе всех событий.
- Я тебя сейчас ударю.
- Можно тебя поцеловать?
- Нет.
- Жаль.
- Я в душ.
- Помочь?
- Сам.
Горячая вода помогает слабо. Мысли как вареные, и никак не удается их расшевелить, мешает что-то, очень сильно мешает. Задаюсь этим вопросом вплоть до того, пока не ощущаю сквозняк из открытой двери кабинки и тепло позади себя.
- Может, все же помочь? - вопрошает с улыбкой, обнимая меня за живот, и я до сих пор не могу принять, что Вадим может вести себя со мной так откровенно.
- Мой меня, но аккуратно, я одна сплошная рана, - соглашаюсь. Просто устал.
Он моет меня как и тогда, не вкладывая в прикосновения ничего кроме заботы. Молчит, намыливает мне волосы, смывает пену, думает.
- Вадь, меня посадят, да? - впервые за долгое время, переступив через страх, задаю этот вопрос, решая, что если озвучу его вслух, с неизбежным будет проще смириться.
- Да, - откладывает мочалку в сторону, вытаскивая меня из кабинки и оборачивая полотенцем, сам кутается в халат. - Я не дам тебе там загнуться. Переведусь охранником.
- А ребята? А Август. Он же.. бля, да как ребенок он, - обессилено сажусь на стиралку, не ощущая даже собственных слез. Я так устал бояться.
- Я что-нибудь придумаю, - кивает сам себе, выталкивая меня из ванной, ведет в спальню и трахает так, что окончательно срываю голос. Он через страсть заставляет меня на время забыть о случившемся, но помогает это ненадолго.