Их души, наполненные хвойным дыханием, поднялись высоко над лесом, всё ещё крепко сжимая ладони. Они оглядывались по сторонам, смущённые и растерянные, потому что расстались со своими мечами, а ещё потому, что теперь чувствовали и видели сразу так много, как никогда прежде.
Трудно с непривычки разобраться в новом времени и новом необъятном пространстве, когда всё рядом, почти неотделимо, – и твоё рождение, и смерть, и будущая жизнь. Мелькает, вспыхивает, озаряет, так что начинаешь понимать, наконец, зачем жил, и до боли стыдишься бесчестных поступков.
С усилием задержали они взор на родной деревне у карпова пруда, близ бамбуковой рощи.
Крестьяне работали на полях. В их доме братишка Ушиваки пристраивал деревянный меч на поясе, собираясь куда?то. А на другом конце деревни Тосико чистила боевые доспехи мужа и аккуратно складывала в сундук.
Тихая, мирная жизнь, которая, увы! вот?вот закончится, поскольку приближались к ней два всадника?самурая.
– Быстро наведём тут порядок и поживимся, чем сможем! – произнес огромный и усатый, расслабленно восседавший на рыжей кобыле. Ноги его, не вдетые в стремена, почти волочились по земле, а длинные, как крысиные хвосты, усики доставали до плеч.
– Говорят, у покойного Ясукити красавица?жена, – заметил молодой самурай, только вчера удостоенный этого сана.
– Я же сказал – оживимся! – заорал усатый, погоняя кобылу.
Они остановились на краю рисового поля и подозвали крестьянина.
– Где дом Ясукити?
Крестьянин упал на колени и так усердно поклонился, будто хотел заползти в кротовую норку. Не поднимая головы, он указал мотыгой неизвестно куда, поверх деревни.
Усатый лениво нагнулся, словно не расслышав чего?то. Эдак нехотя обнажил меч и, поморщившись, чиркнул им по земле, отделив голову от тела.
– Это наше право – «убить и уйти», если с тобой недостаточно почтительны, – пояснил он, как школьный учитель, поставивший наглядный опыт над лягушкой. – Простолюдинов надо воспитывать!
Молодой самурай ещё долго оборачивался. На душе у него было беспокойно. Наверное, он и прежде слыхал о праве «убить и уйти», однако не думал, что применяется оно так просто. Всё равно, что вытереть пот со лба, высморкаться или сдуть пушинку с носа. Впрочем, со временем ко всему привыкаешь.
Они легко обнаружили дом Ясукити – по серебристо?синему полотняному карпу, плывшему в небе на бамбуковом шесте.
Посреди комнаты на полу сидела Тосико, в розовом кимоно, с распущенными чёрными волосами. Она была спокойна, оттого что успела закончить все неотложные хозяйственные дела, и напевала тихонько: «Как далеко в сегодняшней погоне ушёл мой маленький охотник на стрекоз!»
Первым с обнажённым мечом вошёл молодой самурай. Он услышал короткий свистящий звук – у?у?ути?нэ! И так и не разобрав, насколько красива жена Ясукити, упал, пронзённый дротиком.
Но вслед за ним ворвался усатый громила, скрежеща рогатым шлемом по потолку. Схватил Тосико за волосы и поволок из дому, как пойманную лису.
– Тебе место в зверинце господина Фарунаги! – усмехался он. – Среди барсуков и медведей.
Нельзя сказать, что Тосико испугалась, хотя этот пучеглазый и длинноусый воин был страшен, будто тупой серый налим, вынырнувший вдруг из омута, чтобы утащить на дно утёнка.
Душа её не обмерла и не ушла в пятки. Напротив, она просилась на свободу, – хотела, как можно скорее, встретиться с Ясукити и Сяку Кэном.
Тосико взглянула на карпа, трепетавшего над крышей, на тополиный пух, рассеянно круживший в воздухе. «Облако, что уплывает вдаль, то не милый ли мой?» – подумала она. Выхватила тонкий кинжал из?за пояса и ударила себя в шею, точно туда, где всю жизнь бьётся голубая жилка.
– О, дьявол! – воскликнул самурай, – Ускользнула лиса! Меня не похвалят за это.
Он склонился над поникшим телом Тосико, протирая глаза от тополиного пуха. И в тот же миг на голову его обрушился трескучий удар. Шлем съехал на лицо. Всё затмилось, перепуталось, и даже длинные усы завязались грубым узлом под носом. Он пытался уворачиваться, но не тут?то было – удары сыпались, как тяжёлые булыжники из опрокинутой корзины, и не было им конца.
«Этот воин очень ловок, – подумал самурай. – Похоже, он и по голому стволу индийской сирени вскарабкается!»
Да, будто сам бог войны Хатиман разгневался и дубасил так, чтобы уж окончательно выбить жестокий дух из этого разбойника.
Уже теряя сознание, усатый самурай различил перед собой, как в тумане, подростка с деревянным мечом. Конечно, бог войны принимает разные обличья. Вот какой маленький, хилый с виду, а глаза горят, и ноздри так раздуты, что, кажется, извергают пламя! Спасибо, не отнял жизнь…
Ноздря и сам не мог понять, как справился с этим чудовищным громилой. Он вдруг почувствовал невероятную силу, точно Сакон и Наики оказались рядом, направляя его деревянный меч.
Поклонившись на четыре стороны, Ноздря вскочил на рыжую кобылу и поскакал к горам Ёсино, чтобы там, среди отшельников, найти дорогу в Бриллиантовый мир, в светлое царство Будды Амиды.
Туда же, к вершинам гор, умчались души Сакона, Наики и Тосико, растворившись в неведомых далях, о которых и сказать?то нечего, но где, рано или поздно, окажемся все мы – легче пуха и дуновения летнего ветерка.
Ганеша
Сяку Кэн очнулся в каком?то тёмном и тесном логове. Он лежал, свернувшись, как в материнской утробе. «Неужели, – подумал, – это будет моё третье рождение?»
– Можно и так сказать, – услыхал он трубный, чуть гундосый голос. – Если бы не Дзидзо, кликнувший крылатых тенгу, которые в суматохе унесли тебя со двора Фарунаги, я бы и четверти редьки не дал за твою жизнь! Впрочем, выбирайся уже наружу.
Сяку Кэн потянулся к свету и осторожно выглянул.
Толстенные красно?коричневые стволы криптомерий уходили ввысь. Их ветви, будто крыши, располагались ярусами, и можно было подумать, что вокруг сотни пагод, подпирающих небо.
Снизу, приглашая спускаться, помахивал ушами знакомый пузатый Ганеша, в полосатом шарфе на шее и жёлтом кимоно.
– Где?то там в дупле мой зонтик! Ты узнаешь его – он с одной ногой и одним глазом. Зонтик?привидение по имени «каса?но?обака». Он поможет тебе.
Сяку Кэн пошарил в темноте и, действительно, наткнулся на тонкую деревянную ногу. И тут же прямо на него уставился красноватый глаз.
– Держись крепче, – посоветовал зонтик, подмигивая. – Будем прыгать!
Опустив Сяку Кэна на землю, «каса?но?обака» зажмурился и пропал, как и полагается всякому привидению, завершившему дело.
Ганеша сидел у костра, помешивая хоботом какое?то варево в котелке:
– Надеюсь, ты проголодался, дитя криптомерии! Отчего бы тебя так не называть, если уж ты вышел из её чрева?! Послушай: «крипто – мерия». Иначе говоря – скрытая доля. Или – тайное участие. Это дерево всегда участвовало в твоей жизни, оберегая, как могло. Ведь твой дух?охранник Дзидзо вырезан из его древесины. Правильно я говорю?
И маленький Дзидзо закивал, покачиваясь на ленточке:
– Да?да, теперь только я у него и остался.
Сяку Кэн сразу вспомнил тот ужасный день – руку отца на своём лице и то, как он упал, вонзив меч в живот, рядом с красными единорогами.
– А мама? – еле вымолвил он.
– Твоя мама Тосико вместе с твоим отцом, – сказал слоноликий Ганеша. – Они на горных вершинах, среди покоя и света. Им там хорошо, поверь мне.
Сяку Кэн понурился, и Дзидзо на его груди сгорбился.
Здесь в лесу, среди гигантских криптомерий быстро темнело, и небо сливалось с ветвями. Ни одна звезда не проглядывала. Лишь костёр освещал небольшую полянку.
Сяку Кэн силился и не мог представить, что он совсем один в этом огромном мире. В душе его было так неспокойно, как в бескрайнем океане. Казалось, чёрные волны накатываются одна за другой, и вот?вот захлестнут, потопят.
Сейчас погаснет костёр, и настанет кромешный мрак, в котором и жить?то невозможно, – такая жуткая пустота вокруг!
– Ну, это уже через край, – заметил Ганеша, снимая котелок с огня, – Едва не убежал! Тут манго, бананы и сахарный тростник – не могу обойтись без сладкого. Потому с малых лет такой толстобрюхий!
Он налил компот в деревянные плошки:
– Очень рекомендую! Сладость прибавляет мудрости.
Сяку Кэн едва притронулся к приторной горячей похлёбке. Может, он и был голоден, но больше всего на свете ему сейчас хотелось плакать – от жалости к себе.
– Гляди?ка! – подтолкнул его хоботом Ганеша. – Это цуки?усаги, любимы лунные кролики Будды Амиды!
Он поднял голову и увидел, как во тьме резвятся, носясь зигзагами и прыгая друг через друга, какие?то светлые ушастые пятна. Неподалёку прошёл сгорбленный старик Фудзин с большим мешком, полным ураганов. А совсем рядом, меж стволов криптомерий, танцевали милые девушки в белых платьях. То одна, то другая, высоко подскочив, превращалась в большую птицу и улетала, шумя крыльями. Это были журавли?оборотни из племени цуру. Там и сям слышалось шуршание лесных духов?якши. Не говоря уж о сверчках и цикадах. И костёр, разгораясь, потрескивал, казалось, веселее.
– Если поймёшь, что всё едино в этом мире, – говорил Ганеша, прихлёбывая компот, – то навсегда позабудешь об одиночестве. В горах и реках, в скалах и пещерах, в деревьях и травах, в любой пылинке и капле та же жизнь, что и в тебе. Цыплёнок разбивает скорлупу, чтобы вылупиться на свет и ощутить всю его полноту. Попробуй и ты, дитя криптомерии!
«Старый пруд, – вспомнил Сяку Кэн, – Прыгнула лягушка. Плеск воды. И карп Сёму, вынырнул, шевеля губами, и желая доброго пути».
– Пожалуй, и этого достаточно, чтобы не унывать, – согласился Ганеша.
– Вы читаете мои мысли!? – сообразил, наконец, Сяку Кэн.
– Погляди на эти уши. Разве мимо них что?либо проскочит? Вот слышу, как из мешка старика Фудзина выскользнул особенно юркий тайфун. Сейчас начнётся!
Минуты не прошло, как хлынул такой ливень, от которого не спасали даже кроны криптомерий.
– Эй, каса?но?обака! – протрубил Ганеша.
И немедленно над ними широко распахнул свой единственный глаз зонтик?привидение. Он крепко стоял на деревянной ноге, охраняя их от воды и порывов ветра. Вообще стало на редкость уютно в лесу у костра.
Под шум дождя и завывание беглеца?тайфуна Сяку Кэн как?то оживился. Доел сладкую похлёбку и спросил:
– Простите, откуда у вас такая внезапная слоновья голова на обычном человеческом теле?
Ганеша дружески постучал хоботом по спине:
– О, это долгая и печальная история. Отложим её на завтра. А теперь пора спать. Твой Дзидзо уже дремлет, да и у меня язык заплетается. Но сперва напиши на кусочке коры имя «Баку» – это добрый леший, похожий на тапира. Он поедает, как чертополох, плохие сновидения. Ложись левым ухом на кору, сын криптомерии, и тебе приснятся мудрые и сладкие с?ло?ны! То есть, извини, сны?ы?ы?ы…
И он зевнул от всей души, не только ртом и хоботом, но и обширными, как наволочки, ушами.
Надо сказать, что тайфун оказался на редкость холодным и расчётливым. Пока старик Фудзин отлавливал его, тот обернулся таким снегопадом, что весь лес к утру был белым, и напомнил Сяку Кэну прежнюю жизнь в стороне белого тигра. Из?под снега торчали папоротники да растрёпанные головы хризантем.
Ничуть не меньшим растрёпой выбрался из дупла криптомерии Сяку Кэн. Ему действительно виделись сладкие сны. Однако сильно волнующие. В основном о сладкой мести господину Фарунаге!
Была ли в них хоть капелька мудрости – трудно сказать. Возможно, проснувшись, Сяку Кэн просто запамятовал о ней. А может, мудрость как раз и заключается в мести? Ненависть к Фарунаге поднялась такой волной, что, казалось, она выше криптомерий, до самых небес. Будто буйствовал и бушевал в Сяку Кэне тайфун, удравший из мешка старика Фудзина.
Хотелось немедленно помчаться в поместье князя, разделаться с ним, разгромив и разрушив всё, что подвернётся под руку.
Он в ярости шнырял по окрестностям, разгребая снег и пытаясь найти подходящую для последнего сражения дубину. Но обнаружил лишь Ганешу, устроившегося в сугробе, – только хобот, как диковинное трубчатое растение, выступал наружу.
– Отчего ты так взволнован? Буквально человек?волна! – спросонок прогудел Ганеша. – Погляди на свежее, тихое утро! С этим первым снегом начались годы Тэммон, целых двадцать три, которые ты можешь прожить в достатке и покое, если оставишь мысли о мести. Но если ты будешь, счастлив только тогда, когда оторвёшь голову Фарунаги, – это тоже твой путь. Словом, настало время выбирать дорогу.
Сяку Кэн притих. Он не раз слышал о людях, которые живут в этом мире сами по себе. У них нет семьи и господ.
Они бродячие одинокие самураи. Хотя иногда сбиваются в отряды, становясь настоящими разбойниками. Странствуют из края в край, вызывая на бой самых лучших воинов, ища славы или смерти. От западного берега идут до восточного, и от северного до южного. Их так и называют – ронин, или человек?волна.
У них длинные волосы и бамбуковые шляпы с окошечком, напоминающие пчелиный улей, сидящий на плечах. Их длинные шаровары?хакама заправлены за пояс, а соломенные сандалии – на толстой кожаной подошве. Редкому человеку?волне удаётся пережить эту крепкую подошву. Их век куда короче, хотя они искусно владеют мечом и алебардой.
Так кто же он, Сяку Кэн, дважды родившийся в год Дракона, – дитя, оберегаемый великой криптомерией, или человек?волна, судьба которого разбиться о прибрежные камни?
Одну жизнь он уже прожил так, что едва ли есть, чего припомнить. Неужели и вторая пройдёт кое?как, ни шатко, ни валко? А ведь бусидо?путь воина говорит – когда для выбора есть два пути, выбирай тот, который ведёт к смерти. Не рассуждай! Направь мысль на путь, который ты предпочёл, и смело иди. Правое дело – всё. Жизнь – ничто!
Прежнюю свою жизнь он вспоминал всё реже – так, какие?то туманные лоскутья. Наверное, потому что нынешняя была слишком бурной, как один сплошной тайфун.
Задумавшись, Сяку Кэн и не заметил, как над ними раскрылся зонтик?привидение.
– Послушай, мальчик, – вмешался Ганеша, разметая руками и ушами снег, чтобы сложить костёр. – Давай?ка сначала позавтракаем и поговорим. Ты спрашивал о моей слоновьей башке. В общем?то, я к ней давно привык, хотя, сознаюсь, было непросто. Долго не понимал, как управляться с хоботом. Даже прятал в карман, что выглядело на редкость глупо. Родом?то я из Индии, и появился на свет весьма пригожим, с милой человеческой головкой. Да вот беда – один завистливый прохвост буквально испепелил её злобным взглядом. Мой папа очень огорчился. Безголовый сын – куда уж хуже! И чтобы хоть как?то исправить положение, в отчаянии, он приставил мне вот эту, отобрав её у слона.
– То есть как?! – не понял Сяку Кэн. – Отрезал и пришил?
– Ну, это сложный вопрос, – уклончиво отвечал Ганеша. – Не всё так просто в этом мире.
Слон обрёл новую голову, нырнув в океан, а эта удачно прижилась на моих плечах. Видишь, никаких шрамов, – размотал он полосатый шарф.
– И ты не посчитался с тем ублюдком, лишившим тебя нормальной головы!? – воскликнул Сяку Кэн.
Ганеша почесал длинным хоботом затылок:
– Знаешь ли, теперь я счастлив, что не сделал этого! Мне по сердцу нынешний вид. Впрочем, мой рассказ не о внешности, а о сущности. То есть о мыслях, приходящих в мою голову и уходящих из неё. Самое интересное происходит, когда они встречаются. Шумят, как крылатые тенгу на рассвете в своём ущелье. Я не всё улавливаю, но кое?что запоминаю. Вот, например, – истинная смелость и отвага в том, чтобы жить, когда время жить, и умирать только тогда, когда настало время умирать. Постарайся разобраться в этом, маленький человек?волна, прежде чем лезть с дубиной в поместье князя Фарунаги.
В молчании они позавтракали всё той же сладкой фруктовой похлёбкой. Снег вокруг таял на глазах, и глухо обрушивался с ветвей криптомерий, прерывая то и дело кукушку. Но та была на редкость упорной и принималась считать сызнова. Словно запускала, как часовой механизм, секунды и минуты нового времени – годов Тэммон.