«Этого не может быть!» – первое, что пронеслось в его мозгу. Откуда здесь, в Венеции, в первый день как он приехал, кто-то может уже не только знать его неопубликованную композицию, но и исполнять ее с чарующим совершенством? Он вскочил с постели, выдвинул ящик комода, но рукописный сборник стихов с нотами спокойно лежал там же, куда он положил его накануне вечером. Так что дело становилось совершенно необъяснимым. Мягкий и теплый голос по-прежнему лился из соседней комнаты, и он заслушался, оставшись на несколько мгновений в собственных объятиях и в полном недоумении. Потом очнулся, кое-как натянул на себя одежду и без всяких колебаний ринулся в ту часть дома, откуда доносилась музыка. Но стоило ему открыть дверь в ту комнату, где музицировали, как он тут же захлопнул ее, даже не попытавшись войти. Канал, на берегу которого он поселился, недаром назывался Рио-дельи-Мираколи – канал Чудес. В соседней комнате за чембало из розового дерева сидела и пела его сочинение та самая девушка, которую он несколько часов назад встретил на площади. Та самая девушка, красота которой привела его в ужас и заставила бежать без оглядки. Теперь ему предстояло встретиться с ней, но он не знал как.
Она знала.
2. Мост Сисек
В тот день Захария в первый раз отправился в венецианскую типографию кира Димитриса Теодосия, куда был приглашен работать корректором. Грек публиковал в Венеции издания на греческом и славяно-сербском языках, – в сущности, это были книги для ортодоксов, то есть для тех, кто принадлежал к православной вере, – и потом распространял их по всем концам Австрийской империи, где имелось сербское население. В тот первый день грек принял Захарию очень хорошо. «Мы едва дождались, когда вы приедете», – заметил он, при этом, правда, осталось непонятно, действительно ли он так думает, или же только говорит. Это был старичок с обостренным нюхом, он то и дело отгонял от себя табачный дым и дыхание собеседника. В кармане жилетки он носил постоянно застегнутый пряжкой молитвенник, на котором было написано, что он отпечатан в «славяно-греческой типографии Димитриса Теодосия». В его канцелярии, конечно же, лежала заблаговременно полученная бумага, curriculum vitae, нового помощника.
Из документа следовало, что Захария Стефанович Орфелин (год рождения 1726-й), греческого ортодоксального вероисповедания, принадлежит к числу подданных Австрийской империи, а по национальности славяно-сербского происхождения. Служить начал в Нови-Саде, одном большом городе на Дунае, в качестве «славянския школы магистра». В середине века проживал и учился граверным художествам и живописи в Будиме, Вене и Аугсбурге. (Здесь, как и обычно в документах такого рода, обойдены молчанием две жалобы на него местным властям за неоплаченные уроки музыки, которые он брал у одного словацкого чембалиста, изгнанного в свое время из Пешта.) Известность Орфелин получил в 1757 году, когда по случаю интронизации епископа Бачки Моисея Путника вручил виновнику торжеств великолепное художественно оформленное рукописное издание сборника песен собственного сочинения. Это «Приветствие Моисею Путнику» охватывало такие виды прекрасного, как поэзия, изобразительное искусство, музыка и сценическое воплощение, и открыло его автору путь к новым достижениям, в частности Захария вскоре был принят на службу канцеляристом к митрополиту Павлу Ненадовичу в Карловцах и начал работу над роскошно оформленными грамотами и церковными документами. (В этом месте составитель умолчал о женитьбе господина Захарии.) Из Вены, где он находился с митрополитом, Орфелин привез в Карловцы, ко двору митрополита, оборудование для типографии. С этого времени начинается его деятельность издателя и гравера. В 1760 году он издает «Оду на воспоминание Второго Христова пришествия» и создает эскиз малой и большой башен соборной церкви в Карловцах. (Здесь нет ни слова о рождении его ребенка, мальчика.) С 1761 года Захария снова пишет стихи и отсылает их в Венецию, где они выходят в свет отдельными книжечками в тамошней типографии Теодосия, однако из-за содержащихся в них политических идей у Захарии начинаются неприятности и с митрополитом, и с австрийскими властями. (Здесь умалчивается о том, что Захария был изгнан со службы при дворе митрополита…)
К счастью для Захарии, сотрудничество с венецианской типографией греческих и сербских книг кира Теодосия продолжилось к взаимной пользе. И вот теперь оно увенчалось приездом господина Захарии в Венецию, а незадолго до этого прибытием с родины Захарии большого ящика книг, которые он некоторое время назад отправил в Венецию и сейчас нашел уже распакованными и расставленными по полкам над его столом в типографии.
Они выпили немного греческого вина, но кир Теодосий не любил терять время зря. Захарии тут же было поручено подготовить к печати книгу, которая имела весьма длинное название:
КРАТКОЕ ВВЕДЕНИЕ В ИСТОРИЮ
ПРОИСХОЖДЕНИЯ СЛАВЯНО-СЕРБСКОГО НАРОДА
Книга относилась к историческим произведениям, которым кир Теодосий собирался уделить теперь несколько больше внимания ввиду того, что рынок проявлял к ним интерес. Автором был некий русский дипломат сербского происхождения, Павле Юлинац, а напечатать книгу нужно было еще до начала следующего, 1765 года. Кроме этого, Захария пообещал передать издателю и некоторые из своих новых стихов. Они должны были, по их договоренности, выходить каждое отдельной книжечкой в течение этого и будущего года. И еще Захария предложил написать сочинение под названием «Букварь малый».
– Вы неисправимый педагог, – с улыбкой заметил кир Теодосий, – хотя наверняка знаете, что путь к неудачам и бедам вымощен успешно осуществленными педагогическими начинаниями…
* * *
Май приближался к концу, когда однажды утром туман рассеялся и Захария увидел через скрытое в шкафу окно, где же он, собственно, живет и что находится вокруг его дома. Он находился в самом прекрасном и самом зловонном городе мира. Из комнаты за стеной доносились бой часов, десятилетиями совершенствовавшийся мужской кашель и хорошо поставленный женский альт, уже знакомый Захарии. Из коридора в комнату доносился запах сушеных растений, а мужской голос очень отчетливо произносил на венецианском диалекте какие-то не связанные друг с другом фразы:
–
– Да, в государстве, принадлежащем Венскому престолу.
– А зачем господин Сакариас приехал в Венецию?
– Вашему господину Джеремии порекомендовал меня в качестве жильца мой работодатель, кир Димитрис Теодосий, венецианский житель, владелец местной типографии и издатель, так что теперь вам ясно, зачем я здесь. Я корректор славяно-греческой типографии кира Теодосия. У нас с ним есть несколько книжных магазинов в Петроварадине, которые торгуют нашими изданиями.
– Но это не означает, что вы стали жителем Венецианской республики?
– Пока нет.
– В таком случае вам придется заплатить за жилье вперед. Лучше всего было бы сделать это прямо сейчас. Можете дать деньги мне, а я напишу расписку, если у вас есть чернила.
Так прошла и была заверена подписью синьорины Анны Поцце их первая встреча. В дверях она остановилась и, прежде чем выйти, сказала:
– Вижу, у вас есть колокольчик. Если что-нибудь понадобится, пока вы еще не привыкли, пожалуйста, звоните. Старый хозяин давно уже стал глуховат, и ему это не помешает, а я, если я где-то в доме, услышу и приду вам прислужить.
После этой встречи Захария не мог оставаться дома. Из соседней комнаты снова доносились звуки чембало, но играла не Анна, это было ясно по невероятной, почти механической скорости игравших пальцев. Музыка дышала, из нее изливалось что-то страшное, что не было музыкой, и Захария заранее угадывал, когда оно, это страшное, прозвучит. Звуки накладывались на звон колокола, отмерявшего пять часов после полудня. Захария еще не знал, что и впредь каждый день в это же самое время хозяин дома маэстро Джеремия будет играть Скарлатти.
Он вышел на мощенные каменными плитами тротуары и по набрякшей от воды собственной тени зашагал под каким-то грязным ветром, который топил в каналах птиц. Тумана не было, но на лагуну, как туман, опускалась тишина. Захария шагал неспешно и думал о том, что надежда всегда штука невежливая и не вполне чистая.
* * *
Как-то июньским днем, после полудня, Захария снова услышал из соседней комнаты низкий голос маэстро Джеремии. Старик снова декламировал свои загадочные фразы, которые звучали гулко, как из бочки:
–
Красно время к нам грядет,
Зима изгоняется.
Аще пролетье пришло,
Лето приближается,
Небо чисто появляется,
Благозрачье обретается.
О, весна златая!
– Дивно! А теперь спойте эти стихи, – попросила восхищенная Анна.
– Но, Анна, это же новогоднее поздравление в виде отпечатанной книжечки, это не поют.
– Позвольте спросить, уважаемый синьор, кому нужны стихи, которые нельзя петь? Мне – не нужны. И скажу вам откровенно, бросьте вы все это. Забудьте. Не тратьте время и силы напрасно. Все вы, кто приходит с той стороны Альп, всегда печальны и склонны к самоистязаниям. Вас трудно понять и перевоспитать. Но давайте попытаемся сделать это прямо сейчас. Я хочу вам кое-что показать. И у меня есть для вас сюрприз. Приходите сегодня в конце дня на Понте делле Тетте, это по другую сторону от Риальто, там где Санта-Кроче. А еще лучше – приходите к моему сиротскому дому Оспедалетто на площади Санти-Джованни-э-Паоло, Святых Иоанна и Павла. Там вы меня увидели в первый вечер и сбежали от меня, я и сейчас там живу. А потом мы вместе наймем лодку. Но не опаздывайте, потому что на мосту мы с вами должны быть ровно в пять часов и двадцать шесть минут. Запомните, в пять двадцать шесть…
* * *
– Много веков назад, как говорит связанное с этим мостом предание, мужчины утратили желание совокупляться с женщинами, а женщины потеряли интерес к мужскому племени. Все стали спариваться с животными, в Венеции воцарилась содомия…