— Погодка у вас на Балтике, — вздохнул солдат. — На Урале чтоб такие туманы — да никогда! Ужас просто…
— Отличная погодка, — отозвался сержант. — Для нарушителей лучше не придумаешь погодки. А для нас, понятно, самая рабочая, — он подмигнул помощнику. — Не унывай!
Молодой солдат присел на узенький подоконник, зевнул. В такую сырую погоду спать бы да спать. Но — дежурство… И чтобы не поддаться дреме, солдат обводил глазами дежурку, отмечая каждый предмет: «Стул… Стол… Еще — диван…» Взгляд солдата привычно скользнул по сигнальным и связным аппаратам, чуть дольше задержался на зеленом железном шкафе для оружия.
Больше считать было нечего, и солдату пришлось начать все сначала. «Стул… Еще — стол…» — шептал он уныло.
Зазвонил телефон. По лицу сержанта солдат понял, что произошло что-то важное, и мигом соскочил с подоконника.
— …Есть, принимаю, — по-уставному четко проговорил сержант в трубку и, придвинув журнал, сделал запись: «Начальникам ПЗ 21 и 22 перейти на усиленную охрану. Фланговым ПЗ быть в готовности».
Молодой солдат опять примостился на подоконнике. Издалека глухо доносился рокот моря. Шторм набирал силу. Сержант покачал головой, пробормотал вполголоса:
— И по заказу не подобрать лучшей погодки!
На столе зазуммерил второй телефон. Сержант схватил трубку.
Приглушенный голос доложил:
— Я Сергеев. Прошел кривую сосну. На КСП — свежий след!
Сержант, не отнимая трубки от уха, обернулся к помощнику:
— Застава — в ружье!
Солдат стремглав выскочил наружу.
Через минуту в дежурку торопливо входил начальник погранзаставы.
— «Тревожных» поднял? Отлично!
Пока дежурный информировал начальника о происшествии, на дворе погранзаставы собралась группа «тревожных» в маскхалатах. С моря задул резкий ветер. Брезент стоявшего посреди двора «газика» громко захлопал. Солдаты полезли в кузов. Последним из помещения выбежал инструктор с овчаркой на поводке.
— Барьер, Серый! — крикнул он, и собака прыгнула к солдатам. Инструктор полез вслед за ней.
В дверях дежурки показался озабоченный начальник погранзаставы. Лейтенант, командовавший «тревожными», доложил, что группа к выполнению задания готова…
Сперва автомашина пробиралась лесной дорогой, потом вынырнула на шоссе. Ветер переметал через дорогу хвою и листья. Туман, сметаемый бурей, редел, пошел дождь. Шофер правил с осторожностью, и все же на мокром асфальте на крутых поворотах машину заносило.
— Здесь, товарищ лейтенант, — сказал шофер, останавливая «газик».
Лейтенант с пограничниками углубился в лес. Солдаты в темноте натыкались на деревья и пни. Лейтенант временами на секунду-другую подсвечивал фонариком, чтоб не потерять тропинку.
Когда впереди показалась вода, стало немного светлее. Свет источало само побелевшее море. Прибой грузно обрушивался на песчаный пляж, докатывался до прибрежных холмов. Холодный дождь сек деревья и землю.
На расстоянии, недоступном для самого ошалелого прибоя, протянулась широкая лента пробороненного и разглаженного песка. Здесь, у контрольно-следовой полосы, «тревожных» поджидал один из пограничников.
Луч фонарика выхватил отчетливее следы. Кто-то совсем недавно пересек контрольную полосу со стороны моря. Лейтенант подозвал инструктора, и тот подвел к следу овчарку.
— След, Серый, след!
С минуту пес внюхивался в следы, потом рванулся к лесу. Инструктор, натягивая поводок, поспешил с двумя пограничниками за овчаркой.
Лейтенант осторожно пошел от контрольной полосы к морю. Здесь след становился незаметней, штормовой прибой быстро заполнял песком и разглаживал ямки и вмятины. Одно было несомненно: следы тянулись от моря.
— Аквалангист, — уверенно сказал один из пограничников. — В одиночку попер!
Лейтенант с сомнением покачал головой.
Море гремело, заглушая голоса.
— Самохин, у тебя сорок четвертый? — крикнул лейтенант. — А ну — пройди параллельно слева от следа.
Самохин, рослый и плотный пограничник, пересек контрольную полосу, стараясь впечатывать свои следы рядом с отметками, оставленными нарушителем. След пограничника был примерно таким же по величине, но мельче.
— Тяжелую ношу тащил, — предположил первый пограничник.
Лейтенант задумался.
— Самохин, — позвал он, — возвратись-ка сторонкой обратно. Чишко, лезь Самохину на плечи. Та-ак… Теперь топайте справа от следов нарушителя.
На этот раз отпечаток ноги Самохина и по глубине совпал со следом нарушителя.
— Двое их было, — сказал лейтенант. — Теперь айда за нашими.
В лесу лейтенант, приказав, чтоб его подождали, отдалился на несколько шагов и, оказавшись у большой кривой сосны, нащупал прикрытый корой тайничок. Там была розетка.
Лейтенант назвал пароль и негромко проговорил в микрофон:
— Шустрых двое. Двое шустрых, ясно? Иду по следу.
Он приладил кору к дереву и пошел к солдатам.
Минуты через три, уже на выходе к шоссе, лейтенант столкнулся с инструктором. Овчарка металась от одного дерева к другому.
— Петлял нарушитель, — раздраженно пояснил инструктор. — Такие петли завязывал — непостижимо! И все норовил по листьям, а не по земле, чтоб ямок не оставлять. Да еще дождь помогает ему, все смывает…
— Их двое, — сказал лейтенант. — При переходе полосы один сидел на плечах у другого.
Пока они говорили, овчарка опять уловила след и рванулась дальше. Выскочив на асфальт, собака засуетилась, обнюхивая то одно, то другое место. Перебежала дорогу, вернулась, виновато заскулила…
К пограничникам подкатила автомашина — шофер увидел свет фонариков.
Лейтенант влез в кабину, включил рацию.
— След потерян на шоссе в районе турбазы. Нарушители прорвались в тыл. Продолжаю поиск. Пришлите вторую машину к турбазе, я буду там.
Он вылез из кабины и осмотрелся. На востоке еще не светлело, хотя время уже шло к утру. Дождь начал стихать. Но ветер не убывал. Шум раскачивающихся сосен смешивался с тяжким гулом прибоя.
— Разобьемся на три группы, — Приказал лейтенант солдатам. — Двое по шоссе на юг, трое с овчаркой — на север, на машине. Я с двумя — на турбазу. Кто первым натолкнется на след, ракетой созывай остальных.
Беспокойные гости
Турбаза «Пески», куда направился лейтенант Петров с двумя пограничниками, размещалась в сосновом бору на берегу Курского залива. Ширина косы в этом месте меньше километра, с холмов, поднимавшихся к северу от турбазы, открывался вид и на залив, и на море. Местечко это было для туристов заманчивое, летом сюда съезжались гости со всей страны. Да и поздней осенью деревянные домики турбазы не пустовали.
Привлекало туристов на Курскую косу редкостное сочетание обширного пресноводного залива, образованного Неманом, моря, соснового леса и высочайших в Европе песчаных дюн. В лесу водились грибы, в заливе — судак, лещ, красноперка, окунь. Кроме того, именно сюда, в Курский залив, шел каждой весной на нерест из тропического Саргассова моря атлантический угорь. В иной год его было такое обилие, что ежедневные уловы здешних пяти рыболовецких колхозов исчислялись десятками тонн. В эти весенние дни коптильный завод в литовской части Курской косы густо дымил, заготовляя впрок деликатесы на экспорт и для внутреннего рынка.
На турбазе имелись лодки, и утром залив в районе турбазы расцветал синими, красными, белыми пятнами уходящих от берега шлюпок с рыболовами и отдыхающими. Даже когда штормовало море, залив, прикрытый от Балтики лесом и дюнами, оставался безмятежно тихим. Кто взбирался на дюны, тот наслаждался несравненным пейзажем: на западе, всего в нескольких сотнях метров, сердито белело море, свирепый прибой крушил берега, а рядом на десятки километров простиралась изумрудно-зеленая, умиротворенно тихая водная гладь…
Лишь в большие ураганы и залив начинал волноваться. Но и в эти бурные дни — чаще всего зимние — волнение в зализе мало напоминало морское.
В ненастную погоду на турбазе «Пески» народу нередко прибывало: туристы, застигнутые в лесу бурей, торопились к живительному буфету турбазы, под надежные крыши ее домиков и палаток, на ее удобную автомобильную стоянку. Или, наконец, просто под укрытие ее рослых сосен.
И поэтому Слесаренко, заведующий турбазой, — он обычно называл себя директором — не слишком удивился, когда глубокой ночью повстречал на тропке, неподалеку от своего домика, двух рыболовов, пробиравшихся по лесу.
Слесаренко перед сном всегда обходил свое хозяйство — поселок из деревянных домиков, буфет со складом продуктов, шлюпочную пристань. На турбазе даже мелких краж за три года его «директорства» не бывало, но Слесаренко не успокаивал себя и свято берег хозяйство.
Он направил на незнакомцев свет фонарика и крикнул:
— Стой на месте! Кто такие? Идите сюда, погляжу на вас.
— Бдительный! — засмеялся один из незнакомцев, тот, что был ростом заметно ниже своего товарища. — С таким не пропадешь. — И с той же издевкой в голосе добавил — Все-таки, папаша, уточни — стоять на месте или идти к тебе? Мы народ смирный, на все согласны.
Незнакомцы, по всему, были из незадачливых рыболовов, угодивших в сырой холодный туман вместо ожидаемой теплой и ясной ночи.
— Откуда? Из Калининграда? — ворчливо спросил Слесаренко.
— Из Калининграда, — подтвердил тот же рыболов. — Последним автобусом выехали, чтоб на рассвете порыбачить. Собирались развести огонек на бережку, да такая морось, что невмоготу.
Слесаренко внушительно сказал:
— За огонь в лесу — знаешь? Жестоко оштрафую!
— Вот, вот — штрафа испугались! — хохотнул низенький. — И порешили развести огонек в желудке, а не в лесу… Горючего две бутылочки имеются, — он доверительно понизил голос. — И теперь задача — столик бы с лампой, а на завершение — две бы коечки до утра…
Объяснение незнакомца сомнений не вызывало. Последний автобус из Калининграда на Ниду прошел вечером, с него всегда сходили рыболовы. И редко кто из рыбаков отправлялся сюда, не прихватив с собой — против сырости — бутылочку «газу».
Все же Слесаренко потребовал документы.
— Уже и рыбу без паспорта нельзя половить, — не удержался низенький, но паспорт достал.
То же сделал и второй.
Паспорта были калининградские, один на имя Мартынова, это был низенький, другой — на Семенова. Оба были прописаны в соседних домах по улице Пролетарской. Слесаренко хорошо знал эту улицу, она шла из парка мимо озера, через новостроящийся центр города, к Преголи. Улица была солидная, на ней жили рыбаки, служащие, строители.
Мартынов снова поинтересовался насчет столика и коечек.
— Столик найдем, коечки тоже не проблема, — сказал Слесаренко, смягчаясь. Он любил выпить, особенно в плохую погоду. Жена покупала водку редко, по большим праздникам и на его день рождения. Однако не возражала, когда мужа угощали другие: подвыпив, Слесаренко делался добрым и смирным…
Заведующий турбазой зашагал впереди, освещая фонариком дорогу к дому. Дети и жена уже спали, поэтому, предупредив гостей, чтобы вели себя тихо, Слесаренко пропустил их в первую комнату.
Гости сбросили с плеч объемистые рюкзаки. Высокий поставил на стол две бутылки «Столичной», второй извлек и мигом вскрыл две банки консервов.
— Сардина, — с уважением сказал Слесаренко. — Калининградская. Обожаю.
Он с наслаждением выпил граненый стаканчик. Пока закусывал, гости налили еще. Слесаренко опорожнил и второй. Осилил и третий. Но потянуло в сон.
— Назюзюкался, — определил низенький, кивая на хозяина. — Быстренько его разбирает!
Высокий лишь хмуро кивнул. Он решительно не хотел говорить. Даже на прямые вопросы он ограничивался односложными ответами: «да», «нет», «хм».
Слесаренко обидела насмешка гостя.
— Назюзюкался? Ни в одном глазу! Ну, максимум… на полглаза!
— А как с коечками? А утречком бы — ходкую шлюпочку!
Слесаренко с усилием поднялся. Третий стаканчик был самым коварным.
— Пошли. Все устрою. А шлюпки… Значит, так. «Стриж», «Ласточка», «Белая чайка» — сами выбирайте, сами поплывете. Айда за мной!
На дворе туман стал таким густым, что свет фонарика пробивал его лишь на метр. Слесаренко открыл один из пустующих домиков и пожелал гостям доброй ночи. Возвратившись домой, он скинул сапоги, завалился на диван и сразу утонул.
Когда в дверь постучали, ему показалось, что спал он всего несколько минут. Слесаренко вскочил, осмотрелся. В окне было так же непроглядно темно. Включил свет. Часы показывали шесть утра.
В комнату вошли лейтенант и два солдата. Лейтенанта Слесаренко знал: тот был с соседней погранзаставы.
— Садитесь, — пригласил заведующий турбазой, но лейтенант нетерпеливо махнул рукой.
— У вас все в порядке, товарищ Слесаренко? Происшествий ночью не было?
Слесаренко ответил, что происшествий нет. Часа два-три назад на территорию пришли двое рыболовов — скрывались от непогоды. Сами из Калининграда, люди хорошие, даже выпили немного, на столе вон остатки…
— Ушли? — перебил лейтенант, делая шаг к двери.
— Здесь. Кто уйдет в такую мерзопогодину? В домике дрыхнут. Документы их проверил, но интересуетесь сами — пойдемте, покажу.
Он повел пограничников к домику, куда поселил ночных гостей. На лесной тропке Слесаренко включил фонарик, но лейтенант потребовал обойтись без света. Слесаренко пожал плечами: неужели пограничники подозревают в чем-либо этих рыбаков? Чепуха! Живут в Калининграде, рядом с центром… Ошибка какая-то…
В домике было темно и тихо. Лейтенант с солдатом подкрались к двери, второй солдат стал поодаль. Чтоб не мешать им, Слесаренко присел на скамейку у другого домика. Он не увидел, как лейтенант проник внутрь, но скрип открываемой двери услышал. В комнате вспыхнул свет, затем оттуда донесся до заведующего голос лейтенанта:
— Товарищ Слесаренко, идите сюда!
Комната была пуста. На койках лежало неразостланное белье, нерасстеленные одеяла. Незнакомцы убрались и не подумав об отдыхе.
— Вы не в другом домике поселили их? — спросил лейтенант.
Озадаченный Слесаренко покачал головой. Да, он был немного на взводе, но не настолько же, чтоб перепутать домики! В соседних, тем более, давно живут… Здесь они были, Мартынов и Семенов, — такие у них фамилии, — только здесь!
— Может, лодку взяли, чтоб рассвет встретить на заливе? — Слесаренко не хотелось менять своего доброго мнения о ночных посетителях. — Посмотреть бы, все ли шлюпки на месте…
— Проверьте лодки, а мы пока осмотрим домики, — сказал лейтенант.
— Всех будить! — ворчал заведующий турбазой, идя к берегу с одним из пограничников. — Люди отдыхать приехали, веселиться. Рыбачить на зорьке…
Однако все лодки мирно покоились на песке. Слесаренко пересчитал их, помрачнел, видимо, понял, что дело серьезнее, чем вообразилось вначале.
Лейтенант стучался в каждый домик и, прося извинения у заспанных хозяев, внимательно осматривал комнаты. Он расспрашивал одного из жильцов турбазы, когда возвратился Слесаренко. Жилец считался на турбазе старожилом — приезжал и в прошлые годы, и в этот раз жил уже две недели. Это был сварщик из Калининграда.
— Не видал ли кого? — переспросил он, зевая. — Видал, почему же не видать? Двоих видал. Вот как вас вижу. Темнее было, конечно: лес. И туман, натурально. Только ничего особенного — увидел. И сейчас покажи — узнаю.
— Где видели? Когда? Какие из себя?
Сварщик с той же неспешностью объяснил, что ночью вышел наружу. Прихватив фонарик, он отошел к соснам около домика и здесь чуть ли не лоб ко лбу столкнулся с двумя мужчинами. Один высокий, другой пониже.
— Они, — с уверенностью сказал Слесаренко. — Первый-то худой и молчаливый, а второй — болтун. Они!
— Один высокий, другой пониже, — повторил сварщик. — Но что высокий молчалив — нет. Он-то и пошутил насчет дождя, а низенький как раз молчал. И чтоб особенно худой, не похоже. Комплекция вполне подходящая. А голос нечист — литовец, вроде… У второго запомнил — лицо чистое, а на щеке около губы — родинка.