— Ты кого-нибудь подозреваешь?
— Да.
Денисов положил перед Говоровым снимок, который держал в руках. У Говорова глаза полезли на лоб от удивления, потом он рассмеялся.
— Ты с ума сошел, Михаил!
— Полностью в здравом уме.
— Тогда заболел неумеренной подозрительностью…
— А вот это и надо проверить.
— Какой помощи конкретно хочешь?
— Мы установили, что Спиридонов не мог приехать в Калининград на поезде. Надо взять фотографию Вальдиса и вот эту… и допытаться, могли ли изображенные тут люди прибыть сюда законным путем — на самолете, в поезде, в в рейсовых автобусах.
— Ладно, — сказал Говоров. — Чем еще могу помочь?
— Больше пока ничем. — Денисов встал, прошелся по кабинету.
Говоров впервые видел друга таким взволнованным.
— Решающий день! — воскликнул тот. — Понимаешь ли, Аркадий Степанович: решающий!
— И он тоже идет к концу, — заметил Говоров, поглядев в окно.
Зазвонил телефон. Говоров снял трубку.
— Тебя. — Он протянул трубку Денисову.
Помощник сообщил подполковнику, что «солист» опять заработал, передачу ведет из района разрушенного пивного завода.
Операция на трубе
В середине этого же, пятого дня на автобусной стоянке перед Южным вокзалом появился Слесаренко — изрядно навеселе. День был хмурый, туманный: то моросило, то дул сырой ветер с моря. Прохожие поднимали воротники, кутались в платки и кашне. А в душе у заведующего турбазой цвела весна.
Дело было в том, что Слесаренко, завершая летне-осенний туристский сезон, оформил сдачу в утиль девятнадцати пришедших в негодность матрацев. Их списали без нареканий. И даже пожурили: давным-давно, дескать, надо было списать подобное барахло. Слесаренко ликовал: из девятнадцати негодных матрацев одиннадцать принадлежали его семье и родственникам.
Удачную операцию Слесаренко отметил парой кружек у пивного киоска, сообразил «на троих» в забегаловке на Почтовой улице и уже собирался сесть в автобус, уходивший в Зеленоградск, когда в толпе, ожидавшей другой пригородный автобус, увидел Мартынова. Одного из тех двоих, с которыми выпивал ночью на турбазе.
Не раздумывая, Слесаренко кинулся к автобусу. Тот уже отходил, но заведующий успел схватиться за поручни. В переполненной машине ворчали женщины. Слесаренко нажал, чтобы влезть в автобус. На него тут же накинулись: здоровенный мужчина, мог бы и на подножке повисеть. Слесаренко притих, но ненадолго — на ходу руки стыли, легко было и на мостовой очутиться. После третьего мощного рывка толпа спрессовалась, в автобусе нашлось местечко и для Слесаренко. Дверка захлопнулась.
Слесаренко радостно вздохнул и осмотрелся: тут ли Мартынов?
Мартынов стоял спиной к Слесаренко у передней двери. «Чтобы в случае чего сразу выскочить!»— сообразил заведующий. В руках у Мартынова висела авоська с хлебом, консервами и разными пакетиками.
Лучше всего было бы теперь закричать, что в автобус забрался враг, навалиться на Мартынова всей оравой, связать, отвезти в милицию…
Слесаренко с сожалением отверг этот план. В автобусе было мало мужчин, а на женщин он не рассчитывал. Женщины могли и не поверить, что молодой, приятный на вид, хорошо одетый парень — враг. Скорее самого Слесаренко, небритого, в одежде далеко не праздничной, к тому же выпившего, сочтут за врага. Женщины Слесаренко не понимали. Он привык учитывать этот горестный факт.
Заведующий не отходил от задней двери. Он решил действовать так: Мартынов наружу, он за Мартыновым. А на станциях народу хватает, милиционеры тоже найдутся. Позвать на подмогу, и точка!
Но и этот план срывался. Мартынов пропустил три окраинные станции — на них как раз всегда было много людей — и сошел на загородной. У Слесаренко упало сердце, когда он выскочил следом: у шоссейной дороги стоял станционный навес, под навесом не было ни души, а с автобуса сошли лишь они двое.
Рослые деревья толпились кругом да неширокая — двум телегам не разминуться — булыжная мостовая уводила куда-то вправо. Там, вероятно, был поселок. Но Мартынов пошел не по дороге в поселок, а влево, к реке.
«Уйдет!» — мелькнула в мозгу Слесаренко смятенная мысль.
— Стой! — закричал заведующий. — Стой, говорю по-хорошему!
Мартынов остановился.
— Ну? — сказал он, когда Слесаренко приблизился. — Допустим, стою. А дальше что?
— Да вот видишь… — Слесаренко вдруг растерялся. Заготовленное «руки вверх!» показалось ему не вполне уместным в этой несуразной обстановке.
— А, боевой завтурбазой? — узнал Мартынов и рассмеялся. — Обожатель калининградской сардины!.. А здесь что делаешь?
Слесаренко почувствовал, как бурной волной прибывает храбрость.
— Пойдем! — Он потянул Мартынова за руку.
— Совсем с точки съехал?
— Пойдем, — твердил заведующий. — В милицию тебя… Потому что… Короче, понял?..
Рядом мирно плескалась Преголя. Мартынов рванулся и толкнул заведующего в плечо. Слесаренко не удержался на мокрой траве высокого берега и рухнул в воду.
От ужаса он даже не крикнул, падая. Преголя в этом месте глубока, и Слесаренко не сразу достал до дна. Отчаянно оттолкнувшись, он выплыл и тогда закричал:
— Тону! Помогите!
С обрыва на него глядел обозленный Мартынов.
— Холодная ванна тебе на пользу. Греби на берег!
Слесаренко закричал еще отчаянней:
— Я неплавающий! Помогите!
Мартынов прислушался, не отозвался ли кто на крик, потом отбежал в сторону и возвратился с обрывком полусгнившего фала — рыбацкой веревки со стальными жилами внутри.
— Я тебе покажу тонуть… Лови!
Он три раза бросал веревку, прежде чем Слесаренко, выбивавшийся из последних сил, ухватил ее. Мартынов проворно закрепил второй конец фала за ствол стоявшего неподалеку каштана и крикнул:
— Выбирайся сам! А еще встретишься, на три метра в землю вгоню. Я беспощадный, помни!
Слесаренко еле выкарабкался на сушу и, упав на песок, заплакал от бессилия и ярости. Но лежать в насквозь мокрой одежде было слишком холодно. Заведующий вскочил и побежал по тропинке.
— Врешь! — ожесточенно бормотал Слесаренко, прибавляя ходу. — Врешь, понял?!
Он выбежал на открытый участок, заставленный полуразрушенными производственными зданиями, и узнал, наконец, куда попал. Это был так и не восстановленный после войны пивной завод. Единственным целым сооружением была здесь кирпичная труба, метров на семьдесят возвышавшаяся над местностью. И к этой трубе пробирался среди руин Мартынов.
На этот раз Слесаренко побежал без крика, чтоб не спугнуть беглеца. Мартынов юркнул в трубу, и когда Слесаренко проник за ним в узкий вход, он увидел в стволе темную фигуру, карабкающуюся вверх по стальным скобам.
— Все теперь! — радостно закричал Слесаренко. — Не уйдешь!
Сверху брызнул сноп света электрического фонарика, послышался удивленный возглас Мартынова:
— Догнал! Вот же настырный.
— Все! — ликовал Слесаренко. — Теперь попался!
С высоты донесся презрительный ответ:
— Я еще не попался.
Заведующий глядел, как все уменьшается темная фигурка. Мартынов достиг вершины трубы и пропал. Заведующего охватил страх, что беглец по какой-нибудь веревке спустится вниз с наружной стороны. Он уже повернулся, чтобы выскочить из трубы, когда сверху донесся язвительный голос:
— Зав! Живой?
— Живой, — нехотя отозвался Слесаренко. Надо было поддерживать разговор с Мартыновым, чтобы хоть слышать беглеца.
— Не простудишься? Ты же мокрый! Уходи, пока не закоченел.
— О себе заботься.
— О себе я позаботился. У меня тепло, светло, мухи не кусают… Убирался бы все-таки, ведь захвораешь!
— Слушай, Мартынов. Ты бы по-хорошему…
— Пошел с тобой в милицию?
— Людей позову!
— Людей здесь не бывает. Кричи, бейся головой о кирпич, заложи и взорви мину — никто не отзовется. А пойдешь искать людей — и я уйду. Но не раньше.
— Сойдешь — жрать захочешь!
— У меня запасов на неделю. Сейчас вот поужинаю, что-то проголодался. А ты как? Выдержишь неделю без еды?
— Выдержу. Ты меня не знаешь. Я железный. Не отступлюсь.
— Похвально. А теперь помолчим, чтоб не портить аппетита.
В стволе трубы сгущалось молчание. Белесое пятнышко неба, вначале еще видневшееся вверху, все больше тускнело. Слесаренко от холода весь трясся. Он снял пальто, кое-как выжал закоченевшими руками, снова надел. Теплее не стало. Но полностью раздеться и отжать белье у Слесаренко не хватило духа. Мартынов мог в любую минуту спуститься, голым за ним не побежишь.
— Зав, ты здесь? — послышался снова голос.
— Здесь, — еле откликнулся негнущимися губами Слесаренко.
— Ты, помнится, в сардины влюблен? Держи, я тебе бутербродик сработал.
Наземь шлепнулся бумажный пакет. Он лежал метрах в двух, смутно белея в темноте. Слесаренко с минуту глядел на пакет, потом осторожно раскрыл его. Между двумя ломтями хлеба было зажато три сардины. Слесаренко съел подарок, теплее не стало, но бодрости добавилось.
— Зав, как чувствуешь себя? — допрашивал неугомонный Мартынов.
— Подходяще, — ответил Слесаренко и хмуро добавил: — Подкупал меня если, так не надейся. Не на того напал, понял?
— Простое человеколюбие. Привык по-братски заботиться о сторожах. Теперь, зав, ты меня не отвлекай. Приступаю к работе.
— Какая работа на трубе?
— Нормальная. Буду передавать шифрованное донесение. Так и озаглавлю: «Операция на трубе».
— Труба твоим операциям, вот что!
— Не сразу, директор, не сразу. Три, четыре важных донесения еще отстукаю. Тут у меня милая книжечка, все самое важное в ней записано — сейчас выберу нужный текст.
— Сам признаешься — шпионская книжка…
— А чего перед тобой запираться? Ты не опасный… Так, так. Отличный кусочек. Эй, зав, вспоминаю, как жену твою зовут, Ниной?
— Нина Трофимовна. — Слесаренко покоробило столь непочтительное отношение к его супруге.
— Трофимовна — длинно передавать. А вот Нина — это можно!
И опять в трубе повисло молчание. Темнота стала такой густой, что казалась плотней воды. Холод усилился, стало совсем невтерпеж. Побегать бы, подумал Слесаренко и стал выбираться наружу.
На воздухе было еще холоднее, чем в трубе. Ветерок, хоть и маленький, жег сквозь мокрую одежду. Слесаренко сделал шаг, другой.
Неподалеку послышалось стрекотание мотоцикла, блеснули фары. Заведующий, пошатываясь, двинулся к мотоциклу и завопил:
— Сюда! Сюда! Я тут…
Споткнувшись, он упал и не сумел сам подняться. Милицейский мотоцикл с коляской остановился рядом. Молодой милиционер помог Слесаренко стать на ноги.
— Мокрый вдрызг, — констатировал милиционер деловито. — Где так угораздило?
— Миленький, в самый раз ты! — бессвязно бормотал Слесаренко. — Такое дело, понял? В Преголю швырнули! И кто, представляешь? Шпион! Непредставимо же!
— Шпион?
— Шпион! Диверсант. Сперва топил, потом спас. Молодой, черноволосый, пальто тоже черное. И теперь забрался на трубу. Донесение передает по радио. Все важные секреты!
— Важные секреты, говорите? А о чем, не знаете, гражданин?
— О моей жене, Нине Трофимовне, по радио шифровкой… Это одно знаю.
— Ясно, — сказал милиционер. — Если о Нине Трофимовне, так только — шифровкой… Дохните-ка на меня, гражданин.
— Да нет, ты послушай!
— Уже слышал. Одни пьют до белых слонов, другие — до зеленых чертей, а чтоб до шпионов на трубе — впервые встречаю. Садитесь в коляску!
Милиционер вежливо, но властно взял Слесаренко за руку.
— Уйдет же! — возопил заведующий. — Мартынов он! Из моря вылез. На трубе сейчас. А спустится…
— Ясно, ясно! Шпион. Диверсант Мартынов. Вылез из моря. В воде вас топил, потом из воды вытаскивал. Сейчас на трубе передает шпионское донесение о вашей жене. А спустится, устроит диверсию в руинах. Говорю вам, все ясно. Сопротивляться не надо. Садитесь спокойно.
Говоря все это, милиционер хладнокровно подтаскивал заведующего турбазой к мотоциклу.
— Убежит! — со слезами надрывался трясущийся Слесаренко. — Пойми, убежит же!
— Далеко не убежит. Доктора живо поймают… Я вас застегну, чтобы не продуло. Держитесь крепко.
Поселок был недалеко, мотоциклист домчал туда минуты за три. В дежурке сидел у телефона сержант. Он только поглядел на Слесаренко и убежал в соседнюю комнату, а оттуда вернулся с комплектом белья и поношенной, но чистой одеждой.
— Переоденьтесь, гражданин. Несчастный случай?
— Да вроде, — сказал улыбающийся милиционер. — Многовато газу дал. — Он выразительно щелкнул по воротнику. — Всякая блажь теперь мерещится.
— Не блажь, — сказал Слесаренко с обидой. — Жуткая истина, вот что.
Милиционер коротко передал рассказ Слесаренко. Сержант засмеялся, но, поглядев на отчаянное лицо заведующего турбазой, посерьезнел и сказал сочувственно:
— Не тревожьтесь, товарищ! Бывает, конечно. Но медицина теперь, доложу вам…
Зазвонивший телефон прервал сержанта. Он сказал: «Дежурный слушает!» — и лицо его окаменело.
— Понимаю. Обнаружен в районе заброшенного пивного… Одну минутку. — Он быстро спросил Слесаренко: — Где твой гад заховался? Живо! Его уже ищут.
— На трубе! — закричал Слесаренко, ликуя, что наконец ему поверили. — Передай — на трубе!
— Координаты такие — заводская труба! Один товарищ только что оттуда — самолично беседовал… — сказал сержант в телефон. — Можете прямо туда. Мы тоже выходим. — Он схватил шинель и шапку, ощупал, на месте ли револьвер. — Пошли, живо!
Первым выскочил милиционер, вторым сержант, а за ними Слесаренко. Заведующий турбазой снова — уже без подталкиваний — влез в коляску, а сержант поместился сзади.
На развилке дорог мотоцикл осветил шедшую навстречу без огней машину. С нее соскакивали пограничники. Слесаренко узнал лейтенанта Петрова.
— Сюда, сюда! — сказал сержант, углубляясь в туннель, образованный двумя рядами лип, сомкнувшихся кронами над узкой мостовой. — Идите за мной.
— Не сюда, — запротестовал Слесаренко. — Я за ним по берегу бежал.
— По берегу он шел, чтобы не увидели, а дорога — здесь. — Сержант, вынув револьвер, прибавил шаг.
Через несколько минут труба была оцеплена. Лейтенант, таясь за стеной, навел бинокль на вершину трубы. Ничего не увидел. Если Мартынов не убежал, то обходился без света. Лейтенант шепотом приказал солдатам идти за собой. В это время из лаза выскользнула человеческая фигура. Лейтенант проворно шагнул назад, в укрытие. Слесаренко снова затрясся, но уже не от холода, а от злости — он узнал коренастого Мартынова.
Мартынов, останавливаясь и прислушиваясь, передвигался вдоль стены. А когда он хотел повернуть в сторону леса, его схватили сразу четверо.
— Тихо! — сказал Петров. — При попытке к бегству, ясно?.. — Он проворно защелкнул наручники и осветил фонарем лицо арестованного. — Он?
— Он! — сказал Слесаренко. — Точно, он. Выпивал со мной, о моей Нине Трофимовне шифровал… Еще не было на свете такого паразита!
Мартынов улыбнулся Слесаренко, как лучшему другу.
— Переодеться успел? Теперь могу не тревожиться, что заболеешь.
— Теперь о себе тревожьтесь, Мартынов, — сухо сказал лейтенант.
Некоторые уточнения
В кабинете следователя Денисов вынул из портфеля шифровку и молча вручил ее. Следователь удивленно воскликнул:
— Да это же стихи! Не так ли?
— Стихи. И смею вас уверить — отличные стихи!
Денисов торжественно прочитал наизусть то, что стояло в расшифрованной депеше:
Скучно, грустно… Завтра, Нина,
Завтра, к милой возвратись,
Я забудусь у камина,
Загляжусь не наглядясь.
— Знакомые стихи, — сказал следователь задумчиво. — Не Пушкин?