- То есть в этой деревне вчера должно было быть тепло, - задумчиво произнес Метцгер. - Вьюга у них тоже была.
- Да, - сказал Штайнер.
- Эта вьюга может быть следствием этого термоудара, - предположил Метцгер. - Совсем необязательно, что этот дикий мороз стоял всю ночь; этот холодный воздух накрыл деревню... а потом рассыпался снегом. И тела ведь в основном лежат под снегом.
- Может быть, - согласился Штайнер. - Но все равно странно.
- А где это "у вас"? - спросил Кауэр.
Он неожиданно понял, что воюет уже полгода бок о бок с этим человеком, но даже не знает, откуда он.
- Я из Опавы... Троппау, то есть, - поправился Штайнер.
Кауэр в ответ озадаченно промолчал. Название ему ничего не говорило.
- Это в Нижней Саксонии, что ли? - спросил он.
- Нет, - сказал Беккер. - Ты чем в школе занимался? Это Судетенланд.
- Да, - сказал Штайнер. - Именно так.
За разговором они уже проскочили деревню и выехали на спуск к мосту. Штайнер замолчал, сосредоточив все свое внимание на управлении танком. Весь западный край неба над неровным краем леса окрасился в алый. Штайнер прищурился. Заходящее солнце било прямо в глаза. Хотя солнце еще устало смотрело своим больным красным глазом с небес на те дела, что творились на земле, подножие холма уже накрыла тень от леса. Танк медленно вползал в эту небольшую лужицу серой нарождающейся тьмы, которой только предстояло почернеть, окрепнуть, и с заходом солнца расплескаться по округе, захлестнуть собой мертвую деревню, и лес, и мост...
Выезд из деревни представлял собой колею, некогда пробитую в грязи между домами, а потом намертво замерзшую. Сверху ее покрывали все новые и новые слои снега, которые прибивались колесами телег и полозьями саней. Не так давно, судя по всему, здесь была оттепель, и все это дело растаяло, превратив довольно крутой спуск в обледенелую горку, довольно крутую.
Не так сложно въехать на скользкий холм, как спуститься с него. Поскольку спуск был неровным, на скорости танк мог начать раскачиваться. Перед уходил бы в одну сторону, корма в другую. В итоге гусеницы потеряли бы сцепление с дорогой и танк закружился бы, как корова на льду. Если бы спуск не заканчивался узким мостом, на это можно было даже не обращать внимания - Штайнер выровнял бы танк на ровном месте, закончив спуск.
Но выезд из деревни именно таким мостом и заканчивался. Штайнер вовсе не хотел загнать танк прямо в речку, да и к тому же мало что видел, выезжая из сильно освещенного места в глубокую тень. Он спускался со скользкой горушки очень, очень медленно. На взгляд Метцгера, Штайнер слишком уж осторожничал.
В результате 2075-й, осторожно сползавший с горки, остановился перед самым мостом.
Да еще и заглох.
Кауэр застонал от нетерпения. Метцгер скорее удивился, чем рассердился. У Штайнера танк не глох ни под обстрелом, ни в болотах, ни на разбитых русских дорогах. Но у каждого водителя, каким бы опытным он ни был, бывают неудачные дни.
Штайнер успокаивающе улыбнулся и хотел снова запустить двигатель, но не успел.
Метцгер, несмотря на глубокие сумерки, окутавшие мост, видел в свою смотровую щель мост с перилами, занесенными снегом, угрюмое кривое дерево на другом берегу и поваленные деревья, отмечавшие путь 2075-го. Вдруг над мостом взметнулся вихрь снежной пыли. Раздался душераздирающий треск, который было очень хорошо слышно - мотор танка так и не завелся еще. Облако снега накрыло танк, забив смотровые щели и прицел стрелка. Впрочем, снег тут же снесло ветром.
Угрюмое кривое дерево на другом берегу стояло на том же месте. Все так же торчали из снега сломанные 2075-м на пути в Точки деревья.
А моста не было.
- Что за...! - удивился Кауэр. - Не мог же козел обрушить этот мост! Ведь мы же по нему проехали!
- Козел? - переспросил Беккер. - Мост?
Он находился в самом невыгодном положении; из четверых танкистов только радист не имел ни малейшего представления о том, что происходит вокруг.
- Ну, там какое-то животное метнулось, как раз перед тем, как мост обрушился, - сказал Кауэр. - Вы видели? - обратился он за поддержкой к Штайнеру и Метцгеру.
- По-моему, это был заяц, - сказал Метцгер.
- Я думаю, это какая-то крупная птица, - ответил Штайнер. - Сова, что-то вроде такой.
- Ну вот, не могла же какая-то птица обвалить мост! - почти истерически выкрикнул Кауэр.
- Матерь божья, - только и сказал Беккер.
- Штайнер, давайте выйдем и посмотрим, - сказал Метцгер устало. - Какая разница, почему мост разрушился? Самое важное - сможем ли мы проехать здесь?
Танкисты выбрались наружу. Кауэр, которого Метцгер с собой не позвал, нетерпеливо высовывался из башни. Он все никак не мог поверить, что мост, казавшийся таким прочным - да и ведь выдержал же он танк сегодня утром! - исчез, развеялся, как сон.
Метцгер и Штайнер оказались на краю обрыва и заглянули вниз. Они ожидали увидеть балки рухнувшего моста, но обнаружили лишь заснеженные стены, почти вертикально уходившие к черной воде. Передние катки танка нависали над пустотой; Штайнер почти въехал на мост перед тем, как слишком резко бросил фрикцион. Впрочем, танк даже не перекосился вперед. Основная часть массы машины была распределена назад, где находились баки и мотор.
Из черной воды выступали лишь гнилые коряги, скользко поблескивавшие в темноте.
- Я здесь не поеду, - сказал Штайнер.
Метцгер, соглашаясь, кивнул. Будь овраг чуть поуже или места для разгона - чуть побольше, 2705-й еще мог попытаться перебраться через него. Если бы эта злополучная речушка была бы чуть пошире, а спуск к ней - не таким крутым, можно было съехать вниз и совершенно спокойно переехать через нее.
Но эта узкая щель в земле являлась непреодолимым препятствием для их верной "тридцатьвосьмерки", и кажется, знала об этом. На мгновенье Метцгеру показалось, что овраг злорадно усмехается им своим кривым, щербатым ртом.
Метцгер обернулся, оценивающе осмотрел обледеневшую улочку, по которой они только что спустились. У рухнувшего моста не хватило бы места, чтобы развернуть танк. Если танкисты собирались вернуться в Точки и выехать из них с восточной стороны, повторив путь эсэсовцев, Штайнеру предстояло взобраться на горушку задним ходом.
- Заедешь? - спросил он.
Штайнер усмехнулся:
- У нас есть варианты?
Метцгер, с одной стороны, не испытывал никакого восторга при мысли о том, что им придется ехать в темноте по лесу. Они рассчитывали вернуться по просеке, которую сами же и пробили, направляясь в Точки, а ехать по незнакомому лесу ночью - это совсем другое дело. Но с другой стороны Метцгер понимал, что никакими силами он не сможет заставить танкистов остаться ночевать здесь, в набитой мертвецами деревне.
- Заезжай, - сказал Метцгер. - Я останусь тут. Посмотрю, чтобы ты задом в какой-нибудь из этих домишек не въехал.
Штайнер благодарно кивнул и вернулся в танк.
Метцгер поежился. И днем-то он не смог бы пожаловаться, что ему жарко в зимней крутке, а к вечеру и вовсе похолодало. Скоро должно было совсем стемнеть. Мотор танка взревел, и 2075-й бодро полез в горку задним ходом. Метцгер смотрел, чтобы корма танка не ушла с узкой дороги, и жестами показывал Штайнеру, как перемещать рычаги. На верхушке холма танк развернулся, снеся забор и палисадник ближайшего дома.
Метцгер вздрогнул. В окне домишки на миг вспыхнул свет.
Этого не могло быть. Некому было зажечь свечу в промерзшем насквозь доме.
"Это отблеск солнца", подумал Метцгер.
Он принялся подниматься к своему танку, где экипаж терпеливо дожидался командира
Осветились и окна в уцелевших домах. Но это не был теплый, чистый свет электрических ламп или уютно мерцающий неровный свет свечей или керосиновых ламп. Свет был неярким, ровным и зеленоватым.
И в нем двигались какие-то тени.
Метцгер твердо знал, что все жители деревни мертвы. Кто же тогда зажигал свет в домах? Кто же двигался, подходил к окнам, услышав рев мотора танка? Чьи длинные, извилистые, как корни, что торчали из стен оврага, руки приподнимали занавески, чтобы посмотреть на 2075-й? Чьи лохматые, нечеловечески перекошенные головы удивленно качались вслед проезжающим танкистам? А ведь люди в этой деревне слишком хорошо знали, что такое немецкий танк, и при его приближении должны были не подходить к окнам, а прятаться по подвалам.
Кауэр сидел слишком высоко, чтобы видеть темные силуэты в окнах. Метцгер покосился на Штайнера - видит ли он то же самое? Если Метцгер видел это все один, происходящее можно было списать на переутомление этого страшного дня.
Но Штайнер рулил совершенно спокойно, как будто ничего странного не происходило. Они добрались до площади с бывшей церковью и повернули направо, попав в расстрелянную часть деревни. Здесь огоньки исчезли, и Метцгер выбросил мысли о них из головы. Когда Беккер перепугался, увидев мертвых эсэсовцев, командир заговорил с ним о самогоне и поминках, которые они устроят вечером, только чтобы отвлечь радиста от переживаемого им ужаса и привести в чувство.
Но сейчас он бы и сам с удовольствием выпил. Шнапса, водки, самогона - чего угодно, лишь бы забыться. Лишь бы этот день закончился наконец.
Деревня закончилась. Дорога вывела 2075-й на заснеженное поле. Лунный свет отражался от снега, стало светло и чисто. Зашевелился на своем месте Беккер; громко вздохнул Кауэр, Метцгер слышал это в наушниках. Танкисты приободрились. Им надо было проехать несколько километров, и они оказались бы прямо напротив Подмышья. Там оставалось свернуть в лес - возможно, на пробитую танками СС просеку - и двигаться строго по прямой.
Метцгер увидел, что впереди снежное поле становится черным и словно бы колючим. Лунный свет играл на острых черных закорючках.
- Что это? - удивился он вслух.
- Кладбище, - ответил Штайнер, который разобрался, в чем дело, раньше командира.
- Сразу после него сворачивай в лес, - сказал Метцгер.
Штайнер кивнул. Ворота кладбища, сплетенные из чугунных прутьев, оказались открыты и были достаточно широки, чтобы танку не пришлось сносить их.
По обеим сторонам танка медленно потянулись могилы. Сами могилы, конечно, занесло снегом. Тут и там торчали ажурные и простые кресты, острые, как колья, навершия оградок вокруг могил, а так же памятники. Мужчина из темного гранита, читающий книгу, занесенный снегом до пояса, так что непонятно было, сидит он или стоит, мраморный ангел с единственным уцелевшим крылом, кудрявая девочка, раскинувшая руки в радостном жесте, некрополь с провалившейся крышей, из которой торчало дерево, и снова кресты, кресты, кресты, деревянные, гранитные, мраморные, украшенные резьбой в виде оплетающих их цветов, бюсты и обелиски с выбитыми на них именами, квадратные плиты с неразборчивыми фотографиями, оригинальный памятник в виде огромного глобуса, каменная роза, выглядывающая сквозь снег ...
Метцгер глянул на свои часы. Ему казалось, что уже полночь. Что они едут через это кладбище уже часа три. Но было только еще самое начало девятого.
Кауэр заворочался в своем гнезде.
- Что-то здесь памятники больно богатые для такой простой деревушки, - первым озвучил он мысль, которая уже посетила и всех остальных.
- И кладбище слишком большое, - заметил Метцгер.
В этот момент 2075-й проезжал мимо церкви, которая тоже была великовата для такой маленькой деревушки. Метцгеру она почему-то напомнила собор в Кёльне, где он однажды бывал. Высокая, готически узкая, она совсем не походила на те русские церкви, которые танкистам уже доводилось видеть. Ее тонкий шпиль возносился ввысь, четко вырисовываясь на фоне луны. Купола же русских соборов и церквей были круглыми, или же походили на луковицы.
В стенах церкви зияли огромные дыры. Собственно, от нее остался лишь несущий каркас, скелет с лохмотьями кирпичной плоти. Метцгер видел сквозь дыру огромный иконостас на уцелевшей стене. Или это была роспись? Лунный свет искрился на позолоте, которой обильно была покрыта стена. Лик какого-то святого печально смотрел на танкистов одним большим и темным глазом; вместо второго в стене была дыра, через которую на разбитый аналой падал лунный свет.
- А ведь эту церковь расстреляли из танка, - тихо сказал Кауэр.
В следующий миг они увидели его.
Нарядный белый танк стоял чуть в стороне от дороги, слева, среди поваленных памятников. На его борту чернел крест. Башня его была повернута в сторону разбитой церкви - и деревни. Пушка смотрела прямо вперед.
Люди, стоящие около танка, радостно махали руками.