- Милый, ну и где тебя все это время носило? - спросил из душа голос моей жены.
Я вытащил из кобуры "Беретту", открыл дверь... Никого там не было, и вода в кабинке текла просто так. А возле двери лежал примитивный магнитофон с не менее примитивным приспособлением, включающим его, как только открывают дверь спальни. Магнитофон истерично расхохотался голосом Бориса и я всадил в этот ненавистный смех всю обойму. А потом я взбесился. Я перевернул вверх дном все в спальне. Вышвырнул из гардероба все, что нашел там, попутно вспоминая историю каждой чертовой шмотки и проклиная себя за хорошую память и Бориса, эту память унаследовавшего. Разломал и гардероб, и кровать, перебил все бьющееся и после этого перешел к детской. Над восстановлением интерьера своей комнаты Борис трудился особенно прилежно. Игрушки валялись в четко спланированном беспорядке. Передний план занимали те, которые подарил я. На столике лежало письмо шестилетнего Бори, которое он так мне и не написал.
"Дарагой папка! Это я твой боря сын пишу писмо. Тибя нет болше нигде гаварит мама толко я ей ни верю я знаю што ты есть приижжай..."
В детской я буянить не стал. Я сюда еще вернусь. С огнеметом. Я просто поспешил покинуть свой "музей", вернулся в основную часть. Я так и не смог определить назначение пяти комнат, которые здесь занимал Борис - все они играли массу ролей одновременно...
... Залпом осушил бутылку пива, опять закурил. Нет, каков подонок! Мало того, что испоганил мне всю жизнь, так еще и издевается над несчастным одиноким стариком...
"Спокойно, Игорь, спокойно. - сказал я сам себе.- Во-первых, не так уж ты и стар, тебе ж еще шестидесяти нет. А во-вторых, мы еще поглядим, кто кого..".
Мне удалось уговорить себя успокоиться, и, допив пиво, я посмотрел пару фильмов по видео, после чего лег спать.
Москва, 2027 год, 6 октября, 10:04 утра.
Разбудил меня звонок Бориса. Он осведомился, как мне спалось и как понравилось в музее. Ответил как мог вежливо, с ангельской улыбочкой поблагодарил за неустанную заботу, раскланялись. Встал, сварганил кофе, заказал в "Макдоналдсе" гамбургеры. Сжевал, кофейную чашку швырнул в форточку. Ее моментально постигла участь давешнего стакана - пулеметная очередь, стопроцентное попадание. Да, дела...
Не зная, чем себя занять, три часа смотрел телевизор. Новостей никаких. Какой-то кретин покушался на Папу Римского, вот и все новости. Мыльные оперы за последние сорок лет ничего принципиально нового предложить тоже не могли, и я пошел в тренажерный зал.
Позанимавшись два часа, принял душ и засел в библиотеке за компьютер с моим архивом. Помнится, лет пятнадцать назад меня посетила интересная мысль, что рукописи горят, да еще как; и при помощи сканера я за неделю перевел свой архив в компьютер. И с тех пор всю личную переписку аккуратно сканировал. И я не пожалел об этом, когда весь бумажный архив отправился в небытие вместе с дачей...
Времени у меня - сколько хочешь. Еда, питье, выпивка, курево - все есть. Пока есть, как выразился Борис. Ну, пока есть, а там посмотрим. Так что вполне можно просто вспомнить былое, читая страницы и разглядывая фотографии, на самом деле давно сгоревшие в огне.
оз. Селигер, 1982, июль
- Игорь! И-и-игорь! Иди обедать! Ты где, Игорь? - кричит мать, а меня нет. Я спрятался в старом немецком ДОТе на самом конце косы. Даже если б я не залез в эту бетонную будку, меня все равно не было бы видно: кусты столь густы, что все равно мою фигурку - метр с кепкой - видно только с озера... И сижу я в ДОТе, и представляю себе, что кругом война, но только ДОТ этот наш, а не немецкий, и сижу в нем я, а взвод окопался рядом, на косе, и десант подлых фрицев подходит с озера на лодках. И тут я из своего "Максима": тра-та-та-та!!! И ребята, что затаились в окопчиках позади и повыше меня, тоже: тра-та-та-та!!! А потом меня вызывают в Москву, и сам товарищ Жуков говорит мне перед строем таких же молодцов, как я: " За проявленные вами, товарищ Стрекалов, героизм и мужество, присваивается вам звание Героя Советского Союза". И я, стоя навытяжку, отвечаю ему: "Служу Советскому Союзу!". А потом, когда я, покрытый пороховой гарью и славой, дохожу до Берлина, меня ранят в самом последнем бою, и возвращаюсь я домой на носилках, весь перебинтованный, окруженный цветами и красивыми санитарками...
А еще чудесно стоять по колено в воде, и, героически не обращая внимания на комаров, таскать на удочку окушков и плотвичек, чтобы потом завялить их и осенью угощать московских друзей, как бы невзначай упоминая при этом, что сам их и поймал, и все остальное...
... а вечером сидеть у костра, и, задумчиво смотря на пляску языков пламени, слушать взрослых, поющих под гитару свои взрослые туристические песни; и тут же, подражая им, сочинять собственные стихи и песни, и... Счастье. Просто счастье...
... и потом быть целый месяц героем всего двора со своими рассказами о Селигере, большая часть которых выдумана из головы по ходу повествования...
Ленинград, 1989, август.
- Ты умеешь дразнить Неву? - спросила она.
- Нет...- честно ответил я, слегка ошарашенный постановкой вопроса.покажешь?
- Конечно!
Мы спустились к самой воде неподалеку от Медного Всадника.
- Смотри!- крикнула она и обратилась уже к реке: - Ты, дура ленивая, грязная, неповоротливая, текла бы побыстрее, глядишь, почище была бы...
Мелкие волны, набегавшие на ступеньки, явно увеличивались в размерах и достигали уже третьей от воды ступени. Мы стояли на четвертой. Мне понравилась игра, и я с удовольствием в нее включился:
- Ууу, неряха неповоротливая, чухонка неопрятная, свинья шлиссельбургская...
Вот про свинью - это уже было лишнее... Нева вздыбилась, и длинный коричневый маслянистый язык волны встал на долю секунды перед нами, как кобра перед броском... Я успел отпрыгнуть, она - нет, и некоторое время дама сердца с мокрыми ногами путешествовала по городу на моих неокрепших юношеских руках...
... А по вечерам мы с ней взахлеб читали друг другу "Карлсона, который живет на крыше", иногда перемежая его стихами Пушкина, Ахматовой, Пастернака, Цветаевой и своими собственными, и все было великолепно и просто...
Тамбов, 1996 год, 7 марта, 15:00
Тот факт, что повесть еще не окончена, а я шляюсь по просторам нашей немаленькой страны и занимаюсь черт-те-чем, только не ею, сильно отравлял мне жизнь. Напряженная дорога из Астрахани на полусломанном грузовике, полтора часа утомительных погрузо-разгрузочных работ, и теперь, в итоге, праздничная пьянка с местными хозяевами жизни. Возразить я им, естественно, никак не мог, и через сорок минут вышел к своей машине пьяный в дым: интенсивное поглощение водки дозами по сто пятьдесят граммов с интервалами в три минуты иного результата не подразумевает...
Проснулся я, когда вокруг была глубокая ночь. Николай, водитель, напряженно вел машину сквозь густой, как сметана, туман. Густоту эту я в полной мере проверил на себе, когда через какое-то время вышел по нужде. Вытянув руку, я обнаружил, что вижу ее лишь до локтя: остальное скрыл туман...
... наутро мы въезжали в промороженную Москву на разукрашенном морозными узорами грузовике. Только лобовое стекло и зеркала сохранили прозрачность, да и то ценою наших титанических усилий...
... повесть я закончил три дня спустя.
Лукино, 2007 год, 4 августа, вечер.
Я сижу на даче. Удобно расположившись на веранде, пью пиво, курю и смакую письмо от Леси. Я, наконец-то, распечатал его на принтере, и теперь наслаждаюсь этим шедевром эпистолярного жанра под аккомпанемент цикад и припозднившихся птиц.
" ... единственное, что крепко портит мне жизнь, это невозможность определить, где ты находишься, и приехать к тебе так быстро, как это только возможно. Вот оно, проклятие электронной почты: ты с равным успехом можешь быть и в Санкт-Петербурге, и в Кейптауне..."
В том-то и прелесть положения, радость моя! Если бы все женщины, жаждущие по тем или иным причинам со мной свидеться "так скоро, как это только возможно", имели счастье осуществить это свое желание, то, боюсь, я имел бы несчастье оказаться в обществе их всех в один момент времени. Дураку ясно, насколько мне это не нужно...
" Твоих "Господ гермафродитов" переиздали у нас в Париже. Не знаю, отвык ли ты уже от ажиотажа, обычно сопровождающего выход этой книги где-либо... Экземпляров двести религиозные фанатики сожгли на площади у Нотр-дама. Европейская лига транссексуалов опять собирается подать на тебя в суд за возбуждение к ним нездорового интереса общественности.."
Знаю, знаю! В описываемый период я как раз был в Париже, и неплохо повеселился и за компанию с ревнителями католической нравственности, и на собрании транссексуалов. Никто меня не узнал, конечно же...
" Так что все тут хотят тебя распять, одна я жду твоего появления как милости Божией. Хоть на три дня, хоть на один, приезжай..."
Нет, Леся. Не приеду я к тебе. Вожжа, попавшая мне под хвост лет эдак пять тому, гонит меня прочь от Старого света...
...Она так и умерла в 2010, ни разу со мной более не повидавшись. Вообще, последующее десятилетие мне вспоминать как-то неловко. Хотя, казалось бы, это был период моего "наивысшего расцвета", "всемирной славы", как писали в журналах и газетах... Именно тогда я заработал большую часть своего состояния, но именно тогда я бесчинствовал, носясь по всей планете, как пятнадцатилетний прыщавый юнец, у которого в заднице сидит здоровенное шило гиперсексуальности, а перед глазами висит длинный список запретов, которые необходимо срочно нарушить. Так что имеет смысл пропустить несколько файлов...
Северная Атлантика, "Титаник - III", 2019, апрель.
После триумфа в 1998 году голливудского блокбастера, слово "Титаник" сделалось, пожалуй, самым культовым на планете. Весь мир сошел с ума. За последние двадцать лет сняли еще с полтысячи фильмов, написали полмиллиона книг, не говоря уже о всяческих шоу и прочей дребедени. В столетнюю годовщину гибели несчастного парохода, в 2012 году, точную его копию, битком набитую точными же копиями актера, сыгравшего главную роль в фильме 1998 года, страдавшими ярко выраженным суицидальным синдромом, и экзальтированными подругами этих молодых людей, торжественно столкнули со специально доставленным айсбергом. Корабль, естественно, затонул. Не спасся никто. Желания, видать, не было. И второй "Титаник" скромно улегся на дно рядом с первым.
На борт же третьего "Титаника", специально топить который, вроде бы, никто пока не собирался, я попал случайно: после трехдневной гулянки меня, сладко дрыхнущего, шутники-приятели положили в каюту этого гиганта, готового выйти в рейс (кстати, пятый по счету). Так что, очухавшись, я обнаружил себя на борту третьего воплощения злосчастного парохода, неспешно добирающегося из Саутгемптона в Нью-Йорк. Осознав весь драматизм своего положения, я тут же разыграл из себя отъявленного фаталиста и принялся со вкусом наслаждаться жизнью, особо не гадая, когда она может завершиться. Выпив в баре армянского коньяку, я почувствовал себя полностью восстановленным и готовым к светской жизни. Свою жертву я выискивал долго, неспешно обходя все салоны, рестораны и прочие увеселительные места "Титаника" и воображая себя орлом, или уж, как минимум, соколом, описывающим круги над полем. Наконец, я нашел то, что полностью соответствовало моим эстетическим запросам того дня: высокая тонкая брюнетка с прической, стилизованной под моду 60-х годов ХХ века. Познакомиться с ней труда не составило, и уже десять минут спустя мы сидели за хорошим токайским вином, и я услаждал слух Инны стихами Бодлера, Гумилева, Хименеса, Смирнова и своими собственными. Вечер прошел великолепно. Добил я свою новую знакомую, совершенно уже мною очарованную, тем, что, проводив ее до дверей каюты, не стал нахально набиваться в гости, намекая на "логичное завершение вечера", или как там это теперь называется, а вежливо откланялся и степенно удалился. "Логичное завершение" произошло следующим вечером, и отнюдь не по моей инициативе, что было особенно приятно. Иногда приедается сам процесс соблазнения, и когда тебя самого как бы соблазняют, (хотя ты-то знаешь, что это не так!), действо это приобретает особенную "изюминку".
- На обеде кто-то говорил, что поблизости мотается пара айсбергов, лениво пробормотала засыпающая Инна.
- Ну и хрен с ними. Когда ни помирать - все равно день терять. рассеянно ответствовал я, перебирая ее прекрасные волосы и снова потихоньку заводясь от потрясающего аромата ее духов. Все-таки запах женщины, господа, это такая тонкая и почти непознаваемая материя, что тысячи трактатов можно написать, и все равно не понять, не осмыслить и половины, и каждый раз, вдыхая волшебный аромат, терять голову и погружаться в самое приятное безумие...