не мальчик. Как-никак завоевал себе место в первом ряду. (Уходит в
дом.) Миссис О'Флаэрти. Золотые слова, ваша честь. Да благословит господь вашу
честь! (Как только генерал скрывается с глаз, она грозно поворачивается
к сыну и, меняясь с той характерной для ирландцев быстротой, которая
всегда приводит в изумление и шокирует людей, принадлежащих к менее
гибким нациям, восклицает.) На что ты надеялся, бесстыжий врун, когда
сказал мне, что идешь драться с англичанами? Ты что же, думал, я дура,
которая ничего дальше своего носа не видит? Ведь в газетах только про
то и пишут, как ты в Бэкингэмском дворце пожимал руку английскому
королю. О'Флаэрти. Не я ему пожимал руку, а он мне. Что ж, по-твоему, я должен был
оскорбить такого вежливого человека в его собственном доме, на глазах у
его собственной жены, да еще когда у нас с тобой в карманах его
денежки? Миссис О'Флаэрти. Как же это у тебя совести хватило пожимать руку тирана,
запятнанную кровью ирландцев? О'Флаэрти. Будет тебе нести околесицу, мать: он и вполовину не такой тиран,
как ты, храни его бог. Его рука была куда чище моей, на которой, может,
еще кровь его родни. Миссис О'Флаэрти (угрожающим тоном). Да разве так разговаривают с матерью,
щенок ты паршивый? О'Флаэрти (решительно). Придется тебе привыкать, если сама не перестанешь
молоть чепуху. Виданное ли дело, чтобы парня, с которым носились короли
и королевы которому в разных столицах пожимали руку самые знатные
господа, бранила и попрекала его собственная мать, стоило ему приехать
домой на побывку. Да за кого хочу, за того и буду драться, и каким
королям захочу, тем и буду пожимать руку! А если твой сын нехорош для
тебя, пойди и поищи себе другого. Ясно? Миссис О'Флаэрти. Это ты у бельгийцев, что ли, понабрался такого наглого
бесстыдства? О'Флаэрти. Бельгийцы хорошие люди, и французам впору быть с ними полюбезней,
да еще теперь, когда боши их почти прикончили. Миссис О'Флаэрти. Хорошие люди!.. Нечего сказать, хорошие люди! Чуть их
ранят, приезжают сюда, потому что мы католическая страна, и потом ходят
в протестантскую церковь, потому что с них там ни гроша не берут. А
другие и вовсе в церковь носа не кажут. Это, по-твоему, хорошие люди? О'Флаэрти. Ты, конечно, здорово разбираешься в политике! Эх, много ты знаешь
о бельгийцах, о чужих странах и о мире, в котором живешь, да хранит
тебя бог! Миссис О'Флаэрти. Да уж, конечно, побольше твоего! Ведь я как-никак тебе
матерью прихожусь! О'Флаэрти. Ну и что?! Как ты можешь знать больше моего о том, чего никогда и
в глаза не видала? Ты думаешь, я зря на этом европейском материке
полгода сидел в окопах и три раза был заживо похоронен в них, когда нас
накрывали снаряды?! Уж я-то знаю, что к чему. У меня свои причины
участвовать в этой великой стычке. Мне стыдно было бы сидеть дома,
когда все кругом дерутся. Миссис О'Флаэрти. Если тебе так хотелось драться, отчего ты не пошел в
немецкую армию? О'Флаэрти. Там платят всего пенни в день. Миссис О'Флаэрти. А коли так, разве нет на свете французской армии? О'Флаэрти. Там платят всего полпенни. Миссис О'Флаэрти (сбитая со своих позиций). Вот грабители! Ну и крохоборы же
эти французы, а, Динни?! О'Флаэрти (насмешливо). Может, ты еще хотела, чтобы , я пошел в турецкую
армию и стал поклоняться язычнику Магомету, который сунул себе в ухо
зерно, а когда прилетел голубь и склевал его, сделал вид, будто это
знамение свыше? Я пошел туда, где матерям дают самое большое пособие, и
вот мне благодарность. Миссис О'Флаэрти. Большое пособие, говоришь? А ты знаешь, что со мной
сделали эти выжиги? Приходят ко мне и говорят; "Много ли ваш сын ест?"
А я и говорю: "Такой едок, что никак не напасешься; и на десять
шиллингов в неделю не прокормить". Я-то думала, чем больше скажу, тем
они больше и платить станут. А они говорят: "Тогда мы будем удерживать
десять шиллингов из вашего пособия, потому что теперь его кормит
король". "Вот как? - говорю я. - А будь у меня шестеро сыновей, вы
удерживали бы по три фунта в неделю и считали бы, что не вы мне должны
платить, а я вам?" "У вас, - говорят, - логика хромает". О'Флаэрти. Что-о? Миссис О'Флаэрти. Логика, так и сказал. А я ему тогда говорю: "Не знаю, что
там у меня хромает, сэр, а только я честная женщина, и можете оставить
при себе свои поганые деньги, если вашему королю жалко их дать бедной
вдове. И будь на то воля божья, англичан еще побьют за такой смертный
грех, за то, что бедняков притесняют". Сказала, да и захлопнула дверь
перед самым их носом. О'Флаэрти (в ярости). Ты говоришь, они удерживают десять шиллингов в неделю
на мои харчи? Миссис О'Флаэрти (утешая его). Нет, сынок, всего полкроны. Я уж не стала с
ними спорить, ведь у меня есть еще моя пенсия по старости, а они-то
хорошо знают, что мне всего шестьдесят два стукнуло. Все равно я
одурачила их на полкроны. О'Флаэрти. Да, чудной у них способ вести дела. Сказали бы прямо, сколько
станут платить, - и никто не был бы на них в обиде. Так нет же, если
есть двадцать способов сказать правду, а один - надуть, правительство
обязательно постарается надуть. Так уж устроены все правительства. что
не могут не надувать.
Из дома выходит горничная Тереза Дрискол.
Тереза. Вас зовут в гостиную чай пить, миссис О'Флаэрти. Миссис О'Флаэрти. Смотри, голубушка, не забудь оставить мне глоток крепкого
чаю на кухне. У меня от их жидкого господского пойла живот пучит, если
я его потом не запью. (Уходит в дом, оставляя молодых людей наедине.) О'Флаэрти. Это ты, Тесси? Как поживаешь? Тереза. Спасибо, хорошо. А ты? О'Флаэрти. Слава богу, не жалуюсь. (Достает золотую цепочку.) Посмотри, что
я тебе привез. Тереза (отступая на шаг). Мне даже страшно к ней притронуться, Динни. А ты
не с мертвеца ее снял? О'Флаэрти. Нет, я снял ее с живого. И как еще он был благодарен мне, что
уцелел и заживет теперь припеваючи у нас в плену, пока я буду драться,
каждую минуту рискуя шкурой. Тереза (беря цепочку). Ты думаешь, это настоящее - золото? О'Флаэрти. Во всяком случае, настоящее немецкое золото. Тереза. Но серебро у немцев не настоящее, Динни. О'Флаэрти (лицо его мрачнеет). Ну, во всяком случае, это лучшее, что нашлось
у боша. Тереза. А можно, я покажу ее в следующий базарный день ювелиру? О'Флаэрти (хмуро). А хоть самому черту! Тереза. Чего ты злишься? Мне просто хочется знать. А то хороша я буду, если
стану щеголять в этой цепочке, а она возьми да и окажись медной! О'Флаэрти. Сдается мне, ты могла бы сказать "спасибо". Тереза. Да ну? Сдается мне, ты мог бы сказать что-нибудь поласковее, чем:
"Это ты, Тесси?" Почтальона и того так не встречают. О'Флаэрти (лицо его проясняется). Вон оно что! А ну-ка, подойди и поцелуй
меня, чтобы отшибить вкус меди. (Хватает ее и целует.)
Тереза, не роняя своего ирландского достоинства,
принимает поцелуй, оценивая его, как знаток - вино,
затем вместе с О'Флаэрти. садится на скамью.
Тереза (в то время как он обнимает ее за талию). Слава богу, что нас не
видит священник. О'Флаэрти. Во Франции не больно-то думают о священниках. Тереза. А скажи, что было надето на королеве, когда она разговаривала с
тобой во дворце? О'Флаэрти. На ней была шляпка, такая, без завязок, и по всей груди вышивка.
Талия у нее там, где полагается, а не там, где у других леди. В ушах у
нее маленькие висюльки, хотя вообще-то бриллиантов на ней куда меньше,
чем на миссис Салливен, процентщице из Дрампога. Волосы у нее спущены
на лоб вроде челки. Брови почти как у ирландки. И она не знала, что мне
сказать, бедняжка! А я не знал, что ей сказать, прости господи! Тереза. Теперь тебе будут платить пенсию, раз у тебя этот крест, верно,
Динни? О'Флаэрти. Шесть пенсов три фартинга в день. Тереза. Не так уж и много. О'Флаэрти. Остальное мне причитается славой. Тереза. А если тебя ранят, тебе будут еще платить пенсию как инвалиду, а,
Динни? О'Флаэрти. Да, благодарение богу. Тереза. И ты ведь снова пойдешь воевать, а, Динни? 0'Флаэртн. Ничего не поделаешь. Не пойду - мне влепят пулю как дезертиру, а
пойду - могут угостить пулей боши. Не одно, так другое, никак не
отвертишься. Миссис О'Флаэрти (кричит из дома). Тесси, Тесси! Голубушка! Тереза (выскальзывает из его объятий и встает). Надо подавать чай. Но уж
ранят тебя или нет, пенсия у тебя все равно будет, а, Динни? Миссис О'Флаэрти. Иди скорей, доченька! Тереза (нетерпеливо). Да иду же! (Улыбается Динни - улыбка у нее не очень
убедительная - и уходит в дом.) О'Флаэрти (один). А хоть я и получу эту пенсию, тебе-то все равно ни черта
не достанется! Миссис О'Флаэрти (выходя на крыльцо). Как тебе не совестно задерживать
девушку, когда у нее там столько дел. Смотри, попадет она из-за тебя в
беду. О'Флаэрти. Ну и пусть, не моя забота. Жаль мне того парня, из-за которого
она попадет в беду. Всю жизнь ему потом каяться. Миссис О'Флаэрти. Что это ты болтаешь, Динни? Никак ты с ней рассорился, а у
нее ведь десять фунтов приданого. О'Флаэрти. Пусть оставит их при себе. Да я к ней и кочергой не притронусь,
будь у нее хоть тысяча, хоть миллион. Миссис О'Флаэрти. Стыда в тебе нет, Динни! Кто же так говорит о честной,
порядочной девушке, да еще из Дрисколов. О'Флаэрти. А как мне о ней говорить? Она ведь только о том и думает, чтобы
снова загнать меня на войну да чтобы меня там ранило, и тогда эта
девчонка, будь она неладна, сможет проматывать мою пенсию. Миссис О'Флаэрти. Что это на тебя нашло, сынок? О'Флаэрти. Знание жизни ко мне пришло, мать, вот что! И принесли его - горе,
страх и страдания. С малых лет меня морочили и водили за нос. Я думал,
эта девчонка - небесный ангел, а она жадная ведьма. Нет уж, если я и
женюсь теперь, так только на француженке. Миссис О'Флаэрти (в ярости). Посмей только! Чтобы я этого больше не слыхала! О'Флаэрти. Как бы не так! Да я уж не на одной француженке был все равно что
женат. Миссис О'Флаэрти. Господи спаси и помилуй, что ты там еще натворил, негодяй? О'Флаэрти. Я знал француженку, которая каждый день стряпает такие кушанья,
какие в Ирландии никому и во сне не снились. Сам сэр Пирс пальчики бы
облизал. Я женюсь на француженке, так и знай; и когда я заделаюсь
фермером, у меня будет ферма на французский лад - с Европу величиной.
Такая, что и десятка ваших паршивых полей не хватит, чтобы засыпать у
меня одну канаву. Миссис О'Флаэрти (свирепо). Тогда бери себе и в матери француженку, мне ты и
даром не нужен. О'Флаэрти. Если бы не мои сыновние чувства, я бы сказал: не велика потеря.
Ты же всего-навсего глупая, темная старая крестьянка, хоть и берешься
рассуждать про Ирландию. А ведь сама никогда и шагу не сделала дальше
клочка земли, где родилась. Миссис О'Флаэрти (ковыляет к садовой скамье; по всему видно, что вот-вот
расплачется). Динни, голубчик, как ты со мной обращаешься? Что с тобой
сталось? О'Флаэрти (мрачно). Скажи, что сталось со всеми? Что сталось с тобой,
которую я так уважал и боялся? С сэром Пирсом: я-то считал его великим
генералом, а теперь вижу, он может командовать армией не лучше, чем
старая курица? С Тесси, которую я год назад до смерти хотел взять в
жены, а теперь и знать не желаю, хотя бы она принесла мне в приданое
всю Ирландию? Говорю тебе, весь божий мир рушится вокруг меня, а ты
спрашиваешь, что со мной сталось? Миссис О'Флаэрти (громко причитает). Ox! Ox! Мой сын отказался от меня! Что
же мне, старой, делать? Что же мне делать? Ox! Ox! Сэр Пирс (выбегая из дома). Почему такой дьявольский шум? Что здесь, в конце
концов, происходит? О'Флаэрти. Тише, тише, мать. Разве ты не видишь его честь? Миссис О'Флаэрти. Ох, сэр, пришла моя погибель! Ох, поговорите с Динни, сэр!
Он ранил меня в самое сердце. Он хочет привести мне в дом француженку,
и уехать в чужие края, и бросить мать, и предать родину. Совсем он там
в уме повредился, оттого что кругом пушки грохочут, и он убивает
немцев, и немцы, чтоб им пусто было, норовят убить его! У меня отняли
моего сына, и он отказался от меня. Кто же теперь позаботится обо мне
на старости лет, а я-то сколько для него сделала. Ox! Ox! О'Флаэрти. Перестань кричать, слышишь? Кто тебя бросает? Я заберу тебя с
собой. Ну, теперь ты довольна? Миссис О'Флаэрти. Ты что же это надумал, завезти меня в чужие края, к
язычникам и дикарям, когда я не знаю ни словечка по-ихнему, а они