Виктория Холт
Глава 1
Стояла слишком жаркая даже для августа погода. Скверный дух со стороны реки, таящий в себе реальную угрозу чумы, усугублял гнетущую атмосферу знойного дня. Но собравшаяся на Тауэр-Хилл толпа не обращала внимания на подобные неудобства. Продавцы оставили свои лавки и лотки на Кэндлвик-Стрит, Ист-Чеп и Полтри, торговцы лошадьми спешили со Смитфилд-Сквера, а золотых дел мастера с Ломбард-Стрит и торговцы тканями с Чипсайд покинули свои дома, хорошо понимая, что в эти часы они вряд ли найдут клиентов. Подмастерья, рискуя заработать хорошую порку, пробирались вслед за своими хозяевами, полные решимости увидеть своими глазами все то, что произойдет сегодня на лобном месте Тауэра.
Они шли, смеясь и балагуря в предвкушении захватывающего зрелища. Эти мужчины и женщины твердо верили, что все тяготы царствования Генриха VII позади и сытая жизнь не за горами. С них больше не будут драть непомерные налоги, конец штрафам и поборам. Старый скряга — король умер, и на его месте прекрасный юноша, громкий смех и шутки которого пришлись по душе жителям Лондона.
— Боже, храни молодого короля! — кричали они. — Посмотрите, как он радует свой народ! Это именно тот, кто нам нужен.
Возгласы в честь короля смешивались с презрительными насмешками над предателями. Кто-то из подмастерьев соорудил два чучела, которые теперь были подняты высоко над толпой и служили мишенью для отбросов.
— Смерть им! Смерть грабителям! Смерть скрягам! Да благословит Господь короля Гарри!
Извергая проклятия, хохоча и толкаясь, простолюдины бушевали вокруг холма. На вершине, ближе к эшафоту, собрались представители знати. И вот с башни Святого Петра донесся звон колокола.
С краю толпы, как бы не решаясь присоединиться к ней, стоял мальчик. Он был бледен, скромно одет и, не отрываясь, грустно и виновато смотрел на омытые дождями стены величественной крепости, которая возвышалась на страже, подобно каменному гиганту. Она показалась ему такой жестокой, такой беспощадной, что мальчик перевел взгляд в сторону зеленых берегов, покрытых звездочками цветущей вербы. Он вспомнил, как когда-то — теперь ему казалось, что это было очень давно, — он привел своего маленького брата на берег реки, чтобы собирать цветы. Цветки буквицы были словно каски, что носят солдаты, и это напомнило ему, что скоро они выйдут из огромной тюрьмы, а с ними и те люди, которым суждено сегодня умереть на Тауэр-Хилл.
— Смерть предателям! — закричал какой-то мужчина рядом с ним. — Смерть сборщикам налогов! Смерть Дадли и Эмпсону!
Мальчик почувствовал, как кровь прилила к лицу, ведь его имя было Джон Дадли, а его отец — один из тех, кому вскоре предстояло сложить голову на плахе.
Маленький Джон не будет смотреть. Не осмелится. Зачем он пришел сюда? Он не знал. Может, надеялся, что произойдет чудо? Отец казался ему самым мудрым человеком в Англии, да и не только ему, но и многим другим тоже, ведь простому судейскому Эдмунду Дадли удалось стать главным советником короля. Но короли умирают, и их милости умирают вместе с ними; друг одного король может оказаться предателем для другого, и если новый король желает завоевать любовь своих подданных, а подданные требуют чьей-то головы как залог его любви — они получают эту голову.
Теперь отец мальчика стоял наверху. Маленький Джон уставился в землю, но он понимал, что происходит, ведь ему были слышны крики людей. Вдруг стало тихо. Мальчик поднял голову, посмотрел в небо, затем на реку, но так и не осмелился взглянуть на эшафот.
Говорил его отец. Хорошо знакомый голос то становился громче, то затихал, но мальчик не разбирал слов.
Потом вновь воцарилась тишина, пока из толпы не вырвался вздох содрогания. Джон понял, что у него уже нет отца.
Он стоял, беспомощный и испуганный, не решаясь ни убежать подальше от этого ужаса, ни приблизиться вместе с толпой к эшафоту и поглядеть на кровь своего отца.
Теперь, вероятно, палач взял в руки голову его отца, так как был слышен возглас: «Вот она, голова предателя!»
Он удивился тому, что ни капельки не хотел плакать. Он понял, что никогда больше вообще не будет плакать. Орущая толпа, серая крепость, угрюмая река — они казались такими безразличными к незавидному положению еще одной сироты.
А ведь совсем еще недавно он был Джоном Дадли, старшим сыном любимого министра короля, и перед ним открывалось блестящее будущее. Сейчас он стал другим Джоном Дадли — сиротой без гроша в кармане, — сыном человека, которого король назвал предателем.
Он почувствовал на своем плече чью-то руку.
— Джон, — мягко произнес знакомый голос, — тебе не следовало сюда приходить.
Обернувшись, он увидел позади себя человека, к которому он относился как к родному дяде, одного из самых близких друзей отца, когда тот был в фаворе — сэра Ричарда Гилфорда.
— Мне… хотелось пойти, — произнес Джон, запинаясь.
— Я понимаю, — сказал сэр Ричард. — Это смелый поступок с твоей стороны, Джон. — Он изучающе поглядел на ребенка. — И ни одной слезинки…
Он взял мальчика под руку и отвел его в сторону.
— Тебе лучше убраться отсюда подальше, — участливо сказал он.
— А что они могут со мной сделать? — спросил мальчик. — Что они могут со мной сделать, если узнают, что я его сын?
— Они, надеюсь, не причинят тебе вреда, ребенку, которому… сколько тебе лет? — Девять, сэр.
— Девять! И у матери на руках еще двое.
— Они у нас все отобрали…
Сэр Ричард кивнул.
— Но не потому, что на владения твоего отца кто-то позарился. Это сделано, чтобы удовлетворить народ. Кто знает…
Он оценивающе посмотрел на мальчика, но быстро отвел взгляд.
— Выходит, что люди ненавидят моего отца? — недоверчиво спросил он.
— Мой мальчик, у королей всегда есть на ком отыграться. Когда король совершает то, что не нравится его подданным, тогда это вина политиков, а на свой счет он записывает только то, что им нравится. Эти люди извергают проклятия против покойного короля. Твой отец и сэр Ричард Эмпсон — козлы отпущения.
Мальчик сжал кулачки.
— Быть козлом отпущения! Мне это не по душе. Я стану мужчиной… и властителем!
И вдруг он заплакал, а сэр Ричард смотрел, как по его щекам катятся слезы, и молчал. Сэр Ричард понимал, что это нормально. Он просто шел рядом какое-то время, потом произнес:
— Ты должен пойти со мной. Нет, нет, не волнуйся. Я видел твою мать. Я предупредил ее, что разыщу тебя и возьму к себе домой.
Они подошли к берегу реки, где их ждал баркас, и, пока они медленно плыли вверх по течению, всхлипывания, сотрясающие маленькое тело, постепенно затихли.
Наконец они высадились и взобрались по потайным сходням, которые выходили прямо на лужайку перед домом сэра Ричарда.
Войдя в замок и переступив порог огромного зала, сэр Ричард крикнул:
— Джейн, где ты, дитя мое?
Девочка чуть младше Джона появилась на галерее и посмотрела вниз, туда, где располагался зал.
— Я привел тебе товарища, Джейн. Поди сюда.
Джейн величественно спустилась по огромной лестнице.
— Здравствуй, Джон, — сказала она, и мальчик, взглянув ей в лицо и заметив следы слез на ее щеках, понял, что она тоже оплакивала его отца, и почувствовал успокоение.
— Он много пережил сегодня, Джейн, — произнес сэр Ричард. — Нам следует позаботиться о нем.
Джейн остановилась возле мальчика и взяла его за руку.
Сэр Ричард наблюдал за ними. Рядом с маленькой Джейн ребенок скорее забудет крики черни на Тауэр-Хилл.
Наблюдая месяц за месяцем, как мужественно Джон Дадли превозмогает свое несчастье, сэр Ричард Гилфорд все больше видел в нем стойкость характера, присущую Эдмунду Дадли. Он восхищался мальчиком, чуя в нем скрытые амбиции, волю к победе, страстное желание вернуть Дадли их доброе имя. Сэр Ричард с радостью наблюдал, как между его дочерью и этим мальчиком крепла дружба, и его ничто не могло так порадовать, как тот факт, что Джон живет в его доме и воспитывается словно его собственный сын.
Для опальной семьи это было очень кстати, так как вдова сэра Эдмунда и ее дети были вынуждены искать покровительства знакомых и друзей, и леди Дадли только радовалась, что сэр Ричард принимает такое участие в ее сыне.
У сэра Ричарда вошло в привычку вести беседы с мальчиком, и однажды, когда они шли в Сити к Флит-Лейн, по Флит-Бридж и к Фикетс-Филдс, сэр Ричард снова заговорил с мальчиком об отце:
— Джон, твой отец был великим человеком. Когда ему было столько же, сколько тебе сейчас, он находился в едва ли лучшем положении.
— Нет, сэр, — сказал Джон. — Верно, что мой отец был сыном небогатого фермера, и стал сам не более чем судейским, но он происходил из рода лордов Дадли, а я — сын человека, которого называют предателем.
Сэр Ричард щелкнул пальцами.
— Его благородное происхождение никогда не было доказано, — ответил он, — и я думаю, что оно существовало только в воображении твоего отца.
В ответ мальчик зарделся, но сэр Ричард продолжал:
— Да, это оказалось достаточно ловким ходом. Дадли нуждался в аристократических предках, и он их себе нашел. Без сомнения, они сослужили ему неплохую службу. Но — это между нами, Джон, — человек заслуживает большего уважения, когда он взбирается вверх по лестнице с самой нижней ступеньки, чем если он начинает почти на последней.
Джон молчал, а сэр Ричард продолжал:
— Для нас сэр Эдмунд пусть будет сыном фермера и судейским, но при этом таким знатоком своей профессии, что сам король искал его помощи, и через него и его друга Эмпсона правил Англией.
Глаза мальчика заблестели.
— Простой сын фермера — и один из тех, кто правил Англией!
— Ну и чему это тебя должно научить? Только одному: как бы низко ты ни стоял, нет границ, границ тем высотам, на которые ты можешь взобраться. Подумай о короле. Хватит ли у него смелости оглянуться далеко в прошлое? Ведь всем известно, что его предок со стороны Тюдоров был сыном конюха и незаконнорожденным? Подумай, мой мальчик, подумай! Это считается изменой, поэтому я скажу шепотом. Дадли и Тюдор. Чем один лучше другого? Помни это. Помни всегда. Твой отец был очень честолюбив. Может, сейчас он с небес наблюдает за тобой, за своим старшим сыном. Может, он спрашивает себя: «Что мой сын будет делать в этом мире? Достигнет ли он тех же высот, что и я? Учтет ли мои ошибки? Горит ли у него внутри огонь, который сотворит из него великого человека?» Джон, я не сомневаюсь, что твой отец наблюдает за тобой с небес и молится за тебя, и верит.
Джон запомнил эти слова. Он был полон решимости стать таким же великим человеком, как и его отец.
Положение сэра Ричарда при дворе заставляло его часто общаться с королем, все тем же беззаботным юнцом, но, по счастью, с уже пробуждающейся совестью. Сэр Ричард надеялся, что эта королевская совесть сыграет свою роль в будущности его юного протеже.
Генрих все еще хмурился при упоминании имени Дадли. Он прекрасно понимал, что казнь фаворита и наперсника его отца совершилась для его же, Генриха, популярности. Но он пока еще не вступил в сделку со своей совестью, как это случится позже, когда придворным удастся убедить его, что Дадли и Эмпсон заслужили свою участь. Поэтому пока простое упоминание имени Дадли заставляло его чувствовать определенную неловкость. И когда сэр Ричард, улучив момент, робко испросил высочайшего позволения поставить перед парламентом вопрос о возвращении гражданских и имущественных прав детям Дадли, Генрих с радостью согласился.
Пусть мальчик наследует богатство своего отца. Королю оно ни к чему, а чтобы транжирить направо и налево, у него имелось достаточно сокровищ, накопленных его собственным отцом за время царствования. Да, да, пусть отменят решение о лишении прав. Тогда при упоминании имен Дадли и Эмпсона король будет чувствовать себя уютнее, он сможет отбросить мысль о том, что этих двоих казнили лишь для того, чтобы успокоить людей, у которых годами выкачивали то, что составляло основную часть богатства его отца.
Итак, первый шаг был сделан. Джон уже больше не беден. Он богатая партия для юной Джейн, для которой уже стал героем.
Сэр Ричард вернулся домой с горящими от возбуждения глазами.
— Послушай, что я для тебя сделал, Джон! — закричал он. — Теперь все зависит от тебя.
— Да, теперь все зависит от меня, — сказал мальчик с важным видом.
Джейн степенно наблюдала за ними, гадая, о чем это шла речь. Но объяснять подобные вещи Джейн не было необходимости. Она чувствовала себя счастливой оттого, что был счастлив ее отец, а в Джоне она заметила сильную и глубокую сосредоточенность, которая показалась ей достойной уважения, хотя она и не могла понять ее сути.
Когда они вместе вышли в конюшню, она спросила:
— Произошло что-то хорошее, Джон, правда?
Он кивнул, но ничего больше не добавил, так как не хотел, чтобы его услышали конюхи.
Когда они поскакали по усеянным звездочками клевера лугам, он сказал:
— Я больше не нищий. Моей семье должны вернуть состояние моего отца.
— Джон… значит ты уедешь отсюда?
Он с улыбкой взглянул в ее полные страха глаза.
— Если я и уеду, то непременно вернусь. Разве ты не знаешь, Джейн, что когда мы станем достаточно взрослыми, то поженимся?
— Да, Джон, — просто ответила она.
— Ты тогда станешь счастливой, Джейн. И я тоже!
Он был уверен в ее согласии — так же, как был уверен в том, что в один прекрасный день станет командовать людьми. Ей почему-то не пришло в голову, что это довольно самонадеянно с его стороны, но, если бы и пришло, то тогда в ее глазах самонадеянность стала бы добродетелью.
Пока они ехали легким галопом по полям, она думала об их будущем, о свадьбе, об их будущих детях.
Он тоже думал о будущем, но не о своей совместной жизни с Джейн. Любовь Джейн он принимал как должное. Казалось, что топот конских копыт выбивает ему «Дадли — Тюдор!» Эти имена будили честолюбивые мечты — когда-нибудь он выйдет из тени и станет великим.
Они поженились, когда Джону было девятнадцать, а Джейн только исполнилось восемнадцать. Они продолжали мирно жить в доме сэра Ричарда — совсем близко от двора, но не при дворе.
Король изменился: он уже не был тем беззаботным мальчишкой, его совесть уже не так будоражила его, а теперь еще придворным удалось убедить своего повелителя, что сэр Эдмунд Дадли был предателем, который навязал народу огромные тяготы и заслужил свою судьбу. Что, мог спросить себя король, подумают его подданные о монархе, который осыпает почестями потомков такого человека?!
Нет, король не проявит расположения к Дадли, он не примет при дворе сына предателя.
У Джейн тем временем родился первенец, а Джон, который все еще чувствовал стыд и унижение того дня на Тауэр-Хилл, готовился к отъезду, он был полон решимости завоевать славу на поле битвы, если нет славы при дворе.
Джейн рыдала не переставая, провожая его во Францию.
— Но почему ты не можешь остаться? — спрашивала она с тоской. — На что тебе слава? У нас есть все необходимое для счастья. Наш малыш, твой тезка, и, дай Бог, будут еще дети.
— Да! Непременно, — сказал Джон. Конечно, у него будет много детей! Дети — особенно девочки — приносят пользу могущественным людям, ведь через них куются связи с величием и богатством. Но у Джейн свое предназначение, у него — свое. Она должна наградить его множеством сыновей и несколькими дочерьми, а он вернуть имени Дадли былую славу.
Он проявил себя на службе у Чарльза Брэндона, герцога Саффолкского, который был женат на сестре короля Марии. С поля битвы Джон вернулся сэром Джоном Дадли.
Это был огромный шаг вперед.
Быстро шли годы. Джейн выполняла свое предназначение более успешно, чем Джон — свое.
Она подарила ему четверых сыновей и троих дочерей, и теперь снова ждала ребенка.
Джейн долго будет помнить этот день. Она чувствовала себя вполне счастливо в их поместье в Челси. Она думала о своих любимых детях и гадала, кого же вынашивает на этот раз: мальчика или девочку.