На следующий день мальчик явился опять вместе с охранником. На этот раз он держал в руках букет цветов, собранных на клочке земли позади родительских комнат, расположенных на территории тюрьмы. Первоцвет, фиалки и желтофиоль вместе составляли сладко пахнущий букет.
Мальчик несмело протянул его Роберту.
— Да ведь это же, — воскликнул Роберт, — самое приятное из того, что выпадало на мою долю за последнее время! Мне нужна ваза, чтобы поставить эти цветы в воду, а то они быстро завянут.
— Не можешь ли ты достать мне эту вазу? — обратился он к охраннику.
— В следующий раз, когда я приду к вам, я принесу ее, — сказал охранник.
— Нет, так не годится. Мне не хотелось бы, чтобы цветы моего друга завяли. Будьте добры, сходите и принесите вазу, а я тем временем поблагодарю вашего сына за этот подарок. — Он взял мальчика на руки. — Ты ведь останешься со мной? Ненадолго, ладно? Ты ведь не боишься остаться со мной?
Мальчик ответил:
— Хочу остаться с милордом.
Охранник с обожанием поглядел на сына и, видя, что ему доставит огромное удовольствие оказаться запертым в камере вместе с лордом Робертом, согласился пойти и принести вазу. Он вышел, тщательно заперев за собой дверь.
Как только он ушел, Роберт, все еще держа мальчика на руках, прошептал ему прямо в ухо:
— Ты — мой друг. Хочешь оказать мне услугу?
Мальчик проявил полную готовность.
— Ты принесешь мне цветы завтра?
— Да, милорд… завтра самые большие, самые хорошие.
— А когда ты принесешь мне еще цветов, я выну из вазы те, что ты принес мне сегодня, и отдам их тебе.
— Но они для вас.
— Мне бы хотелось, чтобы ты отдал их принцессе. — В глазах мальчика промелькнула тревога. — Леди Елизавете, — прошептал Роберт. — Но ты не должен никому ничего рассказывать, совсем никому… даже своему отцу. Получится, что я подарил тебе цветы, а ты взамен подарил мне другие. Никто не должен знать, что ты передашь принцессе подарок от меня.
Мальчик пребывал в замешательстве, он с трудом пытался осмыслить сказанное, но у него было одно желание — поступить так, как требовал его кумир.
— Помни! Это страшная тайна. Никто не должен знать об этом. В букете цветов, который я тебе дам, будет письмо. Будь осторожен и не урони его. И если в то время, когда ты станешь отдавать принцессе цветы, рядом никого не окажется, то ты должен будешь сказать: «Это от лорда Роберта». Ты сможешь так сказать?
Мальчик кивнул.
— Это от лорда Роберта, — сказал он.
— Значит, ты сделаешь это ради меня? Тогда завтра принеси мне еще цветов. А я отдам тебе те, что ты принес сегодня. Раз мы друзья, то будем играть в эту игру. Это будет подарок от меня принцессе, но секретный подарок, и никто об этом не должен знать, кроме моего маленького посла. Ты меня понял?
— Да, милорд.
Роберт приложил палец к губам, и мальчик радостно кивнул.
— Итак, ты сделаешь это ради меня, мой маленький умный друг?
Мальчик опять кивнул.
— И ни слова, — повторил Роберт. — Уже идет твой отец. Помни: это наша с тобой тайна — твоя и моя, и еще — принцессы.
Когда вернулся охранник, Роберт подивился своей собственной безрассудности. Как все-таки неосторожно он поступил! Ему, приговоренному к смерти, конечно, все равно. Ну а если на голову принцессы свалятся еще большие неприятности? Возможно, он даже вверил ее жизнь этому маленькому мальчику. Но в то же время он утешал себя тем, что не замышлял побег или восстание, не замышлял ничего плохого. Его замысел был прост, и он должен удаться. Роберт сел и написал:
«Дорогая леди, моя темница в этой чудовищной тюрьме стала намного светлее с тех пор, как Вы находитесь вблизи от меня, хотя я и скорблю по поводу Ваших несчастий. И если бы Ваши стопы привели Вас под мои окна, чтобы я мог Вас увидеть, то это было бы единственным даром, о котором я бы просил судьбу перед смертью. Пишет эти строки тот, кто имел ни с чем не сравнимое удовольствие смеяться вместе с Вами, танцевать с Вами. И он получит теперь такое же удовольствие от одного только взгляда на Ваш светлый лик. Тот, кто никогда Вас не забывал и никогда не забудет. — Р. Д.»
Он быстро спрятал записку в букет цветов, потом связал его и стал с нетерпением ждать завтрашнего дня и гадать всю ночь напролет, сумеет ли мальчик держать язык за зубами и не забудет ли он принести назавтра свежие цветы.
Как только мальчик вместе с отцом переступил порог его камеры, держа в руках еще больший букет цветов, по сиянию его глаз и крепко сжатым губам Роберт понял, что мальчик ничего не забыл.
— Ты принес мне подарок, — сказал Роберт. — Благодарю. А теперь и я подарю тебе свой.
Он взял свежий букет и отдал мальчику вчерашние цветы. Взгляды их встретились, и Роберт заметил, что глаза мальчика сверкали от возбуждения.
— Да благословит тебя Господь, — сказал Роберт.
— Да благословит Господь милорда, — ответил мальчик.
— Я завидую, что у вас такой прекрасный сын, — повернулся Роберт к охраннику. — Я… у которого нет сыновей… и дочерей тоже, именно поэтому.
В эту минуту он с раздражением подумал об Эми, которая ждала его в поместье, служившем им домом, об Эми, которая спасла его от брака с леди Джейн Грей и которая стояла сейчас между ним и… он сам не знал, чем.
— Да, Билли прекрасный человечек, — сказал отец мальчика. — И у него есть братья и сестры.
— Вы — счастливый человек, — почти прошептал Роберт.
Охранник покачал головой, вспомнив великолепие семьи Дадли, внезапно канувшее в бездну.
Маленький мальчик вышел, крепко сжимая в руках букет цветов.
Принцесса Елизавета внезапно переменилась. На ее щеках появился румянец, глаза снова стали лучистыми. Было ясно, что она с нетерпением ждала прогулок в саду Тауэра.
Принцесса стала улыбаться и целовать маленького сына охранника, частенько приносившего ей цветы. Она брала его на руки и шепталась с ним, прогуливаясь вдоль цветочных клумб. Прислуга и стража говорили: «Она очень любит детей». И правда, это было трогательно, когда принцесса с поклоном принимала принесенные мальчиком цветы.
Елизавета отбросила меланхолию. Глядя на нее, трудно было поверить, что жизнь принцессы находится в опасности и что она сама лучше, чем кто-либо, понимает это.
— Ах, мой малыш, — завидя мальчика, восклицала она, — значит, ты не забыл меня?
— Я никогда вас не забуду, госпожа, — обычно отвечал он.
Елизавета брала его маленькую ладошку в свою руку и удалялась от всех, кто окружал ее, она желала побыть в саду наедине со своим маленьким другом.
— Он говорит, что он в прекрасном здравии с тех пор, как получил весточку от вашей светлости.
— Он снова ждет от меня письма, не так ли?
— Нет, госпожа. Он говорит, что вы не должны писать. Это опасно. Я передам ему то, что вы скажете.
— Ты очень добрый ребенок, и я тебя люблю.
Принцесса хорошела среди цветов и проводила большую часть времени в своих покоях, вызывая в памяти прекрасного Роберта Дадли, воображая, что произойдет, если они снова встретятся.
Маленького сына охранника начали провожать в сад другие дети. Вокруг так много говорили о принцессе, что они тоже хотели посмотреть на нее и рассказать, как им печально видеть ее в качестве пленницы.
Вместе с мальчиком стали приходить сын хранителя королевской одежды и маленькая Сюзанна, дочь другого охранника. Они обычно прибегали в садик и выстраивались перед принцессой, у которой всегда находились для них улыбка и несколько добрых слов. Но ее любимчиком по-прежнему оставался маленький Билл.
Нашлось еще очень много важных особ, желавших показать свое расположение опальной принцессе. «Было бы глупо, — говаривал Бриджес, комендант Тауэра, — без необходимости оскорблять леди, занимающую такое высокое положение. Всего лишь один поворот колеса фортуны, и она может стать королевой».
Комендант прослыл добрым человеком, кроме того, он испытывал сочувствие к бедственному положению принцессы. Он поклялся себе, что, пока Елизавета находится под его опекой, ей будет оказано ровно столько почтения, сколько он осмелится проявить по отношению к ней.
И не понадобилось слишком много времени, чтобы принцессе позволили гулять в пределах Тауэра где вздумается, и таким образом она увидела Роберта.
Елизавета знала, что он помещался в нижней темнице башни Боучемп, и, если она пройдет мимо, то он сможет увидеть ее сквозь тюремные решетки. В первый день своей относительной свободы она сдержала обуявшее ее нетерпение, но на второй уже оделась с крайней тщательностью и в окружении своих прислужниц и следовавшей за ней охраны нарочито бесцельно продефилировала в сторону башни Боучемп.
— Подождите здесь, — сказала она прислуге. — Я хочу ненадолго побыть одна.
Симпатизировавшие принцессе охранники позволили ей уйти вперед, правда, предупредив, чтобы она не исчезала из виду.
Она сделала остановку возле башни Боучемп и прошептала:
— Роберт Дадли, вы здесь?
Молодой лорд бросился к окну.
— Моя принцесса! — прошептал он.
После долгого заточения Роберт выглядел бледным, но эта бледность только подчеркивала его красоту. «Как он удивительно красив!» — подумала принцесса. Любой мужчина, восхищавшийся ею, казался ей очаровательным.
— Я не могу здесь долго задерживаться, — тихо сказала она. — За мной следят. Будьте осторожны.
— Неужели вы пришли, чтобы увидеться со мной! Я буду помнить это до самой смерти.
— Роберт… что же с нами будет?
— Время покажет.
— Вам разве все равно?
— Жизнь должна когда-то закончиться, милая принцесса. Я действовал наперекор своей судьбе. Но вот я здесь, пленник, как и вы. Мы оба пленники, и поэтому я раскрываю перед вами свое сердце. Разве не может Роберт Дадли сказать благородной принцессе то, что может один пленник сказать другому?
— Вы слишком дерзки, — произнесла она с наигранной суровостью.
— Сдается мне, это хорошо, что нас разделяют тюремные стены, ведь в противном случае как бы мог я, ослепленный вашей красотой, удержаться от того, что называется непростительной дерзостью?
Елизавета нарочито пристально вглядывалась в апрельское небо, и казалось, что ее глаза вобрали в себя всю его синеву. С далеких лугов донесся голос кукушки. В воздухе веяло весной, она проникала в сердце девушки, в такое время она не могла думать о смерти.
Они оба так молоды. Даже несмотря на то, что Елизавета оставалась пленницей, это был один из самых счастливых моментов в ее жизни. На этом самом месте она поклялась, что никогда не забудет человека, который заставил ее быть счастливой в такой мрачной тюрьме.
— Это на самом деле прекрасно, — сказала она. — Я сейчас сделаю несколько шагов и вернусь. За мной следят.
До нее донесся его голос:
— Если завтра меня отправят на эшафот, я не стану роптать. Здесь я — пленник, приговоренный к смерти, но все же я счастлив. Ведь мне встретились вы, принцесса!
Как он красив! Как горят его глаза! Елизавета слышала от других, что перед ним невозможно устоять. Но так как она была принцесса, то надеялась, что ее королевское достоинство должно заставить ее устоять. Но что толку мечтать? Их разделяют неразрушимые преграды: ее королевское происхождение, стены тюрьмы и его брак с деревенской девушкой. Она не проклинала эти преграды, она их жаждала. Она рассматривала себя как самую желанную женщину в Англии — молодую, красивую, но недосягаемую. Она хотела именно этого.
Елизавета снова остановилась подле его окна.
— Я очень опечалилась, — сказала она, — когда услышала о вашем аресте. Я всегда помнила вас и знаю причину, по которой вы здесь находитесь.
Роберт был готов к этому, хотя в своих письмах он не касался политики, в них не было ничего, кроме любви и преданности.
— Я — сын своего отца. У меня не было иного выхода, кроме как стать на его сторону. Я был молод, неопытен, а он всецело мной распоряжался.
— А кто сейчас может распоряжаться вами?
— Принцесса Елизавета. Она может распоряжаться мной, моей душой и телом.
Ей это пришлось по сердцу, но она ответила резко:
— А когда исчезла ваша преданность леди Джейн Грей? Когда она отправилась на эшафот?
— Я повторяю, что всего лишь служил своему отцу.
— Роберт, вы глупец. И я такая же, раз прохаживаюсь в этом месте.
— Но… вы снова пройдете этой дорогой?
Она приостановилась, будто бы сбрасывая прилипшую к туфле травинку.
— Неужели я должна отказаться от своего маршрута и выслушать вас?
— Если вы милостивы, то да.
— Милостива? — Она оглянулась вокруг. Следившие за ней люди начали что-то подозревать. Она не осмеливалась дольше стоять здесь и кокетничать, но как же трудно отсюда удалиться! Больше всего на свете она любила подобные любовные игры, опасные, но ни к чему не обязывающие.
— Кто я такая, несчастная пленница, чтобы быть милостивой?
— На свете нет другого человека, чьей милости я стал бы так желать. Я прошу только улыбки ваших губ. Память о вашей красоте останется со мной навсегда… Она будет озарять мою темницу. Если я завтра умру, то умру счастливым, потому что вы пришли, чтобы повидаться со мной, моя дорогая принцесса.
— Я всего лишь проходила мимо.
— Значит, ваша светлость недовольны, что я писал вам?
— Вы были в некоторой степени назойливы.
— Тогда, раз мои письма вызвали ваше неудовольствие, я должен буду отказать себе в величайшей радости писать их.
— Как вам будет угодно.
— Если бы я делал, что мне угодно, я бы писал весь день напролет. Когда вы снова пройдете этой дорогой?
— Милорд, неужели вы думаете, что я изменю свой маршрут только для того, чтобы пройти мимо вас? — Она пыталась говорить сурово, но в ее голосе звучал восторг. Она осознавала, что должна уйти, но все никак не могла решиться на это.
— Видеть вас — самое чудесное из того, что случилось со мной до сих пор, — сказал он.
— Мне нужно идти.
— Я должен дожить до такого же часа завтра.
— Моя охрана становится все более подозрительной. Я больше не могу медлить.
— Позвольте поцеловать вашу руку… принцесса.
— Я не осмеливаюсь здесь оставаться дольше.
— Я буду ждать… и надеяться.
— Это полезно — ждать и… надеяться. Это все, что остается нам, бедным пленникам.
Она обратила свое лицо к небу, так что его осветили солнечные лучи, встряхнула волосами и дотронулась до шеи белой ручкой с изяществом, которым так гордилась. Она создала чарующую картину для того, чтобы он ее увидел и запечатлел в своей памяти.
— Вы так прекрасны, — услышала она его шепот. — Даже больше, чем я вас знал и помнил.
Улыбнувшись, она прошла мимо.
Догадывались ли они, друзья и тюремщики принцессы, почему утренние прогулки всегда уводили ее в одном направлении? Знали ли они, какой пленник находился по другую сторону решетки? Если да, то они разыгрывали неведение.
Она стала садиться на траву по эту сторону темницы и, прислонясь спиной к стене и глядя в небо, разговаривала с Робертом Дадли.
Елизавета укоряла его, но всегда в ее укорах таились теплота и нежность. Она испытывала такое же возбуждение, как и в самый волнующий период ее отношений с Томасом Сеймуром.
— Итак, Роберт Дадли, вы предали вашу всемилостивейшую королеву.
— Принцесса, я служу только одной королеве.
— Тогда это — королева Мария.
— Нет, королеве моего сердца, королеве, которую я буду боготворить до конца моих дней. Ее зовут вовсе не Мария.
— Может, это Эми?
— Ах, не напоминайте мне о бедной Эми.
— Как же не напоминать?! Бедняжка, мне ее так жалко. Ведь она ваша жена.
— Я говорю о королеве, — сказал он. — О единственной, кого я когда-либо мог любить на этом свете, но кто, я боюсь, для меня недосягаем.
— Как ее имя?
— Елизавета.
— Такое же, как у меня?!
— Вы смеетесь надо мной.
— Роберт, вы повеса, и многие убедились в этом на своем горьком опыте.
— Если это и так, то только потому, что я отчаянно искал среди них ту, которая бы напоминала мне о моей королеве, чью любовь никогда не смогу завоевать.