— Милорд!
— Вот! — воскликнул он. — Я ясно выразился, верно?
Он поднялся и даже сделал шаг к ней. «Какой пылкий мужчина!» — с нежностью подумала принцесса.
— Я вам верю, лорд Роберт, — сказала она. — Так что за мешки вы мне принесли?
— В них — только золото. Я принес его в качестве залога. Вас ждет гораздо больше, если понадобится. Я продал земли и продам еще. Конец чьего-либо царствования не всегда заканчивается мирной коронацией. Я хотел бы, чтобы ваша светлость знали, что, если я вам понадоблюсь… в любом качестве… я в вашем полном распоряжении. Я кладу у ваших ног мое недавно вновь обретенное состояние. Эти мешки всего лишь символ. Вы можете распоряжаться этими руками, этим сердцем, этим телом! Роберт Дадли — всецело ваш!
Елизавета была тронута до глубины души. Она протянула ему руку для поцелуя, но он ее не принял. Он прошептал:
— Ваша светлость, я не могу. Вы так прекрасны, что я могу не сдержаться.
Эти слова доставили ей такое же удовольствие, как и мешки с золотом. Она не только принцесса, которой вскоре суждено стать королевой, его взгляд ясно говорил ей, что она самая желанная из женщин, что она может заставить его позабыть обо всем на свете, потому что он безумно любит ее.
— А теперь уезжайте, — мягко произнесла она. — Но мы скоро увидимся.
Он бросился перед ней на колени, но не прикоснулся к ней, и, поднимаясь, сказал:
— Когда ваша светлость станет королевой Англии, я первый засвидетельствую вам свое почтение и попрошу распоряжаться мною. Я клянусь вам.
Когда он ушел, Кэт схватила мешки.
— Он вас околдовал, — сказала она.
— Я знаю, Кэт. А не может быть так, что это я околдовала его?
— Колдовство — его вторая натура.
— Может, и моя тоже.
— Королеве легче изнывать от любви, чем богатому лорду. Когда пробьет ваш час, не забывайте, что у вас есть и другие друзья. Вспомните Уильяма Сесила, который, находясь при дворе вашей сестры, служил вам верой и правдой все эти годы: он писал вам письма, предостерегал вас.
— А почему я должна забыть Уильяма Сесила? Разве я не говорила, что он — мой верный друг?
— Нет, не говорили! И у него нет таких сверкающих черных глаз, которые прямо-таки пожирают вас всю целиком. И он не говорил вам, что ваша красота так запала в его сердце, что он не решается прикоснуться к вашей руке из опасения наброситься на вас прямо на глазах у верной служанки.
— Постыдись, Кэт! Разве лорд Роберт сказал нечто подобное?
— Сказал, миледи.
— Тогда я этого не слышала.
— Но вы видели и я видела то, что должно быть увидено. Он — искатель приключений.
— Ладно, ну и кого мне следует облагодетельствовать — добропорядочного мещанина? Зануду? Робкого увальня?
— Значит, вам хочется этого мужчину.
— Кэт Эшли, вы свободны. Хватит с меня ваших оскорблений.
— Но вам не хватит моей любви, а любовь, подобная моей, не обращает внимания на тот гнев, который она может вызвать. Она стремится сослужить службу, даже если это служение иногда доставляет неудовольствие.
Елизавета повернулась и обняла Кэт.
— Я знаю это, Кэт. Я знаю. Но не смей меня раздражать. — Она улыбнулась: — Значит, он посмотрел на меня так, как будто хотел проглотить всю целиком? Должна признать, что все так и было. Но, в связи с тем, что он всего лишь посмотрел, то какое мне до этого дело? Не бойся, Кэт, я не позволю никакому мужчине взять верх надо мной. Давай-ка пораскинем карты. Давай посмотрим, что они нам теперь расскажут о нашем высоком темном короле.
— Бойтесь его! Это-то они и скажут.
— Мне? Бояться? Пусть он сам боится меня!
— Нет, миледи, это вы находитесь в сильном волнении. Будьте осторожны. Он — непростой человек.
— Здесь ты права, — засмеялась Елизавета, предвкушая волнующий роман. — Он на самом деле непростой человек.
Пришел ноябрь. В Хэтфилде стали заметны проявления активности. Принцесса была неприступна, она была по-королевски величественна, хотя и весела, а также надменна и как никогда вспыльчива.
К ней приехал с визитом граф Ферия, и это добавило масла в огонь, так как все понимали, что это значило.
По приказу своего хозяина, Филиппа Испанского, Ферия явился, чтобы втереться в доверие к Елизавете.
Граф низко поклонился — ниже, как тут же заметила Елизавета, чем при их последней встрече. Его поведение вызвало у нее желание громко рассмеяться. Она подумала про себя: «Значит, твой хозяин скорее окажет поддержку мне, кого он подозревает в ереси, чем позволит своему давнему врагу королю Франции водрузить на английский трон Марию Шотландскую».
Было приятно сознавать, что ей собирается оказать поддержку влиятельный Филипп, а также то, что она все равно ее получит, что бы ни сделала. Если ей заблагорассудится, то она может быть холодна с Ферией или может оказать ему теплый прием — в любом случае ее поведение не изменит решения его хозяина. Испания считала ее меньшим из двух зол, и она им и останется.
— Я польщена, милорд, — сказала она ему, что вы почтили своим сиятельным присутствием мое скромное жилище.
— Это я польщен, — ответил напыщенный испанец.
Елизавета окинула его изучающим взглядом и с удивлением спросила себя, что заставило Джейн Дормер, фрейлину королевы, влюбиться в него. Он был по-своему красив — но ведь он испанец! Дайте Джейн хорошего доброго англичанина. Ее мысли неизбежно возвращались к Роберту Дадли.
Принцесса пригласила Ферию отужинать вместе с ней.
— Мне доставляет огромное удовольствие сознавать, что вы приехали, чтобы заверить меня в дружеских чувствах вашего господина, — сказала она, когда они сели за стол.
— Мой господин никогда не жалел усилий, чтобы продемонстрировать вашей светлости свою дружбу, — ответил он. — Вы знаете, что королева на самом деле очень тяжело больна?
— Я слышала об этом.
— Ваша светлость, для вас наступают великие времена, — продолжал Ферия. — Вы будете провозглашены наследницей королевы. Таково желание моего господина. Вы знаете, какое влияние он имеет на королеву, и только благодаря ему это свершится.
Тонкие рыжеватые брови графа при этом взметнулись вверх, подбородок надменно вздернулся.
— Ваш господин — мой хороший друг, я в этом не сомневаюсь, — сказала она. — Но я не понимаю, как он — или кто-то другой — может дать то, что принадлежит мне по праву крови. Ни в чьей власти дарить мне то, что по праву рождения принадлежит мне, и никакой суд не может отнять его у меня.
— Разве в Англии не стало традицией, что монарх должен объявить своего преемника?
— В Англии стало традицией, милорд, что право наследования переходит к ближайшему родственнику.
— В связи с браком отца и матери вашей светлости возникли некоторые сложности.
— Я — дочь своего отца, — сказала она, — и любой, кто знает меня, не сомневается в этом.
— Вы глаголете истину, и желание королевы — при поддержке его величества, моего господина, — сделать вас своей преемницей. Мне хотелось, чтобы вы знали, что его всекатолическое величество — ваш друг.
Она проигнорировала его слова. Ферия с трудом верил, что эта надменная молодая женщина всего лишь несколько лет назад была скромной и готовой всем угодить принцессой. Она знала, что ее положение прочно, она знала, что королева находится на смертном одре, она знала, что всего через несколько недель, а, возможно, и дней, она станет королевой Англии. Раздраженный испанец подумал, что она вела себя так, словно власть у нее уже в кармане.
— Есть некоторые условия, — сказал он. — От вас ждут уплаты долгов ее величества.
— Почту своей прямой обязанностью сделать это.
— Королева желает, чтобы вы не меняли членов тайного совета.
Елизавета изящно повела плечами.
— Мне кажется, что я свободна в выборе своих советников, так же как она была свободна в выборе своих.
Граф некоторое время хранил молчание. Принцесса показывает коготки, и он понимал, что неприятности не за горами. Он продолжал:
— И что самое важное, она требует от вас не менять в этой стране официальной религии.
Елизавета опустила голову и заговорила с вежливым достоинством:
— Я бы не стала менять ее при условии, что она будет испытана словом Господним, которое станет единственной основой моей религии.
Ферия был слишком разъярен, чтобы скрывать свои чувства. Какие неприятности ждут его господина, ждут Испанию, когда эта женщина воссядет на трон? Что он мог с ней поделать? Она проявила себя истинной кокеткой, когда он стал восхищаться ее платьем и драгоценностями, так что могло показаться, что он имеет дело с простоватой глупенькой девушкой, но внезапно ему пришлось столкнуться с искушенным государственным деятелем.
Он с тревогой взглянул в будущее и страстно пожелал, чтобы его отозвали в Испанию прежде, чем он станет служить в стране, где царствует такая женщина.
Джейн Дормер, невеста Ферии, заехала в Хэтфилд. Ее визит дал почву многочисленным предположениям, так как после госпожи Кларенциус она была самой приближенной фрейлиной королевы.
Елизавета встретила Джейн сдержанно. Она с подозрением осматривала ее: привлекательная молодая девушка и такая ревностная католичка, что скоро станет самой настоящей испанкой. К тому же наверняка шпионка.
Елизавета доверяла Джейн Дормер чуть меньше, чем всем этим придворным королевы, которые не доказали ей свою дружбу.
Джейн присела в реверансе и поведала принцессе, что в связи с тем, что здоровье королевы ухудшается с катастрофической быстротой, она, Джейн, по просьбе королевы, привезла Елизавете бриллианты из короны.
— Ваша светлость, я передаю вам три просьбы ее величества: чтобы вы были добры с ее слугами, уплатили ее долги и оставили церковь такой, какая она есть.
— Благодарю вас, госпожа Дормер, — сказала Елизавета. — Вы можете встать. Ее величество может спокойно почивать с сознанием, что я буду добра к ее слугам и уплачу ее долги. Что же касается религии, то в этом вопросе я уповаю ни на кого иного, кроме как на Бога.
Джейн сказала:
— Я привезла вам также шкатулку с драгоценностями от короля.
Елизавета приятно удивилась. Она обожала драгоценности, а подаренные Филиппом, — который, как ей казалось, начинал за ней ухаживать, — были для нее привлекательны вдвойне.
— Король сказал, что вы должны их принять, потому что знает, как вы ими восхищаетесь и как они вам подойдут.
— Значит, он так и сказал? — спросила Елизавета.
Джейн уверила, что именно так, и крайне довольная Елизавета постаралась всячески продемонстрировать ей свое расположение.
Ну, а выпроводив Дормер, принцесса задумалась. Было ясно, что Мария на пороге смерти. Она вспомнила предостережение Роберта, а также золото, которое он ей привез. Не слишком ли она упрямилась, когда вставал вопрос о религии? Не была ли она слишком надменной с Ферией? Что, если после всего этого Испания перестанет оказывать ей поддержку? Что, если король Франции станет приводить в исполнение какой-нибудь заговор с целью посадить на трон Марию, королеву Шотландскую?
Она послала за человеком, которого считала одним из своих самых горячих поклонников и которому могла доверять. Николас Трогмортон был замешан в заговоре, но его отпустили в связи с недоказанностью его вины.
— Мчитесь во весь опор во дворец, — сказала она. — Проберитесь туда, не поднимая излишнего шума, и непременно переговорите с фрейлинами королевы. Многие хотят служить мне, за исключением Джейн Дормер и старухи Кларенциус. Королева носит, не снимая, кольцо, покрытое черной эмалью, которое подарил ей ее муж на свадьбу. Это типично испанское кольцо. Когда все будет кончено, пришлите мне это кольцо, чтобы я была твердо уверена, что королевы уже нет в живых. Я отлично помню, что, когда умер мой брат, дворец окружила стража, чтобы не могли просочиться слухи. Я должна узнать об этом без промедления. Пришлите мне его как можно скорее.
Сэр Николас отбыл, но, прежде чем ему удалось попасть в Лондон, в Хэтфилд наведался еще один гость. Он стремительно ворвался в дом, требуя аудиенции у принцессы, и, когда его приняли, упал перед нею на колени и с жаром воскликнул:
— Боже, храни ваше величество! Боже, храни королеву Елизавету!
Он выпрямился, возвышаясь над ней, а ее охватило восхищение этим человеком.
— Вы знаете это наверняка?
— Я решил во что бы то ни стало первым принести вам эту весть. Я клянусь вам.
Переполненная обуявшими ее эмоциями, она слегка отстранилась от него. Наконец-то она — королева Англии, наконец человек, который так долго был властелином всех ее дум, стоял рядом и предлагал ей свои услуги.
Он упал на колени и воскликнул:
— Это дело рук Господних, и как оно чудесно!
На какое-то время она отдалась во власть торжественных картин своего будущего. Но вот, повернувшись в его сторону, она сказала:
— Теперь я на самом деле ваша королева.
Он склонил свою голову и промолвил:
— Ваше величество… о, самое прекрасное и возлюбленное величество!
— Мой друг, — сказала она, протягивая ему свою руку, — мой самый преданный друг, вы не пожалеете о том дне, когда примчались к своей королеве с такими вестями.
Когда он сделал шаг в ее сторону, она отпрянула назад.
— Я слышу, сюда идут. Новость уже разнеслась.
Всего через несколько мгновений их уединение будет нарушено. Она позволила себе только лишь подарить ему многообещающую улыбку.
— Лорд Роберт Дадли, — сказала она, — с этого момента вы — королевский шталмейстер.
— Примите мою искреннюю благодарность, ваше величество. — Она заметила, что щеки у него порозовели. Сама по себе эта должность принесет ему пятнадцать сотен фунтов в год. Она подумала: «Никогда еще у королевы не было шталмейстера красивее, чем Роберт Дадли».
— Вы очень подходите для этой должности, — сказала она. — И это значит, что вы должны будете постоянно находиться рядом со мною.
Он страстно произнес:
— Ваш шталмейстер сделает для вас все, что ваше величество от него потребует.
Уединение было нарушено. Пришли люди, чтобы приветствовать новую королеву Англии.
Глава 5
Королева начала свое триумфальное шествие из Хэтфилда в Лондон, и на всем пути следования она улыбалась приветствовавшим ее людям, которые выстраивались вдоль дороги.
— Боже, благослови королеву! — кричали они. — Да продлится над нами царствование Елизаветы!
Она была молода и прекрасна, всегда демонстрировала свою преданность народу, и народ ее любил. Люди надеялись, что теперь придет конец ужасным кострам, которые полыхали не только на Смитфилд-Сквере, но и во всех уголках страны, придет конец всем преследованиям. Мария Кровавая скончалась, и Англия вновь станет счастливой.
В Хайгейте ее прибытия ожидали епископы. Она была к ним милостива, если не считать Боннера, главного ее гонителя после смерти Гардинера. «Если бы мой давний враг был здесь!» — размечталась она: было бы приятно видеть, как Гардинер дрожит перед ней. Люди отметили ее холодность по отношению к Боннеру, и снова раздались приветственные возгласы.
По традиции шествие не миновало Тауэра, и, когда королева проехала через ворота Сити, ее охватило чувство радости.
Сейчас она сидела в роскошной колеснице, которая промчалась по Барбикан в сторону Крипплгейт, где ее ожидали лорд-мэр и высокие чиновники Сити. Приняв их присягу на верность, она вновь села в колесницу, такая импозантная и величественная в пурпурном бархате. Для нее уже отпала необходимость рядиться в темные одежды — у нее теперь не было соперников. Она — королева.
Елизавета постоянно ощущала присутствие своего шталмейстера, который ехал рядом. Какое же он приковывал к себе внимание! Многие женщины вместо того, чтобы смотреть на свою королеву, поглядывали на него.
— Это — лорд Роберт Дадли, — шептали люди, — который при бывшей королеве чуть не потерял свою голову. Вы когда-нибудь встречали такого человека?