Но все же она сама была втянута в скандал со смертью Эми, и причина, по которой она позвала его обратно, не обязательно основывалась на ее желании видеть его при дворе. Он должен поступить благородно по отношению к ней, но ведь это всегда было ему свойственно, не говоря уж о том, что настала такая необходимость. Итак, он примкнул к тем, кто вынуждал ее либо выйти замуж, либо объявить имя ее преемника.
Этот ультиматум вызвал у королевы приступ ярости. Она отклонила Пемброука, назвав его напыщенным солдафоном. Пусть себе отправляется на поле боя — это все, на что он годится. Что касается Норфолка — он излишне заносчив. Неплохо было бы ему вспомнить, как ее отец обращался с кое-какими его родственниками. Потом она повернулась к Роберту.
— А вы, милорд Лестер, вы тоже покинули меня! Вот уж от кого я меньше всего на свете ожидала подобного.
Роберт опустился перед ней на колени и попытался завладеть ее рукой.
— Мадам, — сказал он, — я бы сию же минуту пошел на смерть, если бы вы только мне приказали.
Она пнула его ногой.
— И много бы мне было от этого пользы! — воскликнула она. — Впрочем, это не имеет никакого отношения к делу.
Она остановила свой взгляд на маркизе Нортхэмптоне, который недавно развелся и снова женился на молодой женщине.
— Просто удивительно, милорд, что вы осмеливаетесь заговаривать со мной о браке таким ласковым и вкрадчивым тоном. Как будто бы мне неизвестно, что вы только что скандально развелись с женой и взяли себе другую.
С этими словами она повернулась и вышла, провожаемая их пристальными взглядами.
Пребывая в нерешительности относительно того, как им следует поступить, палаты лордов и общин принялись составлять петицию. Они настаивали на том, что королеве следует либо выйти замуж, либо назначить преемника, но когда Елизавета об этом услышала, она приказала явиться некоторым руководителям обеих палат. Она разнесла их в пух и прах.
— Вы и ваши приспешники утверждаете, что вы — англичане и привязаны к своей стране, которая, как вы считаете, развалится, если не будет назначен мой преемник. Нам стало известно, что епископы произносят свои длинные речи, разъясняя нам то, чего мы раньше не знали! — Она презрительно сверкнула глазами и произнесла с видом умудренного опытом человека: — Оказывается, что когда меня покинет последнее дыхание, я должна буду умереть! — Она засмеялась. — Тогда страна окажется в опасности, думают они. Я ясно вижу их цель. Они пытаются развязать против меня процесс. Разве я не родилась на этой земле? И разве мои предки не родились на этой земле? Разве это не мое королевство? Кого я притесняла? Кого я сделала богатым за счет другого? Какой беспорядок я навела в этой стране, чтобы меня обвинили в пренебрежении ею? Как я правила в течение своего царствования? Мне не следует тратить много слов, потому что мои поступки скажут это лучше всяких слов.
Она окинула их взглядом и продолжала:
— Петиция, которую вы составляете, как я понимаю, состоит из двух пунктов: мой брак и престолонаследие. Вы, благородные милорды, ставите мой брак первым пунктом — для демонстрации учтивых манер. Я сказала, что выйду замуж. Я надеюсь, что у меня будут дети, в противном случае я не стала бы выходить замуж. Я догадываюсь, что вы с такой же готовностью невзлюбите моего мужа, с какой вы сейчас толкаете меня на брак, и потом окажется, что вы вовсе этого не хотели. В общем, никогда еще такая тяжкая государственная измена не скрывалась под таким благовидным предлогом.
Да, вы болтаете о престолонаследии, милорды. Ни один из вас не был вторым человеком в этом государстве, как была я в царствование моей сестры. Боже, если бы она была жива! Когда ссорятся друзья, всплывает истина, сейчас в палате общин есть несколько джентльменов, которые во время царствования Марии пытались втянуть меня в заговор. Я никогда не поставлю своего преемника в такое положение, которое сама вынесла с трудом. Престолонаследие — тяжелейший вопрос, несущий огромные тяготы всей стране, хотя, милорды, вы по своей простоте воображаете, что это дело можно провернуть легко и красиво. Я бы нарекла ангелами тех, кто, будучи вторым человеком в этом государстве, не стремился бы стать первым и третий — вторым.
Что касается меня, то я не страшусь смерти, потому что все люди смертны, и, хотя я — женщина, у меня достаточно смелости, как было у моего отца. Я — помазанница Божья. И никто меня не заставит сделать что-нибудь силой. Я благодарю Бога за то, что он даровал мне такие качества, что если бы меня еще в пеленках изгнали из моего королевства, то я бы смогла жить в любом месте этого христианского мира.
В подобных ситуациях она была непобедима, что и говорить, — государыня. Те, кто присутствовал при ее речи, были за то, чтобы отменить петицию, но другие члены общин настаивали на ней.
Елизавета опрометчиво запретила им вообще обсуждать этот вопрос. Тогда палата общин заговорила о привилегиях. Теперь они требовали поставить на повестку дня уже три вопроса вместо двух: брак королевы, престолонаследие и привилегии палат.
Елизавета понимала, в каких случаях она заходила слишком далеко. Осторожный Сесил был у нее под рукой, чтобы давать советы, и она вновь признала его мудрость. Она умела быть милой, когда оказывалась в затруднительном положении. Королева заявила, что они вольны обсуждать эти вопросы. Таким образом она с честью вышла из затруднительной ситуации, но вопросы о ее браке и престолонаследии все еще оставались открытыми. Она дала слово выйти замуж, она сказала, что выйдет замуж за эрцгерцога, если ей смогут убедительно доказать, что он не подвержен порокам и не безобразен.
Окружавшие ее люди были раздражены. Нужно переломить ее слишком женское восприятие. Но всем было прекрасно известно, что она терпеть не могла рядом с собой уродливых людей. Всего лишь несколько дней назад от нее убрали прислуживавшего ей лакея, потому что он потерял передний зуб.
Ей напомнили, что эрцгерцог — лучшая для нее партия, которая имелась в наличии. Графа Сассекского отправили в Австрию в качестве эксперта и вскоре было получено сообщение, что к наружности претендента никак нельзя придраться и что даже его руки и ноги были очень изящной формы.
— Но остается, — сказала Елизавета, — вопрос религии.
Тогда ее советники разделились на две партии — одна под руководством герцога Норфолкского, другая — Лестера. Последние не соглашались с предложенным браком. Норфолк и его компания являлись его сторонниками.
Роберт высказывался против, чувствуя сопротивление королевы, которое ко всему означало возрождение его собственных надежд. Королева все еще относилась к нему прохладно, но он знал ее достаточно хорошо, чтобы понимать, что она не горела желанием выйти замуж за эрцгерцога и стремилась только рассорить своих советников.
В этом была вся Елизавета — она беспокоилась по поводу внешнего вида своего избранника, она снова стала кокетливой и восхитительно женственной и вдруг она так точно разложила все по полочкам, что они в очередной раз поразились ее проницательности и убедились в истинности сказанного ею.
— Вы говорите о моем браке! — воскликнула она. — Вы говорите о престолонаследии. Друзья мои, посмотрите на Францию. Вы скажете, что там благополучно практикуется престолонаследие. Но эта страна скатилась в пучину гражданской войны. Посмотрите на Шотландию! Королева там, как бы вы и хотели, вышла замуж. Она родила прекрасного сына, и вы бы сказали, что это просто чудесно. А здесь, в этой стране, правит бесплодная женщина. Но, милорды, в этой бедной стране, под властью этой бедной женщины вы наслаждались миром и процветали. Что нужно этой стране — как и любой другой, — нет, это не наследник престола, а мир… мир, а не война, которая угнетает страну и уничтожает ее богатства. Неделю назад во время службы в церкви один человек взошел на алтарь, сбросил подсвечники и растоптал их. И многие его поддерживают. В этой стране религиозные разногласия не привели к войнам. А что, если бы ваш король был приверженцем католической веры, милорды? Что, если бы он захотел вернуть вашу церковь в лоно Рима? У нас были бы такие же беспорядки, какие вы сейчас видите во Франции между католиками и гугенотами. Нет! Вам нужен не муж для вашей королевы. И даже не наследник короны. А только мир. Вспомните мою сестру, которая вышла замуж за иностранца. Подумайте об этом, джентльмены, и вы поймете, права ли я в своем колебании.
Как и раньше, она их остановила. Она показала, что в образе легкомысленной женщины скрывается тонкий политик.
Отношения королевы и графа Лестера вновь потеплели. Она не могла скрыть своей радости от того, что он снова находится рядом. Она хотела, чтобы он понял, что ему не следует проявлять дерзость и что ее благосклонность относится только к нему одному. Он никогда не должен настолько уменьшать свое почтение по отношению к ней, чтобы ухаживать за другой леди из ее окружения. Он был ее слугой, ее придворным, хотя и в фаворе.
Кто знает, может, в свое время она и выйдет за него замуж!
Он снова стал ее Глазами. Никто не мог так восхитить ее, как это делал он. Елизавета не сомневалась, что если Роберт будет помнить все, что она требовала от него, то он сумеет вновь разжечь старую страсть, которая казалась похороненной.
Теперь он стал осторожнее, стал мудрее, он не довольствовался ролью простого придворного. Он будет ее советником. Он и Сесил станут управлять страной.
Окружавшим его людям стало ясно, что им следует проявить мудрость в том, чтобы в будущем больше его не игнорировать. Между ним и королевой может возникнуть отчуждение, но он останется ее самым любимым мужчиной.
Когда Роберт вдруг заболел, Елизавета проявила страшное беспокойство. Она навестила его в его апартаментах на первом этаже дворца и, осмотрев их, заявила, что боится того, что они слишком сырые и плохо влияют на его здоровье. Его следует немедленно перевести в другое помещение, потому что она не может позволить, чтобы ее Глаза подвергали себя такой опасности.
Покои, которые она для него выбрала, непосредственно примыкали к ее собственным.
Это решение было встречено вздохом изумления. Такое безрассудство могло быть совершено только в те дни, когда она сгорала от любви к нему.
Стало ясно, что разногласия между ними так же преходящи, как всякие размолвки влюбленных, которые возникают скорее из предвкушения будущего примирения, чем по причине настоящего гнева или ослабления любви.
Глава 8
Шло время, Роберт постоянно находился возле королевы, и их отношения стали более уравновешенными. Он все еще оставался ее фаворитом, но они уже больше походили на супружескую чету, перешагнувшую через ступеньку страстной любви и вступившую в стадию взаимного доверия и дружбы, которая была по-своему более приятной, чем начальный этап их отношений.
Всеобщее внимание было теперь приковано к событиям в Шотландии, а брачные авантюры королевы Марии заставляли всю Англию считать, что, оставшись незамужней, Елизавета вновь продемонстрировала свой практический ум.
После убийства Риччи муж королевы Дарнли умер насильственной смертью, к которой, как считали многие, приложила руку и Мария.
Елизавета не теряла бдительности. Она размышляла о Марии, об этой элегантной женщине, выросшей при изысканном, но безнравственном дворе французских королей, но в то же время о страстной и похотливой женщине, во власти которой было притягивать к себе мужчин, даже не будучи королевой.
Мария не обладала теми качествами, которые составляли сильную сторону Елизаветы. Она действовала, подчиняясь внезапному порыву там, где Елизавета проявила бы величайшую осторожность. Но Елизавета знала, что в стране имелись люди — и это касалось в основном ярых католиков, пэров северных земель, таких, как Перси и Невиллы, — которые предпочли бы на троне Англии видеть Марию. Поэтому, что бы Мария ни сделала, все это имело огромное значение.
Елизавета часто размышляла над тем, что же случилось с Марией? Не была ли она замешана вместе с этим головорезом Босуэллом в убийстве Дарнли? Елизавета знала, что этот вождь варваров — она именно так представляла себе Босуэлла — должен был развестись со своей женой, чтобы иметь возможность жениться на Марии. Правда ли то, что он похитил королеву Шотландии и надругался над нею?
И все потому, что Мария дала слишком много власти такому человеку, как Босуэлл. Мария забыла то, чего никогда не забудет Елизавета, — величие королевского сана.
Сесил принес ей свежие вести.
— Мадам, шотландская знать восстала против Босуэлла и королевы. Они обвиняют их в убийстве Дарнли. Босуэлл сбежал в Данию, а шотландскую королеву схватили и держат в Эдинбурге.
— Пленница… в своей собственной столице! — воскликнула королева.
— Жители Эдинбурга осыпали ее проклятиями, когда она проезжала по улицам города. Они кричали, что она прелюбодейка и убийца и что ей нельзя позволить оставаться в живых.
— Как они осмелились! — воскликнула Елизавета. — Ведь она королева!
Сесил взглянул на нее. Его взгляд был тверд и красноречив. Он без слов давал ей понять, что, если жители Эдинбурга возьмут на себя то, что они называли возмездием в отношении шотландской королевы, то Елизавета останется без могущественной соперницы. Если бы еще заполучить в Англию маленького принца и отдать его под опеку парламента королевы, то тогда определенно удалось бы избежать множества неприятностей. Крах Марии стал бы шансом для Елизаветы — в таком свете все это виделось Сесилу.
Возможно, что мысли королевы текли в том же направлении, но Елизавета не могла избавиться от возникшей в ее мозгу картины плененной Марии, которая проезжает по улицам Эдинбурга в то время, как над нею глумится чернь. Все прочие чувства поникли перед ужасом этой картины, потому что Мария, как и Елизавета, была королевой. Разве может одна королева радоваться тому, что оскорбляют другую королеву? Елизавета могла ревновать к Марии, она могла даже ненавидеть ее, но она никогда не одобрит оскорблений, брошенных в сторону помазанницы Божьей, потому что нельзя дать случиться дурному примеру.
Наблюдая за ней, Сесил снова поразился ее величию. Женщина и королева! Он никогда не знал, с которой из них ему предстоит иметь дело.
Когда в Англию переправили маленький сундучок из золота и серебра, страсти вокруг Марии разгорелись с новой силой, потому что в сундучке находились письма, больше известные как «письма из ларца», якобы оставленные Босуэллом во время его бегства. Эти письма — если только они не были подделкой — с головой выдавали королеву Шотландии, изобличая в ней сообщницу Босуэлла в деле убийства Дарнли.
Но Елизавета все еще защищала сестру. А когда Мария ускользнула от своих тюремщиков, подняла людей сражаться на своей стороне, была разбита и вновь вверила себя милости Елизаветы, то, хотя и нашлось немало таких, кто требовал немедля казнить эту опасную женщину, Елизавета продолжала считать Марию королевой.
Монархи могут ошибаться, но простые люди должны видеть в них избранников Божьих, и не им судить их. Конечно же, не оставалось почти никакого сомнения, что Мария убийца, а еще меньше приходилось сомневаться в ее прелюбодействе, но она была королевой.
— По человеческим и божьим законам лорды не имеют ни прав, ни власти, — сказала королева, — судить или карать их государыню и суверена, в чем бы они ни считали ее виновной.
Таков был приговор королевы, прекрасно отдававшей себе отчет, что в преступлении Марии и Босуэлла против Дарнли легко просматривалась аналогия прошлой связи ее и Роберта с убийством Эми Робсарт.
Ей придется сразиться с опасным врагом, но этот враг — всего лишь безрассудная женщина. Конечно, ей нужно считаться с католиками, но она знает, как поступить.
Она предложила Марии убежище в Англии, сначала в Карлайле, потом, когда поняла, что он находится слишком близко от границы Англии с Шотландией, в замке Болтон в Уэнслидейле. Пусть себе там живет, пока королева Англии отдается на милость своего старого друга — Времени.
Однако Мария не ожидала такого приема. Она надеялась, что ее встретят при дворе Елизаветы как королеву, которая наносит визит, и уж никак не рассчитывала на роль пленницы.
Елизавете удалось уладить и этот вопрос. Она объяснила Марии, что ей всего лишь предоставлено убежище, потому что она находится в опасности. Королева Англии никогда не сможет себе простить, если что-то случится с ее дорогой сестрой в то время, пока она находится под ее покровительством. А что касается приглашения ко двору, то Мария и сама должна понимать, что королева — как незамужняя женщина, связанная тесными узами с лордом Дарнли, — не сможет, не нарушая правил приличия, принять Марию при своем дворе, пока с нее не снято подозрение в убийстве Дарнли. Но, разумеется, ничто не может порадовать ее так сильно, как известие, что справедливость восстановлена и с ее дорогой шотландской сестры снято обвинение в убийстве мужа.