Люди говорили, что во гневе она была так же страшна, как и ее отец. Шестьсот человек, которые последовали за своими предводителями, стали теперь не более, чем болтающимися трупами, и север погрузился в траур.
Елизавета сказала, что северян надо проучить, они должны понять, какая награда их ждет за измену престолу.
Марию стали стеречь более тщательно, а Норфолк продолжал жить в Тауэре. Ему был преподан урок, как сказала королева, хотя она не была окончательно уверена, что он в ответе за восстание. Что касается Марии — прелюбодейки, убийцы и возможной подстрекательницы к мятежам, — то она, как и прежде, была вне суда, как и надлежало королеве.
Министры Елизаветы печально, а порой и гневно покачивали головами. Они убеждали королеву, что ее жизнь находится под угрозой, пока жива Мария, под угрозой находится и безопасность Англии. Елизавета понимала, что многим рискует, но еще она понимала и то, что, вмешиваясь в привилегии королевского сана, она рискует большим.
Мария никогда и ни из чего не извлекала уроков и через короткое время снова организовала заговор. На этот раз она прибегла к услугам флорентийского банкира по имени Ридольфи. Ридольфи жил в Англии, но мог свободно передвигаться по Европе, и по этой причине его выбрали для передачи сообщений между Папой, испанским послом и пэрами-католиками Англии.
Находящийся дома в своем имении после освобождения из Тауэра, Норфолк все еще оставался ограниченным в правах. Будучи человеком слабовольным и находясь под чарами Марии, которой он посылал деньги и подарки, после того, как к нему обратился Ридольфи, он снова оказался втянутым в опасное и вредное дело.
На этот раз ситуация была еще более серьезной, потому что сообщения приходили от самого Альбы, который обещал, что если Норфолк начнет переворот, то он пошлет свою армию в Англию для закрепления успеха.
Расправившись с завистниками, пытавшимися сместить Сесила, королева дала ему титул лорда Бэгли, а Бэгли был не тем человеком, который забывает, что даже после освобождения Норфолк все еще оставался под серьезным подозрением.
При въезде в Англию был схвачен посланец Ридольфи, приехавший с континента, где в то время находился сам флорентиец. В перехваченном послании не содержалось ничего определенного, в нем говорилось только, что все идет хорошо, но Бэгли и его шпионы напали на след, и когда слуг Норфолка подвергли основательному допросу, обнаружилось, что заговор набирал ход и в него входили Норфолк, Мария, пэры-католики и, что самое опасное, — папа, Филипп и его военачальник Альба.
Шпионы Бэгли трудились на славу, и, наконец, они перехватили отправленные Марии письма; таким образом заговор был раскрыт прежде, чем созрел окончательно.
Бэгли не мог дольше сдерживать свое нетерпение, он представил королеве доказательства, и результатом явилось то, что Норфолка арестовали, а испанского посла выслали на родину.
Теперь уже министры королевы жаждали крови — и не только Норфолка, но и Марии. Елизавета сохраняла спокойствие, как всегда в момент опасности.
Это было достаточно странно, но она все еще отказывалась от казни Норфолка и Марии. Истина заключалась в том, что она ненавидела свары, ненавидела казни. Ее отец и сестра оставили за собой кровавый след, а она не хотела править при помощи их метода — страха. Она дала свое согласие на казнь шестисот человек во время восстания, но она уверяла себя, что это было неизбежно, потому что нужно поддерживать королевское величие, а людям следует зарубить себе на носу, что подняться против их господина — смертельный грех. Но, убеждал ее Бэгли, разве Норфолк не восстал? Разве шотландская королева не заслуживала смерти более, чем те шестьсот человек?
То, что говорил Сесил, было правдой. Но Мария была королевой, а Норфолк — первым пэром на этой земле.
Елизавета встретилась со своими министрами, она выслушала их проклятия в отношении Марии и Норфолка.
— Подобное заблуждение прокралось в умы многих людей, — сказал один из них, — что на этой земле есть люди, которых не касается закон. Марии уже выносили предупреждение. Теперь должен сказать свое слово топор.
— Должны ли мы понимать, — сказал другой, — что наш закон не может применяться к подобному злу? Если это так, то он в корне порочен. Милорду Норфолку было оказано снисхождение, но ничего хорошего из этого не вышло.
Тогда они все вместе стали кричать:
— На эшафот эту чудовищную змею, эту прелюбодейку и убийцу. На эшафот вместе с рыкающим львом из Норфолка.
Елизавета постаралась выиграть время, потому что уже прекрасно знала, что делать. Она отдает им Норфолка (и в жаркий июньский день он отправился на эшафот Тауэр-Хилл), но она не отдаст им Марию.
Глава 9
В это опасное для государства время частная жизнь Роберта изобиловала сложностями.
Роберт, как он сам себе признавался, оказался человеком неустойчивым там, где дело касалось женщин. Однако создавалось впечатление, что королева не понимала, как он податлив в данном вопросе, какую тяжкую ношу вынуждает его нести. Роберт страстно мечтал о детях. У него было двое очаровательных племянников, к которым он сильно привязался, — Филипп и Роберт Сидни, и он относился к ним, словно к родным сыновьям. Но граф Лестер был не из тех, кто может довольствоваться этим. Ему нужны были наследники.
Даже у Бэгли был сын. Конечно, Роберт Сесил — болезненное создание, ему трудно держаться прямо и он унаследовал горб от своей ученой матери, но все равно это был наследник. И только Роберт Дадли, самый мужественный, самый красивый мужчина при дворе, оставался без законных детей.
Его первый и такой Богом проклятый брак оказался бездетным. Он знал, что это произошло по вине Эми, а не его собственной, и у него имелись доказательства. Но незаконнорожденные дети — совсем не то, чего он хотел; им он мог подарить свою любовь, но не имя Дадли.
Уже несколько лет продолжался его роман с Дуглас, леди Шеффилд. Это было весьма опасно, но его страсть к Дуглас оказалась такой сильной, что он был готов рискнуть разоблачением и неудовольствием королевы, только чтобы удовлетворить эту страсть.
Он ясно помнил начало их романа. Королева находилась в одном из своих летних путешествий, которые — и она на этом настаивала — должны были совершаться ежегодно. Торжественная процессия отправлялась из Гринвича, Хэмптона или Вестминстера. Королева обычно ехала верхом, иногда ее несли на носилках, в сопровождении многочисленных повозок с амуницией и багажом. И все вокруг должны были выказывать восторг, равный ее собственному, по поводу этого путешествия.
Люди покрывали многие мили, чтобы посмотреть, как она проезжает, а также для того, чтобы устроить для нее театральные представления. Ей нравились незамысловатые манеры простых людей, которые, как она заявляла, не обладая изяществом придворных, любили ее нисколько не меньше.
Что касается маршрута путешествия, то, как правило, Елизавета неоднократно меняла свое решение. Один фермер, прослышав, что она проедет одной дорогой, потом — другой, а в итоге — третьей, закричал под окном гостиницы, где Елизавета устроилась на ночлег:
— Теперь я знаю, что королева всего лишь женщина, она очень похожа на мою жену, потому что обе никак не могут сделать окончательный выбор!
Ее фрейлины были шокированы. Да как этот человек осмелился говорить в подобном тоне о самой королеве? Но Елизавета высунулась из окна и крикнула своим охранникам:
— Дайте этому человеку денег, чтобы он заткнул свою глотку.
Другой прохожий заявил королевскому вознице:
— Остановите повозку, чтобы я мог переговорить с королевой!
И королева, снисходительно улыбаясь, приказала, чтобы карета остановилась, она не только поговорила с этим человеком, но еще и протянула для поцелуя руку.
Подобная простота и естественность вызывала к ней любовь в сердцах простых людей. Когда она останавливалась в скромных гостиницах, она настаивала, чтобы многоуважаемый хозяин гостиницы не разорялся на ее удовольствия, зато останавливаясь в домах знати, она поощряла проявления бьющей через край роскоши.
В тот день, о котором вспомнил Роберт, кавалькада остановилась в замке Бельвуар, имении графа Рутлендского, и среди тех аристократов, кто собрался со всей округи, чтобы засвидетельствовать свое почтение королеве, оказался и лорд Шеффилд.
Самой красивой женщиной среди всех собравшихся была Дуглас, леди Шеффилд. Она происходила из очень знатного рода Ховардов (по Эффингэмской линии), была молода и эффектна.
Конечно, она слышала о великом Дадли, новоиспеченном графе Лестере, которого прочили в мужья Марии Шотландской. По стране вовсю ходили слухи, в которых фигурировала также и королева, вся Англия шепталась о любовной интриге, об убийстве Эми и о бешеной ревности, которую испытывала Елизавета, когда дело касалось Роберта, поэтому Дуглас полагала, что этот граф Лестер — не столько человек, сколько демон зла, только чрезвычайно обворожительный.
Но когда она увидела его, наряженного в ослепительные одежды и уверенно сидящего на коне, она подумала — как и многие другие до нее, — что, наверное, никогда еще на свете не рождался человек, который мог бы сравниться в совершенстве с этим Робертом Дадли.
Когда Дуглас склонилась в поклоне перед королевой, Лестер находился рядом с ее величеством, и на какое-то мгновение Дуглас почувствовала на себе его взгляд. Она вздрогнула. Этот человек запланировал убийство своей жены ради королевы. Он, как утверждали некоторые люди, был самым испорченным человеком в Англии. И в то же время Роберт заметил выражение лица леди Шеффилд. Он улыбнулся, и она поняла, что наступил один из самых знаменательных моментов в ее жизни.
В тот вечер в замке Бельвуар состоялся банкет и танцевальный бал. Королева в свойственной для себя живой манере флиртовала с новым фаворитом Хэттоном и вроде бы проявляла суровость по отношению к Роберту. Вполне вероятно, что она заметила его взгляд, брошенный на красавицу Шеффилд.
Размышляя о Дуглас, обладавший определенным опытом в данной области Роберт понял, что в случае его атаки произойдет быстрая капитуляция, и ощутил внезапный прилив гнева по отношению к королеве. Какая прекрасная жизнь у него могла бы быть! Что, если бы он женился на такой женщине, как очаровательная леди Шеффилд? И какие у них были бы замечательные дети — сыновья, похожие на Филиппа и Роберта Сидни. А если бы он женился на королеве, их сын стал бы наследником престола. Но она оказалась упрямой и решила править самостоятельно. Эми умерла напрасно, а он создал себе дьявольскую репутацию и много страдал из-за этого.
В танце он оказался в паре с Дуглас. Безусловно, она не была, подобно Летиции Ноллис, отчаянной женщиной. Летиция была очарована им благодаря его репутации, Дуглас же — вопреки ей. Но тем не менее Роберта возбуждала эта молодая женщина. Он прижался к ней теснее и сказал:
— Нас вместе свела судьба.
Она вздрогнула, а он продолжал:
— Вы слышали обо мне дьявольские сплетни. Умоляю вас, не верьте им.
— Милорд, — начала она, но он ее прервал:
— Успокойтесь. Это правда. Обо мне рассказывали много глупостей.
К ней вернулось самообладание.
— Мы здесь знаем вас как великого графа… самого великого графа…
— Самого развращенного графа! — вставил он. — Это меня огорчает. Я бы хотел получить возможность доказать вам, что это неправда.
— Я… я в это не верю, — едва смогла произнести она.
Но танец увлек Дуглас от него. Он подумал о том удовольствии, которое его ожидает, если она станет его любовницей. Он рисовал в своем воображении картины романтических свиданий, когда он скачет прочь от двора, чтобы встретиться с ней в одном из своих замков, может даже устраивая так, чтобы сам Шеффилд прибыл ко двору. Это было бы опасно, но Роберт всегда любил приключения. Танец поставил его в пару с королевой.
— Я наблюдала за вами на протяжении всего танца, милорд. — В ее взгляде таилась угроза.
Он ответил насмешливо, возбужденный Дуглас, которая была столь молода и очаровательна:
— Я польщен вниманием вашего величества. Но не думаю, что во время этого танца ваши Глаза могли заинтересовать вас больше, чем ваши Веки.
Она ущипнула его за руку.
— Ты не должен ревновать, Роберт. Есть люди, которые преуспевают в одном деле, другие в ином, некоторые — прирожденные танцоры, другие — дамские угодники.
— А есть иные счастливчики, которые преуспевают и в том, и в другом, ваше величество.
Она подала ему свою руку, и он пылко ее сжал. Он видел, что она довольна, ему удалось усыпить ее ревность, а он именно этого и добивался, не желая, чтобы она вмешалась в эту его новую авантюру.
Но, несмотря на все хитрости и уловки Роберта, Дуглас стала его любовницей только в последний день их пребывания в замке Бельвуар. Она боялась своего мужа, боялась королевы, поэтому организовать свидание оказалось совсем не просто.
Граф Лестер был докой по части таких дел. Ему удалось заманить ее во время охоты, он знал, что рядом находится гостиница, где они могли ненадолго остановиться и передохнуть. Он оказался таким очаровательным, таким любезным, что ему удалось провернуть это дело легко и изящно. Дуглас показалось, что он может все, по крайней мере, он был совершенно неотразим.
Правда, такой человек, как граф Лестер, не мог отсутствовать даже несколько часов, чтобы не привлечь чьего-то внимания. К счастью, королева не заметила его отсутствия, но нашлись люди, которые исподтишка улыбались и шептались по поводу нового любовного приключения милорда.
Когда королевская процессия покидала Бельвуар, любовники обменялись пылкими обещаниями.
Это произошло некоторое время назад, но Роберт никогда не терял интереса к Дуглас. Она была так очаровательна, так благовоспитанна, не демонстрировала свойственных всем Тюдорам вспышек раздражения.
Спустя два или три года после их первого свидания умер несчастный лорд Шеффилд. Роберт сожалел об этом, потому что, став вдовой, Дуглас изменилась. По натуре она была добродетельной женщиной, и только огромная страсть, которую сумел внушить Роберт, заставила ее нарушить супружеский обет, следовательно, она мучилась угрызениями совести и желала узаконить их союз. Пока был жив ее муж, этот вопрос, к счастью для Роберта, даже не мог возникнуть, но после его смерти, когда истек положенный срок, она начала умолять о браке. Леди Шеффилд полюбила его еще сильнее, чем в те восхитительные дни в замке Бельвуар. Она говорила ему, что тот день, когда она сможет очиститься от греха, скрепив их союз браком, станет самым счастливым днем в ее жизни.
В это самое время подкралась новая опасность. Дуглас прибыла ко двору, а ее сестра, Френсис Ховард, которая тоже находилась при дворе, влюбилась в Роберта. Сестры ревновали друг к другу, и их ревность дала новую пищу для сплетен.
А Дуглас продолжала умолять о браке. Роберт казался ей таким расстроенным.
— Но, моя дорогая Дуглас, тебе ведь известно, какое положение я занимаю при дворе. Ты знаешь, как я завишу от милостей королевы. Я не сомневаюсь, что потеряю все, чего достиг, если мы с тобой поженимся.
— А если пожениться тайно, Роберт?
— Неужели ты считаешь, что это можно будет долго держать в тайне от королевы? У нее повсюду шпионы. А у меня много врагов.
— Но наша любовь является тайной.
Он криво усмехнулся. Если бы это было правдой, то он бы чувствовал себя значительно спокойнее.
— Ты знаешь, — спросил он ее, — чем я для тебя рискнул?
— Ах, Роберт, если из-за меня на тебя свалятся беды, я себе этого никогда не прощу.
Он обещал ей подумать об этом, а пока совершенно бессмысленно совать свою голову прямо в петлю.
Потом настали смутные времена. Восстание и казнь Норфолка дали другую пищу для ума. При дворе появилась новая личность — сэр Френсис Уолсингэм, — протеже Бэгли и очень хитрый человек. Он был посланником при дворе французского короля, а вернувшись в Англию, стал членом тайного совета. Роберт заметил энергичные черты характера этого смуглокожего господина и постарался привлечь его на свою сторону, чтобы, в случае необходимости, вдвоем противостоять Бэгли. Эти дела отвлекли его внимание от Дуглас до того момента, когда ей стало необходимо покинуть двор, потому что она ждала ребенка.