Теперь Дуглас то веселилась, то впадала в депрессию. Она хотела ребенка, но не могла допустить, чтобы он появился на свет незаконнорожденным. Как она объяснит его появление окружающим? Ведь прошло уже несколько лет со дня смерти мужа. Роберт теперь обязан на ней жениться.
Сам Дадли колебался. А если родится мальчик? Разве не самым большим его желанием было иметь сына? Но… что скажет королева?
Он мучительно искал выхода из создавшегося положения.
Хотя Дуглас и была скромной женщиной, тем не менее ее никак нельзя было отнести к разряду женщин спокойных, у нее случались припадки меланхолии и истерики, и Роберт опасался, что во время беременности ее слабые места могут стать наиболее уязвимыми.
У него было много врагов, но имелись и сторонники. У него была семья. Его братья и сестры, и все, кто был связан с семейством Дадли, видели в нем своего лидера, и если он рухнет, то рухнут и они. У него имелись сторонники, которые зависели от него, поэтому он мог рассчитывать на их преданность. Без всякого сомнения, он был могущественным человеком, но, так как его могущество пришло к нему скорее через его личные качества, а не через его подвиги, он и относился к нему более легко, чем относился бы человек, который достиг его постоянным методичным трудом. Роберт во многом добился успеха, он верил, что может преуспеть там, где другой не осмелится сделать и попытку.
Поэтому, в конце концов, он решился на тайный брак с Дуглас в Эшере в присутствии только нескольких верных слуг в качестве свидетелей.
Это представлялось ему ловким ходом, потому что он был уверен, что королева не станет долго гневаться, если он не женится по всем правилам, и в то же самое время, в результате этой бутафорской свадьбы Дуглас сможет себя называть — при этом тайно — графиней Лестер и заглушить угрызения совести.
Так и случилось. Дуглас не могла уже думать ни о чем другом, а только о рождении ребенка.
Родился мальчик, и они назвали его Робертом.
Но их враги уже шептались между собой, что граф Лестер тайно женился и что он и Дуглас были любовниками еще до смерти лорда Шеффилда.
Смерть лорда Шеффилда! А теперь скажите, как умер лорд Шеффилд? Говорят, что от простуды. Может, имела место искусственная простуда, которая перекрыла ему кислород?
Им стоило только бросить взгляд назад, к другой смерти. Разве они забыли бедную леди, которую нашли со сломанной шеей у лестницы в Камнор-Плейс! Это случилось, когда лорд Роберт думал, что сможет жениться на королеве. А теперь граф Лестер желал жениться на другой, на леди, чей муж умер так вовремя.
Такие слухи всегда будут окружать такого выдающегося человека, родившегося под поразительно счастливой звездой.
Роберт должен был удостовериться, что подобные слухи не достигнут ушей королевы.
В это время в Англию пришли вести о самой кровавой резне, когда-либо имевшей место на этом свете.
В канун для Святого Варфоломея король Карл вместе со своей матерью Екатериной Медичи и герцогом де Гизом вдохновили парижских католиков на убийство тысяч гугенотов, собравшихся в столице на свадьбу дочери Екатерины, Маргариты, с Генрихом Наваррским.
Весь протестантский мир был потрясен до глубины души такой звериной жестокостью. Говорили, что по улицам Парижа ручьями текла кровь мучеников. Пришло донесение, что только в Париже было убито две тысячи человек, а в Лионе, Орлеане и многих других городах подобный ужас повторился. Сам благородный Колиньи — известный всему миру как достойнейший человек — стал одной из жертв, его участь разделил и его зять Телиньи, подобно многим другим господам самого высокого ранга.
Через пролив, разделявший две страны, переправлялись маленькие суденышки, и тысячи мужчин и женщин искали в Англии убежища. Весь протестантский мир был готов взять в руки оружие и направить его против католиков.
Проповедники метали громы и молнии со своих кафедр, королеве и ее советникам приходили письма-предупреждения. «Смерть католикам! — кричал народ. — Заключите союз с Германией, с Нидерландами и Шотландией! Выступите вместе против кровавых язычников! И немедленно отправьте эту опасную предательницу, язву на теле всего христианского мира, прелюбодейку и убийцу, Марию Шотландскую, на плаху. Разве не ее родственники, Гизы, стояли за этой резней? Герцог де Гиз замыслил этот план вместе с этой итальянкой Екатериной Медичи. Королева Англии в опасности. Не позволяйте ей принести на нашу землю грабежи, убийства и насилие ради убогого милосердия по отношению к ужасной женщине, которая, куда бы она ни попала, везде несет с собой проклятие Божие».
Елизавета была потрясена. Подобно любому другому человеку, она каждый день ждала начала войны. Она верила, что эта резня — первая ступень кампании католиков, направленной против протестантов.
В портах было полно людей, английские корабли готовились поднять якоря. Она позволила Бэгли и Лестеру уговорить себя предпринять кое-какие меры в отношении Марии, но она все же не давала согласия на ее казнь. Марию нужно отослать обратно в Шотландию, где ее, без сомнения, осудят за убийство Дарнли и казнят. Таким образом, Мария умрет, и все скажут, что Елизавета не приложила свою руку к ее смерти.
Однако прошли месяцы, а нападения со стороны католиков не последовало. Марию все еще удерживали в Англии, но Елизавета и ее министры понимали, что пока на земле существуют католики и протестанты, между ними в той или иной форме будет происходить борьба. Даже когда королева просто смотрела на окружавших ее министров, она все равно чувствовала их раздражение ее действиями в отношении Марии.
Бэгли был стойким протестантом. Не будучи религиозным человеком, Роберт, тем не менее, присоединился к лагерю протестантов. И только королева проявляла гибкость. И хотя в этом не признавалась, но она не благоволила ни к тем, ни к другим. Обе стороны допускали кровопролитие, и этот факт не давал ей возможности кому-нибудь из них отдать предпочтение. Какое это имеет значение, спрашивала она себя, верит ли человек в то, что святое причастие — тело Господне или освященная пища! Что действительно имеет значение, так это то, чтобы она продолжала править своим народом, чтобы народ ее любил и чтобы страна стала великой посредством мирного процветания, а этого можно достичь только терпимостью.
Жизнь в Англии протекала более спокойно, хотя королева и ее министры следили за событиями за пределами страны с более пристальным вниманием, чем до начала резни.
Под предводительством принца Оранского голландцы восстали против испанцев, которые вместе со своей беспощадной инквизицией подвергли их страшным гонениям.
Позднее королева издала закон, запрещающий простым людям носить сверхпышные одеяния, хотя ее собственный гардероб никогда еще не был так великолепен. В Ирландии происходили волнения, и, чтобы подавить их, Елизавета послала туда графа Эссекского, являвшегося лордом Хирфордом и мужем Летиции — виновницы изгнания Роберта несколько лет назад.
Умер король Франции, и Елизавета, которая считала герцога Анжуйского, ставшего теперь королем Франции Генрихом III, одним из претендентов на свою руку, изобразила досаду, потому что он вот так вдруг взял — и женился.
Пшеницы было мало, и ее цена поднялась до шести шиллингов за бушель. Это взбудоражило народ, он стал роптать.
Над страной нависла угроза войны. Принц Оранский и провинции Зеландия и Голландия предложили Елизавете стать их королевой, но она наотрез отказалась. Ее министры упрашивали и умоляли ее.
— Что! — воскликнула она. — Втянуть мой народ в войну с испанцами!
Напрасно они протестовали и доказывали, что она станет главой протестантского мира. Она им сказала, что не хочет принимать участие в религиозных войнах. Пусть в них сражаются другие. Она останется в стороне. Елизавета верила, что тот, кто держался в тени и наблюдал, как воюют другие, являлся истинным победителем.
Этим летом она предприняла свое обычное путешествие по стране. Роберт ехал впереди королевской процессии, ибо в этом году маршрут пролегал через Кенилуорт, и Роберту предстояло принимать у себя королеву в течение двенадцати дней июля. Он намеревался устроить такие турниры и увеселения, которых никто раньше не видывал.
Поехав на север, Роберт чувствовал себя не в своей тарелке. Он не переставал задаваться вопросом, слышала ли королева сплетни относительно смерти лорда Шеффилда, и не осмелился ли кто-нибудь навлечь на себя ее гнев, рассказав ей, что Дуглас считала себя его женой и что у него и Дуглас есть сын.
В последнее время Елизавета вела себя с ним высокомерно, и именно эта причина вызвала подобные беспокойные мысли. Она была больше предана своему опытному Ягненку и Варану-вожаку — эти новые имена она выдумала для Хэттона. Она очень привязалась к своему Мавру — им был Уолсингэм, достаточно смуглый, чтобы оправдать свое имя. Поэтому, подумалось Роберту, он должен подготовить такие развлечения, которые никто никогда не устраивал, даже во времена кардинала Уолси и ее отца.
Замок Кенилуорт окружало около двадцати миль богатых земельных участков. Роберт потратил тысячи фунтов на украшение этих мест и обработку почвы. Проезжая по своему имению, он чувствовал гордость. Он хотел, чтобы его отец, который всегда являлся для него примером, был жив, чтобы увидеть все это. Только в этом году королева проследила, чтобы ему досталось пятьдесят тысяч фунтов — и это вдобавок к доходам, которые он получал от своей разнообразной деятельности.
Теперь уже он не надеялся на брак с королевой, так как твердо знал, что она никогда не выйдет замуж. Она была необыкновенной женщиной, к ней нельзя было приложить обычные мерки. И хотя о ней ходили разные сплетни, он знал королеву лучше всех остальных. Роберт знал, что для нее любовь состояла из лести, комплиментов, поцелуев и нежных объятий. Ее глаза всегда сияли при виде красивого мужчины, и она не могла удержаться и не приласкать его. Она на самом деле была странной женщиной. Ей нравились мужчины, но при этом она бесконечно любила власть. И… она желала удерживаться на романтической дистанции и никогда не достигать определенного финала.
Когда Роберт прибыл в замок, его ожидало неприятное известие, — там находилась Дуглас и при ней ребенок. Он был поражен. Ведь ей следовало оставаться в одном из его поместий в ожидании того дня, когда он сможет ее навестить.
Хотя сопровождавшие Роберта люди считались его друзьями, он не был полностью уверен, что может до конца положиться на них.
Она же явно старалась не смущать его.
— Мой милый друг, — сказала Дуглас, — я проезжала мимо и, узнав о ваших грандиозных планах, заехала, чтобы вам помочь. Вам здесь нужно много чего сделать, и мне кажется, что я бы могла вам кое в чем быть полезной.
Не усмехнулись ли люди, присутствовавшие при этой сцене? Филипп Сидни неодобрительно нахмурил брови? Племянник Роберта любил его как никто другой, к тому же Филипп — мудрый человек. Он всегда чуял опасность.
Роберта выручило остроумие.
— Вы так добры, леди Шиффилд, — сказал он, — и я не сомневаюсь, что очень многим обязан вашей доброте.
Но он подумал про себя: «А если бы здесь была королева?» И на смену игривому настроению пришли дурные предчувствия.
Елизавета отправилась в путь в очень радостном расположении духа. Ее свита состояла из всех ее придворных дам, сорока графов и более шестидесяти лордов и рыцарей. Она с удовольствием предвкушала свой приезд в Кенилуорт, где она увидит Роберта в окружавшем его великолепии, которым он был обязан только ей.
Милый Роберт! Теперь он уже не так молод. По правде говоря, фигура его, бывшая некогда гибкой и стройной, потеряла свои привлекательные качества, темные вьющиеся волосы, которые она так любила гладить, поредели и стали седыми, под прекрасными глазами пролегли морщинки.
Она, которая его любила, смотрела на него трезвыми глазами, видела все его недостатки, но они не имели никакого значения, потому что не могли изменить ее любви. Он не обладал тонким умом ее сэра Ума или ее дорогого невыносимого Мавра, но у него имелось в два раза больше амбиций. Он относился — она могла себе в этом признаться — слишком мнительно к своему здоровью, ему нравилось принимать лекарства, она всегда с улыбкой выслушивала, как он серьезно рассуждал о каком-нибудь новом лечебном средстве. Сама она пренебрегала страданиями и никогда не признавалась, что вообще их когда-либо испытывает. Она отвергала смерть и старость.
Впрочем, хотя королева и не могла выбросить из головы предстоящие удовольствия, ей следовало обратить внимание и на серьезные проблемы.
Пока Елизавета находилась за пределами своей столицы, два анабаптиста из Голландии Петрс и Турверт — были приговорены к сожжению на костре. Еще раньше она получила множество писем, где говорилось об этих людях. Епископ Фоксский, чьей основной заботой были мученики, написал ей, умоляя в соперничестве с католиками не бросать тень на свое имя, свое правление и реформаторскую церковь в целом.
Но епископ, конечно, не знал, что она не должна открыто проявлять сочувствие к анабаптистам. Ведь за этим следит Филипп Испанский. Если бы ее люди только знали, как она боялась этого человека. Всем своим нутром она ощущала, как фанатично страстно он ожидал того дня, когда он и католическое братство станут управлять миром, а все люди задрожат от страха перед инквизицией!
Королева не особенно волновалась из-за судьбы этих двух голландцев. Как и ее отец, она не забивала себе голову мыслями о муках, которым подвергали других людей.
Существовала другая вещь, которая наводила на более приятные размышления.
Екатерина Медичи — теперь, когда ее любимый сын Генрих стал королем Франции и женился, — лелеяла надежду, что Елизавета пересмотрит свое отношение к ее младшему сыну как вероятному жениху, потому что к нему от брата перешел титул герцога Анжуйского.
Елизавета нашла забавным снова «сыграть в амуры».
Ей рассказывали, что этот маленький человечек, бывший герцог Алансонский, был настоящим уродцем, но французский посол — само обаяние — Ла Мот Фенелон, описывая его, не жалел красок. Он намекнул, что маленький герцог сходил с ума от любви к английской королеве. Да, она старше его, но он и любил ее за это. Он не зеленый юнец, чтобы увлекаться невинными девушками. Еще Елизавете стало известно, что он слегка рябой, что, как она заявила, явилось причиной ее колебаний.
Екатерина Медичи написала Елизавете, что ей известно прекрасное средство, которое, как утверждают, может уничтожить любые следы оспы и снова сделать кожу гладкой. Елизавета отметила, что это прекрасная весть и что следует немедленно намазать лицо герцога этим средством.
А пока — в Кенилуорт.
Когда процессия прибыла в Лонг-Ичингтон, находящийся в шести-семи милях от двора графа Лестера, стоял очень теплый июльский день. В этом месте Роберт разбил шатер, где и был накрыт стол для банкета.
Пребывая в прекрасном настроении и демонстрируя свою любовь к Роберту, королева усадила его подле себя, а когда банкет подошел к концу, то Роберт привел к ней толстого мальчика шести лет — самого толстого из тех, кого ей когда-либо приходилось видеть, — и такого бестолкового, что он никак не мог понять, что она королева Англии. После толстого мальчика ее пригласили осмотреть огромную овцу, самую большую овцу данной породы, и оба эти существа были вскормлены на земле Роберта. Королева долго смеялась, что являлось хорошим знаком.
Они вышли из шатра и начали охоту, которая должна была закончиться в замке Кенилуорт.
Находящаяся во главе кавалькады королева держала Роберта возле себя, и он, с гордостью указывая на красоту и богатство пейзажа, сказал:
— Всем этим я обязан моей дражайшей госпоже. И разрази меня гром, если я хоть на секунду об этом забуду!
Она была довольна, а так как ей не хотелось прекращать охоту, то когда они достигли ворот Кенилуортского парка, уже начало смеркаться.
В парке королеву ждали сцены с историческими персонажами. Улыбаясь, она приняла все приветствия, а когда они добрались до самого замка, то на пороге их ожидал человек огромного роста, который держал булаву и ключи. При ее приближении он выразил восторг по поводу великолепия процессии и, притворяясь, что видит королеву впервые, стал декламировать с величайшим восторгом оду, сочиненную Робертом.