— Я разделяю мысли моего приятеля Хозе, — отвечал канадец, — и уже мучаюсь вопросом — что стану делать с этим золотом? И прихожу к мысли, что богатство — бремя! Оно распаляет желания и сокращает жизнь. И если эти сокровища имеют для нас цену, то лишь потому, что они принадлежат тебе. Впрочем, время бежит, нам надо действовать. Вероятно, мы не одни в этой пустыне.
Этот последний намек напомнил трем друзьям, что время на самом деле весьма драгоценно.
Хозе пустился первым пробираться через чащу, раздвигая в стороны ветки деревьев, но не успел он сделать нескольких шагов, как в горах раздался выстрел.
Старый охотник и Фабиан, продвигавшиеся вперед, подняли головы к вершине пирамиды, откуда слышны были выстрелы и человеческий голос, поразивший таким странным образом слух охотников. Но густой туман, гонимый сверху ветром, скрыл от их глаз верхнюю часть утеса.
Охотники, не сговариваясь, вновь направились прямо к утесу. Там должен был, по всей вероятности, скрываться их общий враг.
Бока пирамиды, хотя и крутые, были усеяны кустарниками, облегчавшими доступ наверх, тем не менее попытка эта была довольно опасна, потому что за туманом нельзя было видеть числа врагов, спрятавшихся на утесе.
Фабиан хотел пойти вперед, но сильная рука старого охотника удержала его, и Хозе досталась честь указывать дорогу своим спутникам. За ним следовал Розбуа, прикрывая свое чадо собственным телом, а последним — Фабиан. Вскоре радостное восклицание Хозе, скрывшегося в тумане, возвестило спутникам, что он безопасно добрался до вершины площадки, на которой вслед затем появились Розбуа с Фабианом.
Но на вершине никого не оказалось.
В ту самую минуту, когда три союзника, немного раздосадованные своим неудачным поиском, уже собирались было спуститься вниз, сильный порыв ветра разогнал туман, застилавший от их глаз окрестность. При этом они увидели вдали четырех всадников, вооруженных карабинами и ехавших тесно один возле другого. Однако расстояние, отделявшее приближавшихся всадников от утеса, на котором находились трое друзей, было еще слишком велико, так что они не могли различить их костюма, ни цвета кожи незваных гостей.
— Пожалуй, нам придется снова выдержать здесь осаду! — воскликнул Розбуа. — Что это могут быть за всадники? Белые или краснокожие?
— Белые ли они или краснокожие — это, в сущности, все равно, потому что они непременно враги, — возразил Хозе на восклицание, канадца.
В то время как Розбуа и его спутники присели на площадку, чтобы остаться незамеченными приближающимися всадниками, человек, который до тех пор оставался невидимым для обеих сторон, осторожно спустился в озеро. Приподняв тихонько плавающие на поверхности озера листья водяных растений, он устроил из них для себя беседку и спрятался за ними.
Этот спрятавшийся в озере человек был не кто иной, как Кучильо, — шакал, которого судьба столкнула со львами, как образно выразился индейский поэт.
Глава XXI
Когда Кучильо, постоянно подгонявший свою лошадь, наконец приблизился к Туманным горам; он вынужден был остановиться. Хотя бандит и запомнил эту местность, которую уже видел однажды, однако страх и радость, попеременно волновавшие его сердце и кровь, решительно отнимали у него возможность судить здраво и трезво. Ему было необходимо немного отдохнуть, чтобы прийти в себя. Лишь спустя некоторое время ему удалось кое-как сориентироваться.
Было еще довольно темно, когда он достиг пирамиды, возвышающейся над таинственной долиной, и обильные испарения озера густой пеленой окружали не только долину, но и крутую гору, на которой находилась могила индейского вождя.
Глухой шум водопада, о существовании которого он помнил, послужил ему ориентиром.
Кучильо решил слезть с лошади, чтобы немного отдохнуть и обождать наступления дня. Но едва он успел присесть, как тотчас вскочил от ужаса, как будто рядом находилась ядовитая змея. Случилось так, что он расположился на том самом месте, где пал от его рук Марко Арелланос. Все подробности их смертельной борьбы мгновенно предстали пред его глазами. Чувство ужаса перед призраком убитого овладело им.
Но мало-помалу с наступлением рассвета страхи его рассеялись. Хотя он не успел вполне возвратить себе прежнее спокойствие духа, однако скоро перестал терзать себя мыслями о преступлении, которое смешалось с воспоминаниями о прочих злодеяниях. Первое мерцание рассвета напомнило ему, что пора приступать к делу.
Хотя он был вполне убежден, что никто не заметил его таинственного исчезновения из лагеря и что никто его не преследовал, однако все же решился взобраться на пирамиду и осмотреть равнину с высоты.
Направляясь к подножию пирамиды, Кучильо не мог удержаться, чтобы не бросить алчного и тревожного взгляда на долину, усеянную золотыми крупинками.
Внезапная мысль вновь пробудила в нем страх. Оставалась ли долина с тех пор, как он вынужден был ее покинуть, нетронутой или нет?
Но одного пристального взгляда было достаточно, чтобы успокоиться на сей счет. Все, что его прежде окружало, не изменилось, и по-прежнему громадные сгустки драгоценного металла сверкали бесчисленными искрами. Полумертвый от жажды путник вряд ли с большей радостью смотрит на цветущий оазис с журчащим ручейком, который вдруг открылся его взору среди бесконечного моря палящего песка, нежели Кучильо взирал на золото. Прежде чем дотронуться до этих богатств, ему хотелось вполне насытиться открывшимся зрелищем.
Верный своей лукавой натуре, Кучильо предварительно отвел свою лошадь в сторону, в глубокое ущелье, и там привязал ее к кусту, так что животное было совершенно скрыто от посторонних глаз.
Скрыв таким образом доказательства своего присутствия, Кучильо взобрался на пирамиду.
Поднявшись на вершину, бандит начал оглядывать окрестность, желая удостовериться, один ли он в этой местности. Внимательный осмотр вскоре успокоил его на этот счет, дон Эстеван со своими спутниками, равно как и Розбуа с обоими друзьями, были еще скрыты от его глаз холмами. Успокоенный господствовавшей вокруг него тишиной, Кучильо машинально обратил свои взоры на водопад.
Вода во время падения представлялась ему каким-то серебристым мостом, перекинутым через бездну, и по временам была слабее, так что открывала свободное пространство, через которое глаз мог видеть золотой самородок, совершенно очищенный водою от посторонних частиц и теперь сверкавший на солнце чудесным блеском.
При виде самородка, который можно было достать, едва протянув руку, Кучильо овладела безумная радость. Глаза бандита засверкали от алчности, руки простерлись вперед над пропастью, грудь напряглась, готовая вот-вот лопнуть, и он, вероятно, не выдержал бы страшного гнета овладевших им чувств, если бы наконец из груди его не вырвался сиплый крик, который так странно поразил, слух канадца и его обоих спутников.
Но вскоре новое зрелище, которого он вовсе не ожидал в этой пустыне, исторгло из его груди другой крик: то был именно крик бешенства!
Кучильо вдруг увидел человеческое существо — того, кому была известна тайна его жизни и кто нечестивой ногой вступил в эту долину. То был Хозе, ибо Розбуа и Фабиан, скрытые густой засекой, были не замечены бандитом в первую минуту. Полагая, что Хозе один, бандит, не думая долго, выстрелил в него почти навскидку.
Это и был выстрел, потревоживший охотников.
Невозможно передать бешенство и удивление Кучильо, когда он, спрятавшись за ветвями деревьев, увидел, что к Хозе присоединились еще два человека, из коих в одном он тотчас узнал Розбуа, виденного им за несколько дней перед тем в борьбе с тиграми, а в другом — гамбузино Тибурцио, уже дважды спасшегося от его покушений.
Смертельный холод прокрался в сердце Кучильо. Он был насмерть поражен такой неожиданностью, ибо вновь приходилось ему бежать из долины, куда его, казалось, не пускала какая-то страшная сила.
К счастью для бандита, глубокий туман, еще стоявший в верхних слоях воздуха, скрывал его от взоров охотников, которые уже начали подниматься наверх.
Воспользовавшись этим промежутком, Кучильо поспешил спуститься с утеса с другой стороны, но не успел сойти вниз, как в отдалении показались дон Эстеван и его спутники. Это было новой причиной удивления для бандита, который, однако, успел вскоре обдумать свое положение и решился спрятаться в воде озера с твердым намерением выждать исхода предстоящего столкновения между спутниками дона Эстевана и тремя охотниками.
Дьявольская радость охватила его помутившийся ум, и его трясло от холода и нервного озноба. Кучильо походил на хищную птицу, парящую в облаках в ожидании добычи после окончания кровопролитной битвы.
Кучильо не трудно было предвидеть, что между Тибурцио-Фабианом и доном Эстеваном должна была возгореться кровопролитная битва, и он решил дождаться ее исхода.
Между тем всадники подъехали так близко, что Розбуа мог уже различить их костюмы.
— Эти четыре всадника из мексиканского лагеря, — произнес он.
— Так и есть! — воскликнул Хозе. — Я говорил, что мы попадемся здесь, как гуси в загоне.
— Тс! — возразил Розбуа. — Предоставь мне позаботиться об освобождении вас из этого затруднительного положения. Ничто не доказывает, что за этими всадниками следуют другие, и, во всяком случае, положение наше на этой высоте так благоприятно, что мы в состоянии здесь защищаться против целого племени дикарей. Да притом пока не видно, чтобы всадники эти хотели здесь остановиться. Я буду наблюдать за ними.
С этими словами канадец улегся на утес таким образом, что голова его совершенно скрылась между каменьями. Оставаясь в этом положении, Розбуа ни на минуту не терял из виду всадников, которые были уже так близко, что можно было слышать топот их коней, хотя звук их голосов еще нельзя было различить.
Между тем всадники остановились и начали между собою совещаться.
— Зачем такая проволочка, Диац? — говорил с нетерпением дон Эстеван, обращаясь к своему поверенному. — Время не терпит, а мы и без того потеряли день.
— Благоразумие велит быть осторожными, прежде надо предпринять осмотр.
— Разве описание Кучильо не согласуется с характером этой местности?
— Мы у цели! И негодяй должен скрываться где-нибудь здесь поблизости, потому что только сейчас мы видели его следы, шедшие по направлению к утесу; может быть, он не один, — в таком случае нам следует быть настороже.
Дон Эстеван презрительно покривил губы.
— Диац, по моему мнению, прав, — вмешался Барайя, — я убежден, что видел только что на вершине утеса тень человека.
— Все эти жертвенные приношения, выставленные индейцами у входа в ущелье, доказывают: они часто посещают это место, — прибавил со своей стороны Ороче. — И потому эта местность, надо думать, вовсе не так пустынна, как кажется. Индейцев следует опасаться еще более, нежели Кучильо, и жизнь нашего милостивого господина не должна подвергаться опасности! Мало завладеть богатствами, надо еще остаться в живых, чтобы воспользоваться ими.
— Ба! — прошептал Розбуа. — Между этими всадниками я узнаю человека, которого я в ту ночь видел у водопада. Это тот самый человек, которого все называют доном Эстеваном, но… но который в действительности не кто иной, как дон Антонио Медиана… которого судьба наконец передает в наши руки!
— Дон Антонио Медиана? — повторил Фабиан. — Возможно ли это? Не ошибаетесь ли вы? Ба! — воскликнул Фабиан. — Я тоже вижу его. Это перст Божий привел меня против моей воли к этому проклятому месту.
Что касаемо Хозе, то он сначала молчал, но, услышав столь знакомое ему имя, он тоже быстро поднял голову. В его глазах читалась бесконечная ненависть, и воля его, казалось, старалась измерить пространство, отделявшее их от всадников, но расстояние было еще так велико, что даже такой искусный стрелок, как Розбуа, не был бы в состоянии попасть в кого-то из всадников; поэтому Хозе прилег опять за выступ утеса.
— Не видите ли вы за этим человеком других всадников? — спросил Фабиан.
— Никого. Начиная с того пункта, где река разделяется на два рукава, до этого места не видно ни одного живого существа… разве только, — продолжал опять старик, помолчав минуту, как будто желая дать себе отчет в появлении отдаленного предмета, — вон та черная масса, плывущая по реке, определенно не засохшее дерево, надо полагать. Впрочем, дерево ли это или легкая пирога, во всяком случае, эта черная масса следует вниз по течению и удаляется от нас.
— Что нам за дело до этой пироги?! — воскликнул с нетерпением Фабиан. — Опишите мне лучше всадников, которые едут вместе с доном Антонио; может быть, я тотчас узнаю их по вашему описанию.
— Не знаю остальных трех всадников, — произнес медленно Розбуа. — Один из них высокого роста, прямой, сидит на превосходном коне.
— Караковый конь, войлочная шляпа с золотыми позументами, лицо благородное?
— Совершенно верно.
— Это Педро Диац.
— У другого из всадников, — начал опять Розбуа, — плащ необыкновенно странного покроя.
— Это Ороче, — прервал его Фабиан, — но что они теперь делают? С нашей стороны было бы трусостью, если бы мы не показались теперь, когда провидение посылает нам дона Антонио одного.
— Потерпите, — произнес Хозе, — для меня так же важно, как и для вас, чтобы он не ушел, но дело в том, что один слишком поспешный шаг может все испортить. Если человек ждал пятнадцать лет, то он может без труда подождать еще несколько минут. Что, они одни, Розбуа, или за ними в отдалении виден весь отряд мексиканцев?
— Они одни, вот они остановились и как будто осматриваются. Человек в странном плаще сошел с лошади и направляется к засеке.
— Нет ли между ними, — «спросил Фабиан, — человека, одетого в гамузу[9], на серой лошади? Если он там, то это Кучильо.
— Нет, между всадниками его не видать, — отвечал канадец, — но вот человек, сошедший с лошади, нагнулся и захватил пригоршню песку. Он раздвигает сеть лиан и переступает чащу… Ага! Бездельник нашел, наконец, золотоносную жилу, — прибавил Розбуа, — но радость его, кажется, не будет продолжительна. Мне кажется, что вода в озере как будто шевелится, — начал старик вновь свои наблюдения. — Вот человек в странном плаще вышел назад из чащи; он разговаривает с Одним из своих товарищей, и оба, точно сумасшедшие, начинают прыгать и смеяться. Однако же пора показать теперь, что эти сокровища принадлежат нам. Но мы не можем убивать христиан так, как мы убиваем собак и апахов, поэтому надо им предложить сдаться.
При этих словах Розбуа медленно поднялся.
Успокоенные осмотром местности, которая казалась совершенно покинутой, Ороче и Барайя сели опять на лошадей и знаком дали понять оставшимся в стороне дону Эстевану и Педро Диацу, чтобы те присоединились к ним.
Подобно Кучильо и Хозе, оба золотоискателя тоже не могли устоять против искушения злого духа корысти.
Мрачная местность, пустынное ущелье, сознание, что они одни во всем лагере вместе с доном Эстеваном и Диацем знали о существовании этих сокровищ, — все это нашептывало им злодейские замыслы.
Если бы дон Эстеван и Педро Диац не вернулись назад в лагерь, Барайя и Ороче остались бы одни в Золотоносной долине, а уже потом было б видно, кто из них в состоянии пересилить или перехитрить другого. Таковы были мысли, занимавшие Ороче и Барайю, когда к ним подъехали двое всадников.
— Мы видели следы Кучильо, — заговорил Барайя, — но чтоб его поймать, надо тщательно обыскать горы.
— Кучильо видел эти сокровища, и поэтому его не следует упустить, — прибавил Ороче. — Я думаю так же, как и Барайя: он спрятался где-нибудь в этих ущельях и надеется, что его там не отыщут.
— Сеньор Эстеван, — объявил Педро Диан, — я думаю, что нам следует теперь вернуться в лагерь.
Дон Антонио был в нерешительности, между тем как у Барайи и Ороче сердца сильно бились в груди.
Совет, поданный Диацем, был благоразумен, и оба злодея понимали это лучше, нежели кто другой, но уже было поздно. Всадники подъехали к пирамиде так близко, что лежавшие там в засаде охотники, следившие за всеми их движениями, могли без труда достать их из своих винтовок, так что отступление сделалось уже невозможным.