Правда, он предпочёл бы пышную свадьбу в Лондоне. Там красота невесты многих бы заставила ему позавидовать, но обстоятельства вынуждали торопиться.
Двери церкви уже были открыты, и взволнованный до испуга скромный сельский священник поспешил навстречу пышному поезду.
Епископ прервал его заикающуюся приветственную речь и, довольно бесцеремонно опершись на согнутую спину священника, слез с седла:
— Договоришь потом. Всё ли у тебя готово, любезный брат?
— Сиятельный барон, досточтимый приор Эмметский, скромный наш приход… — снова забормотал несчастный монах и умолк, окончательно сбитый с толку громким смехом приора.
Забыв о своём почтенном сане, тот ловко соскочил с мула — к великому конфузу спешивших к нему на помощь служителей.
— Клянусь святой троицей, — вскричал приор, — если б не венчать наших прекрасных наречённых, этот бедняга с перепугу… — он готов был добавить нечто весьма вольное, так как больше славился свободой языка и поступков, чем благочестием, но в эту минуту внимание его привлекла фигура в зелёной одежде, появившаяся на пороге церкви. Вид у незнакомца и без оружия был довольно воинственный.
— Чёрт меня побери… я хочу сказать: клянусь мощами преподобного Велизария — странного ты себе завёл служку.
— Это… это… — заикаясь забормотал священник, но человек в зелёном уже сам подошёл к приору и низко ему поклонился.
— Я бедный путник, милостивый господин, — почтительно сказал он, — и остановился посмотреть на зрелище, какое не часто увидишь в наших краях.
Почтительный тон путника удовлетворил приора. Перестав им интересоваться, он повернулся и с насмешливым вниманием наблюдал, как слуги, хлопоча около серого жеребца, с трудом снимали с него сиятельного жениха, обременённого тяжестью лет и доспехов. Но вдруг, неожиданно обернувшись, он заметил, что в больших синих глазах незнакомца, также наблюдавшего эту сцену, светится самая непочтительная насмешка.
Приор не на шутку рассердился: не слишком ли много позволяет себе этот дерзкий простолюдин?
— Эй, приятель, — начал было он с досадой, — но тот уже смиренно согнулся и опустил голову.
— Прошу прощения у твоего преподобия, но я только хотел предложить свои услуги сиятельному барону…
Между тем жениха удалось снять с лошади и привести в должный порядок. За епископом и приором все проследовали в церковь и заняли свои места, а отец подвёл бледную, как смерть, невесту. Уже епископ Герефордский, высокий, тучный и торжественный, в роскошном кружевном облачении, надетом поверх сутаны, поднял правую руку, готовясь заговорить…
— Подожди, достопочтимый епископ, — раздался ясный спокойный голос. — Всё в порядке, но жених мне не нравится. Осмелюсь предложить тебе другого.
Человек в зелёном неторопливо приблизился к алтарю. Рядом с ним, бледный и решительный, шёл молодой человек в голубой с красным одежде, с виелой за спиной. Правую руку он держал на рукоятке небольшого прямого меча.
— Аллен! — вскричала невеста, бросаясь к нему.
— Куда, негодница! — отец попытался её схватить, но тут же от сильного толчка отлетел в сторону.
— Становись, Аллен, — продолжал незнакомец. — Его преподобие уже открыл требник, венчание продолжается.
Епископ Герефордский, тучный, красный, с вытаращенными глазами, тяжело ловил воздух открытым ртом, не в силах вымолвить ни слова.
— Связать, связать их! — заикаясь, забормотал оскорблённый жених, дрожащими руками хватаясь за меч, но ощупал лишь пустые ножны. Меч, ловко выхваченный Робином, заставил отшатнуться кинувшихся к нему слуг; звонко протрубил рог, и следом раздался топот бегущих ног. Толпа рослых молодцов с луками в руках ворвалась в церковь и остановилась у дверей.
— Капитан, — проговорил самый высокий и широкоплечий из них, — что прикажешь?
— Первого, кто шевельнётся, — насмерть! — отвечал Робин и, подойдя к сэру Гуго, вложил меч в его пустые ножны.
— Ты останешься здесь, благородный рыцарь, — вежливо договорил он, — но уже в качестве свидетеля на более подходящей свадьбе. Досточтимый отче, в третий раз прошу тебя продолжать венчание.
Лесные братья с луками наготове выглядели очень убедительно. Краска сбежала с толстых щёк епископа Герефордского…
— Во имя Господа нашего, — раздался его глухой, дрожащий от ярости голос, и Аллен о’Дел вложил меч в ножны и, опустив голову, вслушивался в слова, которые ещё пять минут назад предназначались его знатному сопернику.
Странное это было венчание. Заикающемуся в бессильной ярости епископу вторил совсем уже сбитый с толку дрожащий деревенский священник. В углу церкви гости жениха перешёптывались и метали грозные взгляды на недвижный строй лучников, стараясь, однако, неосторожным движением не рассердить их чрезмерно: искусство лесных братьев в стрельбе из лука было им хорошо известно. А к тихому звону колокольчика, которым служка отмечал наиболее важные места богослужения, по временам примешивалось какое-то странное звяканье: это сталкивались и стучали стальные наколенники отвергнутого жениха.
Во всей церкви только два человека не видели и не слышали ничего из происходящего: взявшись за руки, не отводя глаз друг от друга, стояли перед алтарём Аллен о’Дел и его подруга, на вопросы священника отвечал за них Робин Гуд. Его красивое открытое лицо, окаймлённое вьющейся короткой каштановой бородой, было так спокойно, будто во всём происходящем не было ничего необычного. С весёлой насмешкой наблюдал он за дрожью требника в епископских руках, но раз или два при взгляде на невесту провёл рукой по глазам, как бы отгоняя неотвязную думу.
— И благодарение божие да будет над вами, — скороговоркой договорил епископ заключительные слова обряда и захлопнул требник с таким ожесточением, точно готов был разорвать неповинную книжку на куски. Дрожащими руками сорвал он с себя драгоценное кружевное одеяние и швырнул подбежавшему служке.
— Мула, скорее! — прохрипел он.
— Не так скоро, почтенный брат мой во Христе, — отозвался Робин. — Ты должен поздравить молодых и пожелать им счастья и при этом подарить что-нибудь невесте. — Протянув руку, он указал на толстую золотую цепь, украшавшую жирную епископскую грудь.
— Поверь, — продолжал он, — что это суетное украшение более подобает молодой женщине, чем монаху.
Весёлый смех, раздавшийся за спиной епископа, заставил всех оглянуться и оцепенеть от изумления. Откинувшись назад, держась руками за тучный живот, хохотал его преподобие, приор Эмметский, хохотал до того, что слёзы потекли из весёлых его голубых глаз по румяным щекам.
— Не могу, — стонал он. — Клянусь святой троицей, хорошая шутка всегда хороша, даже если и шутит человек, по которому верёвка плачет. Ей богу, я пожалею тебя, молодец, когда ты запляшешь на виселице! — И подойдя к изумлённому Робину, он весело похлопал его по плечу. — Раскошеливайся, твоё преподобие, — сказал он. — Снимай-ка цепь! — откинув рукав малиновой шёлковой одежды, весёлый приор быстро расстегнул на своей пухлой руке драгоценный браслет и надел его на руку испуганной невесты.
— Утешься, добрый сэр Гуго, — смеясь продолжал он. — Этот молодец с виелой, сдаётся мне, избавил тебя не только от невесты, а и от больших хлопот. Молодая жена — крепкий орешек для старых зубов. — И, продолжая смеяться, он направился к выходу.
— Пропустите его преподобие! — так же смеясь скомандовал Робин. — Я не забуду твоего браслета, почтенный приор, когда судьба сведёт нас в зелёном лесу.
Через минуту лесные братья с луками наготове выстроились около церкви, наблюдая за отъездом гостей.
— Не торопись, благородный Франклин, — обратился Робин к отцу невесты. Бледный, с блуждающими глазами, стоял тот около церкви, растерянно смотря, как слуги хлопотливо и осторожно грузили на коня «подарки» сэра Гуго ле Феррико. — Неужели ты не пожелаешь счастья своей дочери, которую не сумел продать, как невольницу на рынке?
Улыбка исчезла с лица Робина, когда он говорил это, и старый Франклин, встретившись с его взглядом, невольно опустил глаза.
— Я жду, — спокойно повторил Робин, и круг лесных братьев придвинулся к нему. Напряжённое ожидание повисло в воздухе.
Старик провёл рукой по лицу и решительно поднял голову.
— Нет, — сказал он, — нет прощения дочери, ослушавшейся отца. Да не будет у неё крыши над головой, ни счастья, ни друзей в тяжёлую минуту.
Горестно вскрикнув, молодая женщина едва не лишилась чувств. Аллен, поддерживая её одной рукой, схватился за меч.
Но Робин уже стоял перед ними.
— Аллен, — сказал он, — зелёный лес — ваша кровля и весёлые лесные братья — ваша семья и защита от всякого горя. Идёте ли с нами?
— Идём, — твёрдо ответил юноша и крепко обнял невесту. — Принимаете ли меня, братья?
— Принимаем, — дружно и сердечно откликнулись тридцать молодых голосов.
Упрямый старик не успел вымолвить ни слова, как зелёные кусты вокруг поляны расступились и юный менестрель, укравший его дочь, и его приятели-лучники мгновенно исчезли. Поглотив их, густая стена леса неподвижно стала перед нарядными гостями неожиданной свадьбы, крепко храня свои тайны.
Вскоре новые песни о храбром Робин Гуде появились в народе. Бледнели от ярости, слыша их, шерифы и судьи и крепко доставалось певцам. И всем было известно, что слагает те песни весёлый менестрель Аллен о’Дел, навеки соединивший свою судьбу и судьбу своей молодой жены с лесными братьями Шервудского леса.
Глава XXVI
Огромное окаймлённое лесом поле на выезде из Ноттингема представляло собой пёстрое и нарядное зрелище. На ярмарку в честь святого Кесберта собрались рыцари, горожане и вилланы не только своего, но и соседних графств — Дерби, Линкольн-Шайра и Йорка. Неделю должна была она длиться — с понедельника по субботу, привлекая к себе и честных покупателей, и жаждущих зрелищ гуляк, и охотников поживиться за счёт чужой глупости и ротозейства.
Продавцы сластей и ярмарочных безделушек, торговцы пирогами и колбасой, фокусники и фигляры раскинули уже здесь палатки и навесы. Красиво разложив привлекательные товары, они пронзительными голосами зазывали городских и деревенских красоток в праздничных нарядах и следовавших за ними мужей и женихов в грубых шерстяных куртках и толстых шнурованных, как и куртки, башмаках с острыми носами.
Тут же, на высоком помосте, седой человек с плутоватым взглядом быстрых чёрных глаз, в длинном плаще, вышитом странными фигурами, перечислял нараспев все болезни, от которых помогали его лекарственные мази и настойки странного цвета и запаха.
— Подходите, подходите, любезные горожане, развязывайте кошельки, красавицы, — говорил он. — Мои чудесные снадобья изготовлены с молитвою святому Христофору — покровителю болящих. В них нет ничего из колдовской бесовской кухни — благочестивые иноки, трудящиеся на молитве у святого Гроба Господня, научили меня чудесному искусству составления мазей во славу Господа, на пользу страждущих и болящих. Велика их заслуга перед Господом, воистину должны мы прославить святой их и самоотверженный подвиг.
— Где-то я уже слышал песни этой чёртовой канальи, — пробормотал высокий человек в зелёной одежде с чёрной повязкой, скрывающей левый глаз, и подвинулся ближе к помосту, стараясь получше рассмотреть говорившего.
— Рожа почтенная, не хуже, чем у инока, трудящегося у гроба господня, но по глазам видно — плут отменный, — отозвался второй голос, и сгорбленный нищий в рваном и грязном тряпье всех цветов радуги усиленно заработал локтями, продираясь вслед за своим спутником.
— Подходите, подходите, страждующие и болящие, — продолжал нараспев человек в красном плаще. — Два пенса и вы избавитесь от водянки и ломоты в костях. За три я вылечиваю от укуса бешеной собаки, а вот это средство спасает от боли в животе и поноса. Вы видели, как сейчас целовал мою мантию прозревший слепой? Четыре пенса — и бельмо исчезнет с ваших глаз и вы вновь сможете любоваться чудесными творениями Создателя, прославляя неизречённую Его благость.
Три здоровенных парня, стоявших тут же на помосте, хныча и кривляясь, перебивали чудотворца.
— Воистину я был слеп и он исцелил меня! — гнусавым голосом тянул один.
— От боли в животе я ходил согнутым пять лет, а один глоток его святого лекарства успокоил резь в кишках и я распрямился, — кричал другой — краснорожий детина, не очень-то изнурённого вида.
— Ногу, ногу вылечил он мне! — вопил третий, прыгая по помосту. — Всю жизнь ползал я аки червь, питаясь христовым именем, и вот мои ноги крепче, чем ноги молодого оленя!
Умилённые зрители наперебой расхватывали берестяные коробочки с чудесными средствами, а медь и мелкое серебро так и сыпались в глубокие карманы целителя.
Нищий незаметно дёрнул человека с повязкой за рукав:
— Идём, капитан, — шепнул он, — уж лучше я спущу свои денежки на пиво и горячие пироги, чем топить их в карманах этой бестии.
Высокий человек кивнул и, ещё раз пристально глянув на чудесного врачевателя, заработал локтями, выбираясь из толпы:
— Не могу вспомнить, Филь, где я его видел, — тихо сказал он, — но где-то видел наверняка…
— Мало ли плутов на свете, — весело ответил нищий и, на минуту забывшись, расправил широкие плечи, но тут же спохватился, сгорбился и налёг на палку. — Ты вот скажи лучше, капитан, не выпить ли нам доброго пивца? Не слишком, чтобы не повредить ясности глаза и твёрдости руки, а так, для бодрости.
— Не зови ты меня капитаном, — отозвался человек с повязкой. — Ушей тут много, больше, чем голов. Да и пора нам уже на луг, на состязание. — Незаметно вздохнув, он добавил самому себе: — Серебряный рог был призом тогда, серебряный рог из королевских рук…
— Будь осторожен, Роб, — говорил ему нищий, еле поспевая за быстрыми его шагами. — Боюсь, по твоей стрельбе шериф догадается, что за птица залетела в его силки.
Едва выбрались они из толпы, окружавшей человека в красной мантии, как тут же попали в новую давку. В этом месте зрителями были исключительно мужчины, собравшиеся вокруг высокого помоста, обнесённого перилами и усыпанного белым песком. Стройный человек в красивой голубой одежде, зашнурованной ярко-красными шнурами, стоя у перил, весело играл белой короткой дубинкой. Он высоко подбрасывал её в воздух, и она летела, вращаясь со страшной быстротой, и, ловко подхваченная, вновь взлетала вверх.
— Что же, — насмешливо и дерзко кричал незнакомец, — неужели я, Эрик о’Линкольн, так и не найду желающего подставить под мою дубину глупую башку? Приз, приз тому, кто продержится против меня хоть немного. Или ваши руки размякли, как ваши сердца, вы, щипальщики шерсти?
Нищий остановился. В глазах его потемнело от злости и искушения, отбросив благоразумие, взобраться на помост.
— Подожди меня, Роб, немножечко, — просительно шепнул он. — Я должен отделать этого наглеца, не то сердце лопнет…
Робин проворно и крепко ухватил его за руку.
— Не дури, Филь. Если ввяжешься в драку с Эриком, да поколотишь его, всякий поймёт, что ты ряженый.
Ворча и вздыхая, нищий последовал за несговорчивым товарищем.
Часть поля, прилегавшая к лесу, предназначалась для самого волнующего зрелища ярмарки — состязания в стрельбе из лука.
В ту пору закованное в сталь рыцарское войско ещё оставалось грозной силой, решающей исход сражения, но звонкая ясеневая стрела со стальным наконечником уже становилась для тяжело вооружённого воина опаснее меча. В битве при Гастингсе стрелою в глаз через забрало шлема был убит король Гарольд. Стрела, пущенная на охоте неизвестной рукой, пронзила через кольчугу сердце второго нормандского короля — Уильяма Рыжего. Отряды лучников и на войне уже сделались силой, с которой приходилось считаться. Кроме того лук был истинно народным оружием — каждый простолюдин, не имевший права носить рыцарское вооружение, в случае опасности мог пустить певучую стрелу. И потому знаменитые стрелки были известны всей стране не меньше, чем знатные рыцари, их почитали, как истинно народных героев.