– В лазареты поступает все больше и больше раненых… – озабоченно начала она. – Санитары работают день и ночь и не справляются. Мы вынуждены выздоравливающих привлекать для обслуживания раненых, уборки помещений и территории, работы на кухне, перевозки грузов и многого другого. – Она внимательно посмотрела на Наумова и закончила: – Вы представляете, что будет, если у нас заберут выздоравливающих?
Павел понимающе кивнул. Именно это он и ожидал услышать.
– На мой взгляд, – как можно мягче сказал Павел, – ничего страшного не произойдет. За несколько дней лазарет пополнится новыми выздоравливающими, а пока вы можете задержать тех, кто подлежит выписке.
Строганова неожиданно остановилась и удивленно посмотрела на него:
– Но ведь это незаконно.
Павел пожал плечами и сдержанно улыбнулся:
– Законы не учитывают все случаи жизни. В любой работе могут возникнуть такие обстоятельства, когда… – Он на мгновение замолчал, подбирая нужные слова.
– Приходится пользоваться сомнительными средствами, так? – закончила за него Таня.
– Если это вызвано потребностью дела, – добавил Павел и жестом пригласил Таню идти дальше. – Извините, Татьяна Константиновна, что я был излишне откровенен и позволил дать вам такой совет… Будем считать, что этого разговора не было.
– Напротив! – неожиданно возразила Татьяна Константиновна. – Я принимаю ваш совет. В порядке исключения, разумеется.
– Благодарю вас. Завтра я доложу генералу Домосоенову, что с медицинским управлением все улажено… Между прочим, генерал сказал, что вы друг его семьи, и у меня сразу возник вопрос: не из тех ли вы Строгановых, что подарили Отечеству государственных деятелей с высшими графскими титулами?
Легким движением головы Таня откинула волнистые пряди волос за плечо.
– Должна вас серьезно разочаровать. Я с детства приучена ценить иные титулы: крестьянин, кузнец, врач, архитектор, инженер… – Она испытующе посмотрела на Павла.
– Татьяна Константиновна, – обрадовался Павел, – значит, я, как сын инженера, могу рассчитывать на вашу благосклонность… В Екатеринодаре, где я родился и вырос, работает ваш однофамилец и коллега. Врач Строганов. Рассказывают, однажды князь Веремеев – он остановился в городе проездом – позвонил ему и пригласил в гостиницу. Занемог, дескать. Строганов спросил, чем болел, что болит, и порекомендовал огуречного рассола. «Нет, вы приезжайте ко мне, – настаивал князь, – и безотлагательно». Врач с достоинством ответил: «Я лечу только больных». Веремеев вспылил: «Вы забываетесь, господин эскулап, я – князь!» Строганов в тон ему: «А мой титул – врач!..» У нас в Екатеринодаре о хирурге Строганове рассказывают легенды.
Таня тихо, с гордостью сказала:
– Это мой папа.
– О, так мы – земляки! – радостно воскликнул Павел. – По такому счастливому случаю позвольте пригласить вас поужинать в «Гранд?отель».
– Ну что вы, Павел Алексеевич, я и в прежние?то времена в ресторанах не бывала, а уж теперь…
Она остановилась у калитки:
– Я уже дома.
В глубине двора раздался лай собаки. Павел взглянул на почерневшее небо:
– Кажется, начинается дождь.
Со стороны гор налетел порывистый ветер, наполнил улицы терпким запахом луговых трав и лесов Яйлы.
– Скажите, Татьяна Константиновна, а что заставило вас подвергаться стольким опасностям, пробираясь в Крым? – спросил Павел.
Она посмотрела на него сбоку, чуть склонив голову:
– Я знала, что вы об этом спросите.
– Мне хочется знать о вас побольше.
– Сейчас еще модно спрашивать о политических убеждениях…
– Я об этом не спрашиваю.
– Впрочем, если хотите знать, отвечу. Я убеждена, что женщины служат тому обществу, какое создадут для них мужчины. Был монархизм – мы, женщины, дышали его благами, страдали его бедами, любили. Вы, мужчины, не сохранили его. Другие оказались сильнее вас. И там, в России, остались десятки миллионов женщин. Здесь – единицы, там – миллионы. Что прикажете им делать? Умирать? Нет, они будут жить, рожать детей. Речь не обо мне, конечно, а о женщинах вообще.
– Позвольте не согласиться с вами. Нельзя подводить под общий знаменатель женщин вашего круга, крестьянок и, так сказать, пролетарок.
– Боже мой, все женщины одинаковы и способны лишь на то, чтобы преклоняться перед волей и умом мужчин, их патриотизмом.
– С вашими убеждениями вполне можно было остаться в Екатеринодаре.
– Может быть, но обстоятельства чаще бывают несправедливы к судьбам женщин, нежели мужчин… Все случилось так неожиданно… Нашу больницу превратили в военный лазарет. Когда началось отступление, раненых и медицинский персонал погрузили на подводы и повезли в Новороссийск… В этом бурном, охваченном ужасом потоке людей я боялась оторваться от повозки генерала Домосоенова – мало ли что могло случиться. Я боялась всех и все. Но то, что увидела в Новороссийске… На моих глазах обезумевшая толпа растоптала упавшую молодую женщину с ребенком. Ее муж не смог пробиться к ней на помощь. Он выхватил пистолет и стал стрелять в толпу, истерично крича: «Звери!.. Звери!.. Звери!..» У меня было такое состояние, будто все пули попали в меня. Опомнилась я уже на палубе парохода…
– Вы были в это время офицером?
– Нет. Звание мне присвоили при назначении на должность эпидемиолога. Я не возражала, так как считала, что военная форма и пистолет в какой?то мере оградят меня от бандитов. Посмотрите, что в городе творится: среди белого дня грабят, насилуют, убивают…
Таня не сказала, что своего назначения она добилась через супругу генерала Домосоенова Елизавету Дмитриевну. И сделала это потому, что эпидемиологическая служба контролирует перевалбазы. Значит, со временем представится возможность побывать в Сухуме или Батуме. И, конечно же, она сразу уедет в Тифлис к давнему другу отца доктору Кавтарадзе, а уж он найдет возможность переправить ее в Екатеринодар.
– …Боже мой, если бы мои родители знали… Но я, кажется, начинаю жаловаться, – спохватилась Таня. – Это верный признак того, что пора прощаться.
Павел откланялся. Она мягко кивнула и подала ему руку.
– Татьяна Константиновна, позвольте пригласить вас на концерт Плевицкой.
– С удовольствием, Павел Алексеевич, на той неделе.
4
В штаб тыла рано утром прибыл офицер связи с пакетом от командующего авиацией генерала Ткачева. Принял его генерал Домосоенов. Он вскрыл пакет и ахнул:
– Ну, батенька мой, разве можно так поздно ставить нас в известность? Да мы физически не успеем этого сделать.
Капитан пожал плечами и грубовато заметил:
– Это можно было предвидеть, господин генерал.
Домосоенов снял очки и внимательно посмотрел на дерзкого офицера из авиации. Не слишком ли много вольности позволяют себе эти ткачевцы, любимцы Врангеля…
– Идите, голубчик, пока я не рассердился на вас. Дайте я распишусь в получении пакета, и идите, – снисходительно сказал генерал.
Капитан небрежно козырнул и вышел. Генерал еще раз прочел бумагу и задумался. «Кому поручить эту срочную работу? Офицеры третьи сутки работают без сна и отдыха». Он позвонил дежурному и распорядился вызвать полковника Наумова.
Генерал встретил Наумова приветливо.
– Здравствуйте, дорогой Павел Алексеевич, здравствуйте. – Он взял Павла под руку и повел к креслу возле стола. – Тут вот какое дело, батенька мой. Неожиданно провели перегруппировку авиационных отрядов. Сам генерал Ткачев со своим штабом на «хэвилендах» вылетел в район Перекопа. Словом, вот здесь указаны новые места дислокации всех авиационных отрядов. Надо срочно подготовить распоряжение о переадресовании грузов – продовольственных продуктов, горюче?смазочных материалов, вещевого имущества, взять все под жесткий контроль.
«Неужели готовится наступление? – подумал Павел. – Если так, то оно скоро начнется. Ведь авиационные отряды перебазируются после того, как перегруппировка войск завершена».
– С превеликим удовольствием, господин генерал, но у меня нет допуска к секретным материалам. И если об этом станет известно контрразведке…
– Знаю, батенька мой. Однако я ведь не впервой подключаю к работе офицеров до получения ими допуска. И ничего. Все до сих пор работают честно, добросовестно. У меня на этот счет чутье – сразу вижу, кому можно доверять, а кому нет. Может быть, сегодня и допуск поступит. А вот мы сейчас уточним.
Генерал заказал телефонистке разговор с полковником Богнаром.
Ответ Богнара, видимо, не удовлетворил генерала, и он сказал:
– Дорогой Ференц, ты же знаешь мое положение с кадрами. Нужно выполнить срочную, но, ей?богу, совершенно никчемную, с точки зрения секретности, работу… – Генерал слушает, потом поднимает вверх указательный палец и говорит в трубку: – Но, голубчик мой, будет больше вреда, если мы не успеем перенацелить грузы, чем если красные узнают, что наша авиация появилась в районе Перекопа. Уверяю тебя, дорогой Ференц, они и без того предполагают, что мы сосредоточиваем ее не под Москвой, а под Перекопом. Где же ей быть?..
Слушая Богнара, генерал хмурился, недовольно покачивал головой, порывался что?то сказать, но никак не мог уловить паузу в потоке слов собеседника. Наконец не выдержал и, придав голосу твердость, сказал:
– По?зволь?те, батенька мой, вы забываете, что весь командный состав крымской армии укомплектован офицерами, прибывшими невесть откуда… Да?да, и мне на старости лет не пристало изменять своему принципу: «С кем работаешь, тому доверяй. Не доверяешь – увольняй…» Что? Какой ты, право, ненасытный…
Павел подивился неожиданному повороту в их разговоре, но понял, что завершился он благополучно для него.
– Конечно, помогу. Ну, так как?.. Ну, вот и благодарствую. Что?.. А это уж, батенька мой, ты с ним можешь все и решить. Человек он понимающий.
Генерал положил трубку и обрадованно протянул Павлу бумагу:
– Возьмите, Павел Алексеевич, план поставок по авиации и вот эту заявку, разберитесь и приступайте. Что будет непонятно – заходите. Да, откупитесь вы от этого Богнара… бог знает чем.
Полковник подумал и неуверенно сказал:
– Без причины как?то неудобно.
– Удобно, очень даже удобно. С ним все удобно. Он все равно так не выпустит из когтей, хотя ему и не до вас. И чтобы вы, батенька мой, не заблуждались относительно Богнара и его своры, скажу мнение самого главнокомандующего: «Я не отрицаю, – сказал он господину Кривошеину, – что наша контрразведка на три четверти состоит из преступного элемента…» Ну, об этом довольно. Расскажите?ка лучше, как идет работа на Графской пристани?
Наумов представил генералу схему постов и организации погрузочно?разгрузочных работ. Генерал внимательно ознакомился с документами, подчеркнул пункт об укомплектовании караульной роты за счет команд слабосильных и выздоравливающих, а в углу листа написал: «В приказ».
– Спасибо, голубчик Павел Алексеевич. Ну, теперь и мне легче работать будет. Я уж, пожалуй, сделаю вас своим помощником. Мы ведь устанавливаем любые штатные единицы, для пользы дела, разумеется.
– Благодарю за доверие, господин генерал…
– Весьма похвально, что вы навели порядок на Графской пристани. Все это хорошо, но мне хотелось, чтобы вы поняли: органы тыла хронически больны. – Домосоенов показал рукой от головы до пят. – Да?да, тут отдельными флакончиками микстуры не вылечишь.
Он не спеша поднялся с кресла, потер пухлым пальцем переносицу и подошел к Наумову. Тот встал.
– Разрешите еще доложить о воинских поставках в дивизии действующих корпусов?
Домосоенов вернулся в свое кресло и, откинувшись на спинку, безразлично сказал:
– Только самую суть, Павел Алексеевич.
…Не успел Наумов ознакомиться с планом поставок по авиации, переданными ему генералом Домосоеновым, как в кабинет ворвался офицер в форме Терско?Астраханской казачьей бригады, ворвался, словно горный ветер, – внезапно, порывисто.
– Па?ачему не даешь овес и жмыха, а? – гремел его гортанный голос. – Нэ знаешь, куда идем? Нэ знаешь, зачем идем?
«О, тут и выспрашивать не надо, сами все выложат», – подумал Павел.
– Знаю, дорогой, наступаем на север, но… – Павел многозначительно поднял палец и, подмигнув, ткнул его в план. – Прежде всего надо обеспечить всем необходимым авиацию.
– К черту авиацию! – взорвался кавказец. – Ты знаешь, кто я? Не знаешь? Так я тебе скажу: интендант Терско?Астраханской бригады есаул Дариев. – И снова устремился в атаку: – Слушай, па?ачему не даешь овес? На Мелитополь кто идет? Ты или я?
Наумов осуждающе покачал головой.
– Не беснуйся, мюрид,[5] сейчас прикажу выдать.
Кавказец мгновенно просиял. Лицо – как Кура в солнечный день, а глаза – как блики на ее воде.
– Бузныг,[6] полковник, хцауштен,[7] на этот раз большевикам будет сделан, запомни мое слово, настоящий газават.[8]
Кивок в знак согласия и дружеское приглашение:
– Будешь еще в Севастополе, заходи, буйный мюрид.
Дариев одернул черкеску, взялся за рукоятку кинжала и, крикнув: «Ражьма!»,[9] исчез за дверью.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Высоко в небе парил орлан?белохвост. Он описал широкий круг над ковыльной степью и вдруг камнем ринулся вниз. Казалось, еще мгновение – и он разобьется о землю. Но орлан распластал свои могучие крылья и, погасив падение, стремительно пронесся над самой землей, выбросил вперед когтистые лапы и широко открыл клюв. Еще один взмах крыльев – и когти вонзились в спину лисы.
Врангель наблюдал из окна штабного вагона за полетом и броском орлана на жертву. «Вот тактика, которая обеспечит нам успех, – думал главком. – Ошеломляющая воображение противника внезапность, предельная стремительность и широкий маневр в интересах мощного удара по самому уязвимому месту боевого порядка».
Орлан взмыл в воздух, но, обремененный добычей, потерял скорость и высоту. Это стоило ему жизни: глухой выстрел оборвал его полет.
«Главное – ставить перед войсками посильные задачи, – продолжал размышлять Врангель. – С такими ограниченными силами рваться на Донбасс – значит, уподобиться этому орлану. Захватить можно, но удержать – нет». Главком поймал себя на том, что все чаще думает, как бы не зарваться и все?таки достичь имеющимися силами возможно большего эффекта.
– Запросите о ходе высадки Терско?Астраханской бригады генерала Шифнер?Маркевича в районе Кирилловки, – приказал он порученцу.
Генерал Анин – тонкий, высокий шатен в идеально отутюженном мундире – тихим, вкрадчивым голосом доложил:
– С канонерской лодки «Страж» передали, что в соответствии с вашим приказом бригада уже начала продвижение на Мелитополь. Продолжается высадка пехотных дивизий.
– Передайте генералу Слащову: бригаде Шифнер?Маркевича к середине дня захватить станцию Акимовка, перерезать железную дорогу Мелитополь – Джанкой и закрепиться до подхода главных сил.
Генерал Анин мягко, но четко повторил приказ и вышел в аппаратную.
Казалось, все шло хорошо, а на душе главкома было тяжело. Он понимал, что война – сама по себе и военные действия – это производное от политики. А вот политика стран Согласия слишком противоречива. Каждый тянет в свою сторону. Конечно, господин Мильеран торжествует: события развертываются по французскому компасу – на Донбасс. А премьер?министру Англии Ллойд Джорджу этот ход событий явно не по душе. Только что секретарь морского ведомства Лонг заявил в нижней палате, что, поскольку советская Каспийская флотилия под командованием Раскольникова заняла Энзели, британские военные суда будут находиться в Черном море. Он с сожалением констатировал, что тридцать шестая пехотная индусская дивизия, командовал которой английский генерал Шампейн, сдалась красным в плен. Это означает, что бакинская нефть потеряна. А в связи с наступлением Врангеля на север надежда на захват кубанской нефти тоже становится призрачной.
«Мильеран полагает, что я устремился через Донбасс на Москву, – размышлял Врангель, прохаживаясь по вагону. – Я бы и пошел, но казаки не пойдут. К своим куреням – только сигнал дай, а в Московию – нет. Разбегутся».
Командующий не мог забыть случайного разговора, свидетелем которого он оказался.