Теперь Галлю хотелось бежать немедленно, однако побег был совершенно не подготовленным. Приходилось оставаться в доме у Геккеля, таиться, терпеть, ждать, притворяться.
Галль спал плохо, встал поздно. Утром его вызвал на веранду Геккель. Профессор делал вид, что ничего не произошло, стараясь списать вчерашнюю выходку Галля на задор честолюбивого ума. Для электрического питания рентгеновского аппарата требуются аккумуляторы, их можно разыскать в Коломбо. За аккумуляторами Геккель отправил Галля немедленно. Возможно, Геккель надеялся, что поездка успокоит разгоряченные нервы молодого сотрудника. Так оно поначалу и случилось.
В поисках необходимых аккумуляторов Галль обошёл магазинчики порта, переговорил с представителями известных фирм. Выяснилось, что аккумуляторы не выход, для долговременной работы аппарата потребуется строительство подстанции с динамо-машиной, что решит проблему и освещения в доме. Рикша на велосипеде с кибиткой, на Цейлоне их называют «тук-тук», неустанно возил Галля по узким улицам большого грязного города. Наклонясь вперёд, выглядывая из-за спины ланкийца, Галль рассматривал священных слонов, прикованных цепями у входов в буддийские храмы, на шеях царственных животных, здесь они меньше, чем в Африке, красовались венки из живых цветов. Скользя взглядом по мартышкам, бешено носившимся по худым черепичным крышам, забрасывавшим друг друга кожурой съеденных бананов. С отвращением отшатывался от застывших немым вопросом кобр заклинателей, в некогда ярких тюрбанах и рваных халатах, расположившихся на краях тротуаров, заполненных стремительными потоками мутной муссонной воды. Очарованный видом и шумом
дикой цейлонской народной жизни, Галль на минуту забыл и свою любовь к Имме, и ненависть к Геккелю, и необходимость побега, и поиск аккумуляторов или динамо-машины. Равнодушная пышность природы, безмятежная синева моря, голубизна покрытого лёгкими перистыми облаками неба звали раствориться в них душой, забыть тревоги. Любовь к Имме казалась далёкой иллюзией. Сотни других девушек, не менее прекрасных и, возможно, более достойных высокой привязанности, бродили по улицам Коломбо. Почему Имма? Выбор был случаен, обусловлен уединенностью дома, где занимались исследованиями Геккель и его сотрудники. Галль пытался вспомнить черты Иммы. Сейчас он не помнил формы рта, носа, даже цвета глаз. Умом он дошёл, что глаза Иммы чёрные, как у большинства проходивших мимо девушек.
По инерции, из долга перед Иммой, в силу данных обещаний, но не из чувства, Галлю вдруг стало лень бежать, он разыскал капитана голландской шхуны, после недолгих переговоров согласившегося за известную сумму, доставить беглецов сначала на Мальдивы, а потом в Оман, в Европу.
Вернувшись в дом Геккеля, Галль узнал, что Имма во всём призналась хозяину дома, и заперта, в наказание, в дальний сарай. С Галлем Геккель по приезду последнего держался язвительно насмешливо. Геккель заметил, что девушка уверенна в своей беременности от Галля, но вряд ли это так, генофонд орангутанга сильнее генофонда человека. Имма скорее забеременела бы от обезьяны, чем от Галля, если соитие, сопровождавшееся оплодотворением состоялось примерно в один и тот же яйцеклеточный цикл. Геккель принялся расспрашивать Галля, был ли тот близок с Иммой уже после того, как с ней переспал орангутанг или до. Галль покраснел, сослался на головную боль после путешествия в Коломбо, и оставив без ответа вопросы Геккеля, отправился к себе в комнату. Геккель остался рассматривать привезённые аккумуляторы.
В доме слышался стук инструментов работавших мастеров. Из-за моря забыли привезти свинцовые пластины, ограждающие рентгеновское излучение, тем не менее, Геккель до горячки заинтересованный, кем же беременна Имма, планировал уже через два дня подвергнуть её рентгеновскому обследованию, пусть с вредом для неё и плода. Если бежать, то бежать следовало немедленно.
На рассвете Галль сломал замок на сарае и вывел Имму. Быстрым шагом влюблённые прошли мимо клеток с животными. Имма их всегда кормила, и они узнали её. Гортанно прокричал замбар, захлопал ушами, затряс шерстяной головой чепрачный тапир, угрюмо заворчали орангутанги. Имма и Галль спустились к океану. За спиной остался спавший дом Геккеля. В рыбацкой деревне Галль взял лодку. Усадив Имму на нос, Галль взялся за вёсла. Направив ветхую плоскодонку к голландской шхуне, которая ждала сразу за рифами.
Отлив только намечался. Отходившая вода сталкивалась на рифах с набегавшей волной, образуя серые буруны, водовороты. Имма, упёршись руками в скамейку лодки, улыбалась розовой заре, белым чайкам, пронесшимся над морем к дому Геккеля. Лёгкое лиловое платье, которое Имма сшила на своей новой машинке, а потом выкрасила в тазу, играло подолом на ветру, обнажая смуглые крепкие ноги с сеткой набухших от беременности вен. Простодушная девушка любила Галля грубоватой любовью высокогорных сёл, она не знала другой; её ласки носили дикий, почти животный характер. Имма подмигнула Галлю, огладила ладонями выпуклый живот и облизала сухие губы. Её возлюбленный коротко улыбнулся в ответ и опустил глаза в днище. Чем дальше удалялся он от дома Геккеля, тем большие сомнения одолевали его. Девушка полностью доверилась ему, а он не знал, поступает ли верно. Какие испытания ожидают, в каких странах им придётся побывать, чем заниматься, на какие средства существовать вдвоём с родившимся младенцем? Беглецы уже довольно далеко отплыли от берега, а Галлю всё казалось, что дом Геккеля страшной громадой нависает за его спиной, будто сам хозяин вышел на веранду и с мудрой досадливой усмешкой наблюдает, как молодёжь совершает очередную глупость, наперёд знал, что их ожидает.
Дно лодки задело за риф, послышался тупой, скрежещущий звук, который ещё не предвещал угрозы, но странным образом разрывал безмятежную тишину тропического утра. Имма только что заметила, что природа вокруг никак не слышна. Беззвучно качались пальмы на берегу, бесшумно летали птицы, не единым звуком не отдавалась волна за бортом, никто не подавал голоса со шхуны, ожидавшей их. В казавшемся необъятным воздушном пространстве, накрывшим океан, дом Геккеля и остров вдали, единственные звуки подавала лодка бегов, пронзительный визг уключин, скрежет днища по плоским высоким рифам. Багровый диск солнца поднялся над морем, причудливые ветви рифов в блёстках перекатывавшей поверх волны заиграли всеми цветами радуги. Когда вода откатывала, обнажавшиеся кораллы показывали липкие ржавые водоросли, налепившееся плотным одеялом, но стоило набежать прибою, как блестело серебро, причудливые зелёные краски смешивались с красными. Если за рифами ближе к берегу прибой пенил море, смешивал с песком, то по ту сторону, вглубь, вода оказалась совершенно прозрачной. Будто в изумруде плавали, водили плавниками, трепыхали хвостами и усиками, разноцветные плоские рыбы, проскользнула иссиня-чёрная лента мурены, проплыл скат, на самой поверхности единым желеистым паласом дрожали медузы, отброшенные отливом в море. У самого дна Имма разглядела особенно больших рыб. Девушка закричала от восторга, указала Галлю на рыб рукой. Этими крупными рыбами были ожидавшие добычи рифовые акулы.
Галль не ответил на восторг Иммы. Он угрюмо смотрел перед собой в сторону ожидавшей шхуны. Задумчивость, напряжённое внимание Галля ещё больше развеселили Имму, вместе с тем, девушка обиделась. Франц не обращает на неё внимания, он её не любит, видно раскаивается, что они бежали вместе.
Зачерпнув ладошкой воду, Имма плеснула в лицо Галлю. Франц встрепенулся и выпустил весло. Чтобы поймать его, он потянулся, лодка накренилась и со слабым всплеском перевернулась. Имма издала невнятный звук, захлебнулась от неожиданности, беспомощно забарахталась. – «Держись », - прокричал Галль. Он успел ухватиться за край лодки, и отчаянно работал ногами, пытаясь подогнать лодку к Имме. Но прибой был сильнее отлива. Объемную лодку гнало к рифам, а не в море, к Имме.
Рифовые акулы, те самые, что застыли у дна в прозрачной зелени моря, и минуту назад вызвали восторг Иммы, изогнули спины, и толи солнечный луч проник в глубину океана, то ли отблеск размышления мелькнул в черепах, но их маленькие хищные глазки раскрылись шире. Они повернули друг к другу морды и будто переглянулись. Имма продолжала барахтаться. Галль бросил лодку и поплыл ей на встречу.
С корабля заметили опасное положение беглецов. На шхуне послышались крики. По команде капитана, матросы развернули паруса, направили шхуну к терпящим бедствие. Резкие свистки боцмана и крики донеслись и до дома Геккеля. На веранде зажёгся свет. Если б Галлю и Имме было б сейчас до чего-нибудь, кроме спасения их жизни, они могли увидеть седого старика в рабочей куртке, а рядом с ним африканца в пёстрой национальной одежде, вышедших на песчаный берег моря и наблюдавших за происходящим. За их спиной бесились в клетках животные геккелевского зоопарка.
Одна из акул изобразила всем телом дугу, так что хвостовой плавник чуть не коснулся пасти, потом выпрямилась и в резком броске куснула Имму за стопу. Акула то ли хотела поиграть, во что не верил Галль отрицавший, интеллект у животных, то ли пробовала, не ошиблась ли она, действительно перед ней живая съедобная плоть. От укуса Имма взвизгнула, инстинктивно поджала ноги к подбородку. Тонкая струйка крови от раненой стопы распространилась в воде. Хищные животные почувствовали волнующий запах и встрепенулись. Широкими кругами они поднимались к поверхности моря, где трепыхались в ожидании спасения беспомощные люди. Человек потребляет телятину, свинину, птицу и рыб, но разум его восстает, когда обедают им. Заря над океаном разгоралась, кудряшки облаков окрасились в вишнёвый цвет, солнце нагревало воду. Вода чуть парила. Стояло время первого завтрака.
Франц подплыл к Имме, обхватил сзади подмышки. Спина девушки легла ему на живот. – «Спокойно! Спокойно! » - кричал он, борясь с волной, бултыхая ногами и свободной рукой, пытаясь грести к рифам, на которые можно было встать, глубина там едва достигала щиколотки. Галль почти достиг рифа, рука его ударила об острый коралл, из неё тоже потекла кровь, когда одна из акул достигла Иммы и единым движением распорола ей живот снизу доверху. Другие подоспевшие акулы набросились на девушку. Имма была ещё жива, глаза смотрели то на Галля, то на хищников, рвущих её внутренности. Восьмимесячный ребёнок вывалился из разрезанного акульими зубами лона, и всё дальше отплывал от матери, прикреплённый к её плаценте разматывающейся пуповиной.
На шхуне боялись подходить близко к рифам, чтобы не сесть на мель. Капитан приказал спустить шлюпку. Шесть гребцов под отчаянный счёт капитана: «Раз-два! Раз-два!» работали веслами. «Нож! Нож! Дайте мне нож!» - кричал Галль. Поочерёдно шесть ножей полетели к нему из шлюпки. Один из ножей Галль поймал. Широкое кровяное пятно распространялось вокруг Галля и Иммы, мешало разобраться, что происходит в воде. Движение плавников, бурление пенящегося океана показывали – акулы рвут тело Иммы. Галль нырнул, почти на ощупь разыскал ребёнка, подхватил его, перерезал пуповину, ненароком пяткой ударил в бок проплывавшую мимо акулу, задыхаясь, поднял голову над поверхностью моря. Шлюпка уже приблизилась. Матросы протянули руки, подхватили Галля и младенца, втянули в лодку. Чтобы помочь Имме, нечего было и думать. Клубок акул рвал уже что-то совсем непонятное на глубине пяти-шести футов от поверхности океана. Один из матросов попытался ударить веслом открывшуюся на секунду между волн щербатую морду морской хищницы, та вздрогнула, повела лоснящимся боком и быстро пошла вниз к жертве. Дно лодки билось об обнажавшийся при откате волн риф, оставаться близко уже не представлялось возможным. Шлюпку повернули к шхуне в море.
Вцепившись в новорожденную девочку, Галль по верёвочной лестнице поднялся на борт шхуны. Тут только заметили, что девочка не кричит. Бородатый матрос ударил мозолистой рукой новорожденную по заднице. Малютка тут же заверещала пронзительным криком. Боцман суровой ниткой перевязал пуповину. Матросы хрипло засмеялись, отпуская непристойные шутки. Галль упал на палубу. Некоторое время он лежал без движения. Вода текла по его лицу, шее, раненые об риф стопы кровоточили. Потом он вдруг вскочил, потребовал от капитана немедленно выловить останки Иммы. Капитан осмотрел в бинокль океан. Прибой и акулы оттащили тело от рифа, подойти к нему уже не представляло труда. Шхуну развернули по ветру, и скоро тело Иммы болталось под самым бортом. Бросили сеть и выловили изуродованные неузнаваемые останки. Несколько акул выпрыгнули из воды, пытаясь в воздухе настичь удалявшееся в сетке тело. Из-за отталкивающего вида, сетку с тем, что осталось от Иммы, капитан распорядился не поднимать на палубу, её высоко закрепили за бортом.
Силы оставили Галля. Он сидел на палубе, не двигаясь. Рядом копошился на досках младенец. Капитан хотел подбодрить Галля, но то ли не нашёл нужных слов, то ли мозг его чересчур увлажнился яванским ромом, только окинув пустыми глазами океан, он неожиданно сказал так: «Никогда не видел столько медуз». Действительно, в этот день их было особенно много.
Сетка с костями Иммы, сначала с кровоточащим, потом - ржавым, прелым мясом, болталась за бортом до самого Занзибара. Галль не позволял выбрасывать останки. Он объявил, что собирается похоронить Имму у себя на родине. Иногда Галль подходил к фальшборту и часами остановившимся взглядом смотрел на сетку, не чувствуя чудовищного смердящего запаха, распространяемого обезображенным трупом. Криками, неистовой жестикуляцией Галль отгонял морских птиц, набрасывавшихся на мертвечину, и уже обглодавших мясо на животе и плечах до белых костей. Матросам и капитану досаждали смердящий запах и визги птиц. Неоднократно Галлю делались замечания. Тот воспринимал упрёки внешне безучастно, повышая капитану плату за проезд. У берегов Восточной Африки в ночь разыгрался сильный шторм. Когда Галль проснулся и поднялся на палубу, сетки за бортом не стало. Вахтенный матрос сказал, что её смыло волной. Галль ушел в каюту и не выходил оттуда до Амстердама.
Когда Галль спускался по сходням в Амстердаме, его окликнул матрос, протянувший писклявую девочку, завёрнутую в грубый бушлат. Весь долгий рейс матрос ухаживал за младенцем, вскармливал его из бутылочки. Погруженный в собственные мысли Галль почти забыл о ребёнке. Он дал матросу на чай и неловко, будто держа хрустальную вазу, понёс девочку перед собой.
Франц недолго оставался в Германии. Родина раздражала его, она напоминала о честолюбивых неутоленных желаниях. Получив по завещанию отца энную сумму марок, Галль перебрался в норвежский Берген. Он желал пожить на покое. Светлое удовольствие ему доставляло бродить по старинным мощёным булыжником улицам, сидеть с газетой на городской площади, подниматься на фуникулере на гору и подолгу созерцать окрестности: черепичные крыши, лёгкие лодки, скользящие в синеве фьорда, кучерявые стада овец, сливающиеся с низко клубящимися облаками, звенящие ручьи, исторгаемые вечно заснеженными вершинами. Безгласная хрупкая девочка, Галль в честь матери назвал её Иммой, разделяла отсутствие интересов отца. В послушном бездействии, уцепившись в рукав пальто, она сопровождала Галля на прогулках. Девочка наивно полагала, что отец просто гуляет, а он ещё и думал, мучительно перебирая, как случилось, что жизнь его оказалась безвозвратно сломанной. Он хотел изменить её, избавиться от опеки Геккеля, сказать новое слово в науке, а оказался не удел. Самое страшное, что причина таилась в нём самом, ведь вернувшись в Европу, он не делал попыток подыскать увлекшую бы его работу. Франц знал, где располагаются генные лаборатории, о которых мечтал, но не стучал в их двери. Неизвестно откуда свалившаяся кутикула безволия плотным одеялом окутала разум, едва встревоженный сознанием бессмысленно ускользающей жизни. Галль сознавал необходимость взбунтоваться, поставить цель, добиваться чего-то, но он смертельно навязчиво боялся неудачи. Дни он посвящал длительным пешеходным, а когда Имма подросла, велосипедным прогулкам. Вечерами Франц не пропускал концертов Грига, по газетам жадно следил за делом Дрейфуса, судьба которого его интересовала больше собственной. И ещё Галль никак не мог понять, любил ли он ту Имму, мать Иммы, или просто так соединились обстоятельства, его честолюбие смешалось с временной привязанностью, в результате весь этот ад. Да, жизнь свою он полагал адом.