Я молчал. Информацию я понял сразу, но она казалась умопомрачительной, будто я прошёл через все эти времена создания уровней. И в душе не переставал играть страх перед Повелителем. Животный страх, уходящий корнями в прошлое, в человеческую сущность.
— Мы умираем из-за него? — тихо спрашиваю Володьку.
— Да, — кивает тот. — Повелитель всюду расставляет ловушки. Он может подчинять себе неприродные материалы. То, что создано людьми. Это трансурановые элементы, например. Но вот с ними мы с тобой вряд ли встретимся, а вот с разными сплавами металлов — пожалуйста. Целлофан, пластик, резина, и конечно его излюбленная пластмасса. Всё это — он. Кажется, что пластмасса хрупка, но твой пластмассовый Оле-Лукойе испокон веков пачками убивает детей. Расставляет ловушки в искусственных сплавах, а мы время от времени в них попадаем.
— Почему же он просто не возьмёт, не превратит все пластмассовые штуки в монстров и не уничтожит нас? — пожимаю плечами я.
— Силёнок не хватает, — отвечает Володька.
— Да брось. Он такой древний и — силёнок не хватает? — хмурюсь я.
— Не забудь, чтобы добраться до нас, ему нужно пройти пять дверей! Каждая новая дверь понижает его силу.
— Ах да, — хлопаю я себя по лбу.
— Он и так нашёл лазейку однажды, и отключил людей от Природы.
— Как?
— Понимаешь, как ни крути, а сердце Природы находится на втором уровне, и чем дальше уровень, тем сложнее ей достучаться до своих созданий. Может, она создала бы и шестой уровень, но вовремя остановилась. Она наделила людей, ради эксперимента, одной способностью, которой нет у Деревьев, Воды, Воздуха. Человек способен выбирать. Эта способность позволила человеку создать невероятные творческие шедевры, создать вообще такое понятие как Культура. Природа этого и ждала. Но способность выбора ещё создала и войны, и главное — отключилась от Природы. В очень старые времена все люди были зелёными. Но существует легенда, что однажды Повелитель — на пятом уровне, конечно же, — явился к одному человеку и предложил ему свою силу. Силу использовать Природные материалы и делать свои собственные изобретения. Грубо говоря, управлять Природой, но для этого придётся разучиться слушать Природу. Ни одно Дерево не смогло бы сделать выбор. Оно даже не смогло бы понять, о чём говорит Повелитель. Но тот человек согласился. И Повелитель исполнил обещание. Он не надеялся на успех, но и не подумал, что всё окажется так легко. Говорят, ему понадобилось несколько часов, чтобы поставить всех людей перед таким выбором и отключить более девяноста процентов от Природы. С тех пор мы живём с тобой в таком вот мире. Больше Природа не создавала ничего нового.
Я вздыхаю и потираю ладонями лицо. Здесь, в кухне Морковкиных, я становлюсь частью истории.
— А что с кареглазиками? — спрашиваю я. — Они податливы Повелителю?
— Совершенно верно, — кивает Володька. — Они — дети земли. А земля — стихия Повелителя. Но не вся. То есть, вся, но часть её любит нас. Знаю, тебе сложно понять, как половина Земли может относиться к Повелителю и в то же время любить нас. Я знаю эту историю с детства, и тоже не могу понять. Но с другой стороны, это как голос Леса. Вроде бы целый, но в то же время — голос тысячи Деревьев, а не все они дружат между собой и поют в унисон. Попробуй поговорить с землёй. Я говорил. С холмом, с горой. Земля разговаривает высокомерно, как будто мы ей должны. И в то же время, я чувствовал, что она меня любит, как Дерево или Река. С другой стороны, Земля — мать Природы, она может позволить себе немножко гордости. Думаю, добрая часть земли — это Горы, Холмы, а вот Повелитель прячется только в пластмассах и других сплавах. А ещё я думаю, что Земля настолько мудра, что ей всё по барабану. Ну есть Природа, значит пусть и будет. А если завтра она помрёт, а её прах снова вернётся в землю, то пусть и так будет. Но знаешь, когда человек принимает две разные точки зрения, это не значит, что они становятся одинаковыми. Вот и всё. Земля — это мудрая мысль, а Повелитель и вторая добрая часть планеты — это лишь две разные точки зрения этой мысли. Сложно понять?
— Ну как сказать, — пожимаю плечами. — Принять сложно. Понять, вроде, понимаю. Но ты опять ушёл от темы кареглазиков. Почему мы не можем принять тех, кто от доброй половины планеты?
— А таких нет, — ответил Володька. — Ну понимаешь, все они принадлежат общей земле.
— Да-да, — закивал я. — А общая земля заключает в себя оба начала, и она — мудрая мысль.
— Именно, — Володька улыбается. — Но зелёные кареглазики, они очень непостоянные, ибо в них обе сущности сразу. Они легко поддаются уговорам Повелителя. Стоит ли мне говорить, что он этим пользуется?
— Не стоит. Наверное, как только у кареглазика появляются первые способности зелёных детей, Повелитель тут как тут, — говорю я.
— Именно. Почти все кареглазики под ним ходят. А мы не можем перейти на его сторону. Мы рождены не землёй, а природными стихиями.
— А как же те, у кого глаза серо-зелёные, серо-голубые? — спрашиваю.
— Они просто от двух стихий сразу. Могут управлять обеими, но не так совершенно, как чистые. Хотя про силу я бы поспорил. Знаешь, у каждого сила открывается по-своему. У каждого свой запас. Но я думаю, что есть какой-то универсальный потенциал в сто процентов, и каждый зелёный черпает от рождения часть этого потенциала. Например, я сильный напроцентов семьдесят. Я едва могу заглянуть на второй уровень. А вот ты… Никита, ты очень сильный зелёный. На все сто процентов, если с лёгкостью проникаешь на первый уровень к Повелителю.
Я легонько горжусь. Но не так, когда год назад написал на пятёрку диктант и потом всем ходил доказывал, что я что-то могу. Слова Володьки я принимаю, скорее, как данность.
— Ты даже рождён самой сильной стихией Природы, — говорит Володька. Ты — ребёнок воды. На втором месте — я. Дети Леса. И на третьем — дети воздуха.
— Что это значит, если сила у всех разная? — спрашиваю я.
— Это значит, что если у ребёнка воды, леса и воздуха силы сто процентов, без подпитки работать меньше всего будет ребёнок воздуха. И только последним сломаешься ты — ребёнок воды.
— Ой, значит, буду суперменом, — улыбаюсь я.
— Да в каждой шутке есть доля правды, — улыбается в ответ Володька. — Когда тебя посмотрят в лагере, поверь, ты будешь нарасхват. Тебе будут давать самые сильные задания. Считая, что среди зелёных детей я твёрдый троечник, получающий иногда четвёрки, а ты — отличник, который четвёрку ни разу в жизни не получит.
Вот теперь у меня захватывает дыхание, и сердце от волнения бьётся чаще.
— У меня умерла вся семья. Я готов, — киваю.
— Но! — Володька вскидывает палец. — Сильнее воды может быть только земля. Понимаешь, о чём я?
Догадка приходит почти сразу, и я с ненавистью хмурюсь.
— Кареглазики — самые сильные зелёные? — скорее говорю, чем спрашиваю.
— Да, — кивает Володька. — Если вдруг представить, что ты будешь драться со стопроцентным отличником кареглазиком, ты сломаешься быстрее. Вообще, мы таких как ты называем универсалами. То есть, ребята, которые обладают самым мощным потенциалом силы. Кареглазые универсалы, они вообще монстры. Думаю, если мне такой в дверь позвонит с целью растворить меня в сущности Природы, у меня ноль шансов.
— Даааа, — я откидываюсь на спинку стула и отодвигаю опустевший стакан. — Вот теперь я чувствую себя в команде, только надо сначала от шока отойти. Растворить меня в сущности Природы, — сказал Володька, это если обычными словами — убить.
— Я должен осмыслить все твои слова, — говорю. — Если Утки-монстры мне дадут это сделать.
— Он вряд ли будет ещё трансформировать что-то в ближайшее время. Силёнок не хватит. Он и так себе уже много позволил в отношении тебя.
— Ну просто офигеть, — вздыхаю. — Что же я, такой эксклюзивный?
— Ты универсал, а Повелитель таких не любит, — отвечает Володька.
— Зачем ему изменять молнию и убивать людей? Зачем ему вообще всё это? Он не может жить в мире?
— Не может, — покачал головой Володька. — Сущность тёмной земли непреклонна, в этом и её мудрость. А зачем это? Ты слышал о приближающейся буре?
— Ты о циклонах, которые столкнутся над нами? — спрашиваю.
— Да.
— Видел вчера прогноз погоды, и, кстати, почему-то обратил внимание. А что такое?
— Ещё бы ты не обратил внимания! — прыснул Володька. — Это же прямое нарушение циклов Природы. Всякий раз, когда Повелитель отклоняет молнию или сотворяет ещё какую мелочь, он откладывает эти нарушения в копилку. Они нарастают, как снежный ком. И вот, превращаются в серьёзный катаклизм.
— Окей, нам грозит чем-нибудь этот катаклизм?
— Конечно, мы можем все умереть.
* * *
Я теряюсь.
— Как? От чего?
Володька встаёт и снимает с холодильника лист бумаги, который кладёт передо мной. Эту цветастую рекламу я видел уже несколько раз на рынке. Пацифистская вечеринка, количество мест в палаточном лагере ограничено.
— Это наши, — говорит Володька, стоя слева и тыкая пальцем в центр плакатика. — Там нам и скажут, будет буря или нет. Ты слышал про такой феномен как парад планет?
— Ну… что-то, — пожимаю плечами, разглядывая зелёненькие мультяшные растения с глазами на плакате.
— Это когда некоторые планеты солнечной системы встают в рядочек, образуя линию. Вот примерно то же самое происходит с дверями Природы на уровнях. Повелитель играет с ними как в кубик Рубика, выстраивая в ряд. И вот когда они выстраиваются, в том месте обязательно происходит катаклизм. И тогда Повелителю прямо-таки открыт туннель в наш мир.
— И он сюда придёт? — боюсь я.
— Да. Не раз уже так было. Правда, не весь. Если бы на пятый уровень проникла вся сущность Повелителя, знаешь, за сколько он бы уничтожил всех зелёных детей? — Я не знаю и не хочу знать, но велю Володьке продолжать. Тот пожимает губами и задумывается. — Думаю, за столько же, за сколько он отключил всех людей от Природы в древние времена. Не больше полутора минут. Вот знай, если он проникнет на пятый уровень, через девяносто секунд выключатся все зелёные дети. Они совсем выключатся. Умрут. Станут холодными и безжизненными.
— Да понял я. Понял.
— А потооооом! — Володька грустно улыбается. — Ещё через девяносто секунд не будет людей вообще. Ну и минут пять, чтобы уничтожить Природу и вернуть всё на планете в исходное состояние холодного камня.
— Паршиво, — говорю я, а самому страшно до чёртиков.
— Но Повелитель никогда не сможет проникнуть сюда весь. Это фантастика. Но та часть, которая сможет пройти в буре, если мы допустим, тоже будет неслабой. Она пришибёт в секунду всех собравшихся, а потом устроит чего-нибудь страшное.
— Чего, например?
— Ну, взрыв на Чернобыльской АЭС, например.
— Блин. — Новости неутешительные, и понятно, что мне придётся вместе с другими оказаться в эпицентре событий.
— Будем его сдерживать, — пожимает плечами Володька. — Если, конечно, прогнозы верные. Возможно, ничего этого не случится. Возможно, будет просто небольшая буря.
— Ты в это веришь?
— Верю я во что-то или нет, вряд ли имеет какое-то значение для событий. Придём в лагерь и там всё узнаем. Первые зелёные дети прибудут уже сегодня вечером. Остальные соберутся к завтрашнему дню. Раскинем палатки, разведём костры, запасёмся едой. Люблю я наши собрания.
— А мне когда приходить и нужно ли?
У Володьки глаза на лоб полезли.
— Ты там просто необходим! — восклицает он. — Приходи в любой момент, но Повелители Стихий приедут только послезавтра, ближе к буре.
— Кто такие Повелители Стихий? Пока всё, что связано с Повелителями, дурно пахнет, — усмехаюсь я, хотя уже предугадываю ответ.
— Помнишь, я говорил, что зелёные дети почти не доживают до взрослости? Так вот: почти! Кто-то вырывается. Повелители Стихий — это старшие ребята, которые дожили до зрелого возраста. Там будут все три: Повелитель Воздуха, Повелитель Леса и Повелитель Воды. Познакомишься со всеми, но инструктировать, скорее всего, будет последний.
Сердце бьётся чаще, когда я представляю встречу с группой зелёных ребят. Уже начинаю подгонять время, и никакая Тёмная Сила теперь не кажется страшной.
— Значит, лучше прибыть завтра, — говорю я. — Когда начнут ставить палатки?
— Я же говорю, сегодня вечером, но ты прав, в настоящий лагерь он превратится завтра. Приезжай.
Я вздыхаю.
— Мы с тобой столько сказали сегодня. Я на уроках меньше слушаю. Всё надо обдумать.
— Предлагаю пока прекратить думать и отвлечься, — улыбается Володька.
* * *
До вечера мы копаемся на чердаке, восстанавливая поделку. Когда я вижу результат своего нервного срыва, становится очень стыдно. А потом опять приходят мысли о смерти мамы. Именно в этом месте раздался звонок дедушки, и…
Но я стараюсь думать о том, что моя мама сейчас счастлива и живёт где-нибудь в Ольхе, познавая сущность Природы. Можно сказать, что мама тоже стала зелёным ребёнком и сейчас как никто другой понимает язык живого. Наверное, даже нужно порадоваться за это, но…
Боже, мама, как без неё одиноко и пусто. Мне было бы спокойнее жить рядом с деревом, где она обосновалась. А я, дурак, своими руками Каштан срубил. Обещаю себе в который раз, что вот как закончу с этой бурей — пущусь искать маму. Может, можно как-то узнать это у Природы. Попробую.
К обеду появляется тётя Света. Она не злится на меня. Улыбается, как и раньше, мне кажется, даже больше любит. Но в глазах время от времени мелькает немой вопрос о моей матери и о моём самочувствии. Тогда женщина всякий раз прячет глаза и заводит иную тему. То сок принести нам желает, то спрашивает не голодны ли мы.
Солнце стремительно неслось к западному горизонту, и Володька остановил работу.
— Хватит, — говорит он. — Поехали к тебе.
— Зачем? — спрашиваю.
— Идея есть насчёт твоего Каштана.
* * *
Мы стоим у мёртвого ствола. Солнце село. Я с болью смотрю на пожухлые листья, жизнь из которых уходит с каждой минутой всё больше и больше. С тех пор как дед срубил Дерево, я не захожу на восточную часть двора. Только мысль о том, чтобы увидеть поверженный могучий ствол, разрывает сердце грустью. Пугала картина умирающего дерева, и сейчас мои страхи оправдываются.
Я шмыгаю носом, и по щекам катятся слёзы.
— Мдааа, — слышу позади ворчание деда и оборачиваюсь. Тот косится на нас с Володькой и вытирает о тряпку нож. — За мамку ни слезинки не пролил, а за какое-то Дерево в который раз плачет.
— Ну он… он… такой мёртвый, — выдавливаю я из себя.
И вдруг заговаривает Володька:
— Деда Толик, это потому, что мамка для Никиты раз — и исчезла, а Каштан он спилил собственными руками.
— Каштан пилил я собственными руками, — отвечает дед, пряча тряпку в карман.
— Вы знаете, о чём я.
Дедушка вздыхает и принимается затачивать деревянную планку.
— Мне вас не понять.
Володька всё это время не смотрит на деда, и лишь оглядывает место преступления, затем садится на колени перед пнём.
— Я - дитя Леса. Мне подчиняются растения, — говорит он.
— Ты сможешь оживить Каштан? — спрашиваю я.
— Нет, — улыбается Володька. — Я не могу повернуть вспять законы Природы. С ним я уже ничего не сделаю, — он кивает на ствол. — Но здесь я могу возродить жизнь.
Володька гладит пень.
— Пень умрёт без дерева, — приговаривает дед. — Если уже не умер.
— Пень пока в земле, — отвечает Володька, а потом вдруг ложится и обнимает его. Улыбается, смотрит на меня и закрывает глаза. Некоторое время я ничего не замечаю, но потом мне кажется, будто от пня исходит тонкий звук, а ещё сущность Володьки будто светится светло-зелёным.
Дедушка бросает на нас короткие недоверчивые взгляды и продолжает подтачивать планку.
Через минуты три Володька садится. Его чуточку заводит в сторону, и он начинает часто моргать.
— Вот и всё. Можешь поговорить с ним.