— Но сильнейшими оказались те, кто отнял у вас ваши инструменты? — задала не лишенный ехидства вопрос Гайде. — И где, позвольте вас спросить, произошел этот прискорбный случай?
— Он произошел на Суэцком перешейке… — ответил Лессепс. — Когда я делал попытку обследовать трассу задуманного мною канала. Давней моей мечты!
— Канала? — бурно, с необычайной для себя взволнованностью вскричал Эдмон. — Да, об этом как раз много мечтал и я! О канале, прямо ведущем из Медитеррании в Индию!
С неутихающим волнением Эдмон продолжал:
— Еще совсем юным, начинающим марсельским моряком вместе с другими моими товарищами, я страстно мечтал об этом стремлении, о прокладке кратчайшего морского пути без многомесячного объезда Африки, да и тем более по таким зонам Атлантического океана, где часты полные штили — горе для парусных судов. Мы, молодые моряки, то и дело обсуждали, как было бы замечательно, если бы какой-нибудь смелый и мудрый человек взялся бы за это дело. Кто-то из наших говорил, что такое стремление уже и было известно когда-то древним.
Лессепс прервал:
— Совершенно верно! Древним был известен путь из Средиземного моря в Красное через Нил, через один из его правобережных притоков. Но это было терпимо и приемлемо лишь для маленьких корабликов, почти лодок, галер. Что же касается сколько-нибудь крупнотоннажных судов, для них, конечно, этот путь был негоден. Нынче же все больше в быт входят и паровые корабли, необходимость в прямом канале по примерной линии Александрия — Суэц становится все насущнее. Было бы преступлением перед цивилизацией откладывать эту мысль в какой-нибудь дальний ящик. Вот почему я на свой страх и риск, на свои собственные скромные средства попытался несколько лет назад провести разведочную техническую экспедицию по Суэцкому перешейку… И как видите, потерпел крах.
Эдмон не снижал своего энтузиазма:
— Послушайте, месье Лессепс! Сама судьба свела нас, как видно! Гайде, жена моя, обладает, вероятно, колдовским даром — она притащила меня в эти приятные стены и тем обеспечила нашу с вами встречу. Вдвойне интересную — вы сообщили мне кое-что и о де Геккерене. Мне в высшей степени интересно слушать все, что вы говорили об этом замысле, и я торжественно заявляю вам, месье Лессепс, что готов вложить в ваше благородное и необходимое для человечества предприятие какие угодно деньги, разумеется, в пределах моих возможностей.
Отказ Жоржа-Шарля Дантеса от договора о наследстве еще более подстрекал Эдмона к его участию в зачине Лессепса.
А тот тоже еще более в свою очередь заинтересовавшись реакцией Эдмона, с еще большим подъемом начал посвящать супругов в подробности своих намерений и исканий. Он продолжал:
— Существует группа людей, которые не прочь погреть руки на этом деле — они именуют себя «Сен-сомонистами»… Их возглавляет некий Анфантен, мечтающий о какой-то особой национальной организации и чуть ли не особом государстве в зоне будущего канала.
Он продолжал:
— Конечно, ни Турция, ни Египет, ни государства, им протежирующие, не согласятся на создание подобного фантастического государства, хотя, говорят, за спиной Анфантена таится знаменитый Ротшильд, богатейший человек Европы.
Эдмон несколько минут молчал и вдруг решительно заявил:
— Месье Лессепс! Я никогда не простил бы себе, если бы прошел мимо такой идеи, как ваша, и вас, как ее носителя! Можете рассчитывать на меня, по крайней мере, в двух отношениях: я готов дать вам несколько существенные средства на организацию новой экспедиции по разведке тех мест, по подготовке технического решения этой задачи — проект, сметы и прочее. А кроме того, если я буду располагать временем, то и сам я, и моя жена — смелая, любящая деятельность и движение, мы оба охотно примем участие в такой экспедиции, если в ней будете участвовать и вы.
Лессепс озарился, расцвел. Он вскочил и начал пожимать руку Эдмону и Гайде.
— Какая в самом деле неожиданная удача, господа! Разве, войдя сюда сегодня посмотреть игру мастеров шахматного искусства, мог я предполагать подобную случайность? Я просто готов и петь и танцевать и обнимать вас без конца! Но это не в стиле кафе «Режанс», к сожалению!..
— Я горжусь своей интуицией! — смеясь, сказала Гайде.
Глава VI
ЕЩЕ ОДНА ВСТРЕЧА
В Марселе в конторе с вывеской «Арматор Жюль Карпантье» было оживленно, людно. То и дело подходил какой-нибудь человек и из простых, и «почище» и либо робко, либо смело переступал порог, чтобы попасть в не очень просторную, но хорошо обставленную приемную.
На внутренней двери, ведшей в кабинет арматора, виднелось лаконичное указание:
«Здесь производятся переговоры об экспедициях».
Но за тем столом, где входящие ожидали увидеть господина Жюля Карпантье, арматора, — сидел в эти дни уже хорошо знакомый читателям граф Эдмон Дантес де Монте-Кристо.
Именно он вел переговоры об экспедиции, столь скупо и загадочно обозначенной в объявлении на двери.
Владелец конторы Жюль Карпантье, впрочем, присутствовал тут же в своем кабинете. Лицо его сияло, он был на вершине блаженства и счастья! Самый дорогой сейчас в мире для него человек — старый друг и приятель Эдмон гостил у него, был с ним бок о бок, делился с ним своими планами и замыслами!
— Эдмон, волшебник, чародей, колдун! Алхимик, черт тебя возьми! — то и дело восклицал он. — Ведь надо же было нам встретиться два года тому назад в златоглавой Москве! Золото с куполов ее как будто пролилось в мой карман! Разумеется, я немедленно по возвращении заказал в Бордосской верфи превосходный паровой пароход и назвал его как раз так, как у нас было условлено «Монте-Кристо!» Собирался первым рейсом пришвартоваться у твоего острова, дружище Эдмон, да вот ты сам ко мне нагрянул!
Эдмон уже вкратце посвятил его в суть своей новой затеи для воплощения той мечты, которую когда-то разделял с ним и Карпантье — мечты всех сколько-нибудь передовых и мыслящих средиземноморских моряков. Жюль, разумеется, тоже пришел в неописуемый восторг, тоже загорелся этой идеей и был вдвойне благодарен Эдмону, когда тот предложил ему активное соучастие в этом.
— Можешь безоговорочно на меня рассчитывать, друг Эдмон! Наш, твой, по существу, пароход сослужит неплохую службу. Одно дело являться на тамошний египетский берег на какой-нибудь парусной шаланде и совсем иное — бросить якорь великолепного каботажного парохода под флагом Франции…
Эдмон, улыбаясь, возразил:
— А вот флага Франции как раз и не будет!
— Как так? — удивился Карпантье.
— Да, мой друг, нужно придумать наш собственный флаг… Например, конус в круге на сплошном лазурном полотнище…
— Может быть, лучше подошел бы крест вместо конуса? — сказал Жюль. — Конус понятно — это «Монте», но важна и вторая половина «Кристо».
— Ты забыл, что мы едем на мусульманский берег, — резонно заметил Эдмон. — А Гайде учит меня уважать даже и Магомета…
Вербовка техников-геодезистов шла не слишком гладко и успешно. Только неслыханные оклады в конце концов соблазняли специалистов этого дела на полное риска и опасностей путешествие в край Клеопатры и Птоломея, в места, заставившие спасовать даже Наполеона. В места знойные и песчаные, болотистые и влажные, в места, где смыкались два величайших континента земли — Азия и Африка. В места по соседству с великой и грозной горою Синай, где по Библии человечеству были даны основные законы существования: «Не убий», «Не укради», «Не солги на ближнего», «Не завидуй», «Не сотвори себе фальшивого кумира».
— А если я там погибну? — настойчиво спрашивали почти все приходившие. — Что будет иметь моя семья?
— Пятьдесят тысяч франков наличными, — твердо и спокойно отвечал Эдмон всякому, независимо от его вида и костюма, но если спрашивающий начинал торговаться, охотно набавлял и даже удваивал эту сумму.
— А много ли там змей? — спрашивали почти все.
— А львы там есть?
— А крокодилы?
Приходили люди, полные решимости, почти не задававшие вопросов, кроме главного: каков будет заработок? Но появлялись и такие, которые по часу и по два выматывали душу расспросами и пожеланиями.
Карпантье, как правило, присутствовал при этом торге, готовый в любую минуту в случае надобности прийти на помощь своему другу и благодетелю, как говорится, перервать горло всякому, кто осмелится проявить непочтение или алчность… И тем паче хоть чем-нибудь оскорбить дорогого ему Эдмона.
Даже отлучаясь он точно указывал, куда он уходит, чтобы матрос, дежуривший по конторе, мог немедленно его уведомить о самой малейшей неприятности.
— Вербовка — дело всегда деликатное, щекотливое, милый Эдмон… Может проскочить настоящий волк в овечьей шкуре!
Но вот в один из дней, впрочем, в присутствии Жюля, в кабинет по вербовке вошел уже хорошо знакомый и памятный Эдмону человек — высокий, самоуверенный, осанистый, но с явными признаками не очень блестящих материальных обстоятельств. На нем был, правда, и парижский цилиндр, и редингот с буфами на плечах, но зоркий глаз Эдмона подметил фальшивый блеск в его якобы бриллиантовой галстучной булавке, не первую свежесть его манжет и некомплектность некоторых пуговиц его жилета, не говоря уже о давнем невозобновлении маникюра.
Словом, это был наверняка не в фазе процветания и успехов Дантес номер два, отказавшийся от пятимиллионного наследства и стотысячной ренты и теперь, возможно, пытавшийся честным путем и трудом заработать свой насущный хлеб.
Эдмон мгновенно, еще на пороге узнал его и сделал знак Жюлю сменить его за столом вербовщика, а сам быстро вышел в соседнюю комнату через запасную, боковую дверь.
Но он не ушел, а став у открытой двери, начал внимательно слушать разговор Карпантье с вновь прибывшим, который, видимо, не подозревал, куда попал.
Жюль догадался, что Эдмон не напрасно поручил ему этот разговор, и повел его, этот разговор, с корректной, но въедливой обстоятельностью.
— Позвольте, месье, узнать ваше имя, возраст и профессию? — с наивысшей учтивостью начал расспрашивать Карпантье.
— Меня зовут Жорж Баверваард, — ответил новоприбывший. — Мне тридцать лет и профессия моя — военный…
Эдмон тотчас вспомнил, что «Баверваард» было второе имя де Геккерена, Жорж-Шарль заботливо отбросил частицу «ван», обозначавшую голландское дворянство, сейчас уже совершенно ему не нужное.
— Военный? — переспросил с еще большей учтивостью Жюль Карпантье. — Какую же должность хотели бы вы иметь в нашей экспедиции, сударь?
Жорж-Шарль не без важности вскинул голову:
— Совершенно естественно, что я хотел бы возглавить вооруженную охрану экспедиции, вести снаряжение ее боевыми припасами и оружием, подобрать и дисциплинировать бойцов охраны, обеспечивать безопасность передвижения и остановок.
— Но известно ли вам, сударь, что эта экспедиция будет осуществляться не под флагом Франции или какой-нибудь иной страны, известной вам, а будет иметь, так сказать, частный характер?
— Я догадывался об этом, — не смущаясь, сказал Дантес номер два в новом очередном своем воплощении. — Я считал, что именно поэтому и оклад должен тут быть намного выше, нежели в правительственных войсках!
— Какой же оклад хотели бы вы иметь, сударь? — с возможно наивысшей любезностью задал последний вопрос Жюль Карпантье.
Жорж-Шарль секунду-две подумал, окинул взглядом обстановку, стены, как бы прикидывая, сколь богато это предприятие.
— Я хотел бы иметь такие условия: гарантийный страховой залог моей семье при подписании контракта в сумме ста тысяч франков и пятьдесят тысяч франков мне лично, авансом, не дожидаясь проведения и завершения экспедиции…
Жюль Карпантье не без изумления посмотрел на «военного».
— Но, сударь, такие условия мог бы предъявить генерал, возглавляющий экспедиционную колониальную армию!
Все так же не смущаясь, Жорж-Шарль ответил с великолепной простотой:
— Что же вы думаете, я не догадываюсь, что это и есть замаскированная колониальная армия?
В этот момент неторопливо появившись из-за двери, Эдмон не без ядовитости спросил:
— И вы мечтаете стать новым Лафайэтом? Или Сюфференом, или Шампленом?
Теперь Жорж-Шарль сразу же узнал своего старшего родича-двойника.
Он, побледнев и задрожав, машинально провел рукой по глазам, как бы проверяя не во сне ли это, или стирая некую пленку наваждения.
— Вы? Это вы… вы? — беспомощно залепетал он и даже схватился за край стола.
— Да, это я, месье Жорж-Шарль… На этот раз вы Баверваард… — с сарказмом ответил Эдмон. — И я очень рад вас увидеть в роли честного искателя работы… Это красноречиво говорит мне о многом, и в первую очередь о том, что судьба вашей семьи вам не безразлична, не чужеродна. Однако вижу я также и то, что вас по-прежнему обуревает жажда авантюр, желание продать свою голову и шпагу кому угодно — возобновить карьеру профессионального наемника-убийцы, по чьим-то трупам, но все же добраться до славы, благосостояния, власти, быть может…
— Каждый делает то, на что он способен… — заплетающимся языком пролепетал Жорж Баверваард.
— А разве вам было бы труднее получить и обеспеченность, и благоденствие, отрешившись в свое время от вашего главнейшего отвратительного порока — авантюристической карьеры, месье Жорж-Шарль?..
— Жадность не лучше кровожадности, мне кажется, — пробормотал уже несколько приободрясь как будто бы, бывший кавалергард российского императора, — если бы все военные стыдились своей профессии…
— О, это было бы превосходно! — воскликнул Эдмон. — И в первую очередь в таких армиях, которые создаются для захватов, для разбоев, для грабежей, для покорения слабых, для триумфа сильных!
На это Жорж-Шарль не нашел, что возразить и уныло молчал.
А Эдмон продолжал:
— Но рад вас видеть еще хотя бы для того, чтобы спросить вас, как дался вам, сердцу вашему отказ от договора со мною в Утрехте, в гостинице «Судаграхт»? Не превосходило ли ваше сожаление об этом, то сомнительное и эфемерное удовольствие, которое вы доставили вашему еще более сомнительному самолюбию?
Тут лицо Жоржа-Шарля снова приобрело пунцовый цвет и преобразилось. Подобие спокойствия или хотя бы самоконтроля, какое с явно огромным трудом он вызвал на своем лице, уступило место буйной ярости, почти нечеловеческой, звериной, такой, какая бывает у затравленного волка или леопарда. Он схватил со стола Карпантье тяжелый чугунный пресс и ринулся на Эдмона со сдавленным, похожим на рыдание ревом:
— У-у-убью-у-у…
Только своевременный марсельско-морской финт Жюля, знаменитый удар ногой в бедро, сразу обезвредил нападающего. Он упал на одно колено и этого было достаточно, чтобы могучие руки Жюля сковали все его дальнейшие движения. Эдмону не пришлось участвовать в этом. Он мог спокойно оставаться на своем месте и, насмешливо вглядываясь в Жоржа-Шарля, неторопливо всаживал в него раскаленные иглы своих дополнительных укоров и наставлений:
— Недоучка, выгнанный из Сен-Сира, из шевалье де-ля-гард, шалопай, за какие-то темные услуги продавшийся голландскому дельцу ван Баверваарду, несколько раз менявший подданство и имя — вы сейчас делали попытку пролезть в военно-колониальную экспедицию, которую, подсказал вам ваш нюх неисправимого авантюриста… Да как притом — с генеральским окладом! Какова амбиция, каков аппетит! Что, возможно, ван Баверваард присвоил себе львиную долю той субсидии, которую я ассигновал на поддержание вашей несчастной семьи?
Эдмон написал чек и сунул его в скованную железным объятием руку Жоржа-Шарля:
— Вот сумма, на которую вы рассчитывали, идя сюда… Еще одна, чтобы вы не торговали своей шкурой — как ради тех ни в чем неповинных существ, которых вы увлекли вместе с собой на ваш темный и скользкий путь международного кондотьера… Договор, который вам предлагался в Утрехте, спас бы вас от унизительных поисков кровавой работы. Желаю вам дальше не забывать об этом.
Он сделал знак Карпантье:
— Жюль, отпусти этого человека и укажи ему, как отсюда выйти…
Но сам вырвавшись из рук Жюля и швырнув данный ему Эдмоном чек на пол, Дантес номер два стремительно выбежал из кабинета арматора. На секунду задержавшись на пороге, он выкрикнул как и год назад: