Марина крепче прижалась к Юрию.
Баженов остановил «виллис». Пусть хоть миллион выговоров…
Они ничего не замечали вокруг.
— Мне так хорошо, так радостно, слов нет… — шептала Марина.
Баженов смотрел в лицо Марине и старался запомнить ее именно такой.
— Э-кхм! — послышалось невдалеке. Баженов вскочил.
— Так шо, пора ехать. В Герасимовку заезжали командарм и генерал Соболев и про вас спрашивали.
— Что ты ответил?
— Рекогносцирует, говорю, окрестности.
— Вы, Богун, наша добрая фея! — сказала Марина.
Они подъехали к опорному пункту. При дневном освещении опорный пункт с его проволочными заграждения-Ми, дзотами и блиндажами выглядел неприступнее, чем ночью. Вот и сосна, срезанная фауст-патроном… Трупы фашистов еще не зарыты. Белеют разбросанные бумаги.
Баженов поднял несколько листков: копии донесений, приказы, кроки опорного пункта… Эти документы надо бы отправить Андронидзе, ему было бы интересно.
Баженов пошел по блиндажам-складам. В одном из них нашел «штуковину». Конечно, он взял ее с собой. Отъехав на километр, он вернулся и положил «штуковину» на прежнее место: вспомнил поручение Сысоева — проверить это устройство в действии. Пусть наводит на этот объект! Только бы кто-нибудь посторонний из озорства или любопытства не подобрал… Баженов прикрыл блиндаж сорванной дверью и на двери написал: «Минировано». Тут же опомнился, отбросил, взял снова «штуковину» и отнес ее в лес: а вдруг пикировщик налетит, когда Андронидзе придет или кого-нибудь пришлет собирать бумаги?
Как же вести наблюдение за пикировщиком? Так и не решив этого вопроса, он сел за руль и не спеша поехал к Гераснмовке.
Поразительно, как скоро летит время! Они говорили — и не могли наговориться. Каждое, казалось бы, незначительное слово звучало, как объяснение в любви…
Въезжая в Герасимовку, Баженов увидел множество гражданских: уже вернулись! Были среди них и выселенные из «Ключевого». Баженов завез Марину на узел связи и приказал Богуну разыскать партизана из местных жителей. Когда партизан пришел, он расспросил его и назначил своим помощником по гражданским делам.
Здесь же он разыскал Барущака, начальника оперативного отделения дивизии. Хоть были они раньше мало знакомы, оба обрадовались встрече. Оказалось, что Барущак был очень доволен своим положением, но командирская должность была ему больше по душе. Он-то и ознакомил Баженова с обстановкой.
Получалась довольно странная картина. Ни у противника, ни у нас не было достаточно сил, вернее сказать — силы были сосредоточены в других местах, и поэтому на поле не было сплошной линии окопов. Кое-где в селах были
лишь ротные опорные пункты, но все на значительном расстоянии друг от друга.
Дорога из «Узла» в «Ключевой» была в руках противника и все, что южнее ее, в том числе и село Большие Хуторки, контролировал противник. От опушки леса до дороги на пятнадцать километров к западу от Герасимов-ки поле контролировали мы. Два вырытых гитлеровцами окопа, на роту каждый, находились в километре друг от друга и в километре от дороги. Эти окопы заняли мы. И получалось так, что значительная часть поля была как бы ничейной землей. Грейдерную и железную дороги то брали, перерезали, то отдавали. Главным для обеих сторон были сейчас бои в Ключевом и выход к «Узлу»…
Баженов подъехал к дому, который он выбрал для начальника ВПУ и «дежурки». Довольный Богун повел его в сад, где под деревом лежало пять «оперированных штуковин».
— Я сказал лейтенанту от вашего имени, шоб они шукали и того «бравого солдата», я кого вы заставляли шукать в «Орешке». Ще и двух часов не прошло, як переселили из этого дома хозяев, а нате вам — гостинчик вже пвд крыльцом!
С этими пятью «штуковинами» у Баженова стало тринадцать. Он послал Богуна предупредить лейтенанта, а через него автоматчиков: если заметят пикировщиков над лесом или услышат взрывы на развилке дорог возле бывшего опорного пункта — сообщить ему.
Барущак, дав Баженову срисовать карту с окопами, сказал:
— Плохо нам подчиняются десантники — еле уговорили. Это очень не понравилось Баженову. Ведь от Герасн-мовки до десантников и партизан нет ни одного окопа. А если противник контратакует Герасимовку? Батареи противотанковых орудий и взвода ПТР, конечно, недостаточно! Баженов сел на «виллис» и отправился к десантникам.
Как только он выехал в открытое поле, со стороны города прилетел снаряд и разорвался в двухстах метрах.
Потом второй. Баженов гнал машину, петлял. Отсюда он хорошо видел окраину города и возвышающуюся на этой окраине водонапорную башню — превосходный наблюдательный пункт, позволяющий контролировать степь.
В окопе, который должны были занимать десантники, таковых не оказалось. В бинокль он увидел, как по грейдерной дороге к городу двигался танк, за ним — пять грузовых машин и еще один танк. Почему же бездействует наша артиллерия? Доложи он об этом полковнику Орленкову, и тот крепко бы всыпал и комдиву, и его начштаба, и Барущаку…
Баженов подъехал к окопу партизан, находившемуся дальше от города. Партизаны сидели за бруствером, покуривали и явно скучали. Льоха сказал, что видел, как часа два назад десантники снялись и ушли в сторону леса. Он послал узнать, в чем дело. Они ответили, что за ними прислали. Отзывают.
Баженов злился. Снялись! Ушли. Окоп бросили. Хорошо еще, что гитлеровцы не заняли этот окоп. Он попросил Льоху сейчас же послать туда полсотни партизан со станковыми пулеметами. Не позже чем к вечеру их сменят солдаты. Это было сделано своевременно; через час туда явились гитлеровцы, были встречены огнем и отошли.
Баженов был на полпути от Герасимовки, когда увидел над лесом пять «юнкерсов». И он видел, как «юнкерсы» пикировали на одно и то же место, — как будто на ту самую «штуковину» у развилки дорог. Сам собой встал настойчивый вопрос — зачем? Зачем гитлеровцам посылать несколько «юнкерсов» для уничтожения незначительного склада?! Видать, надо было уничтожить что-то, что не должно было попасть в руки советских войск… Но ведь там ничего такого нет! Может, он плохо искал?
Пятый пикировщик уже был над Герасимовкой. Баженов с беспокойством наблюдал за ним. Ведь все «штуковины» изъяты! А вдруг — не все?!
Баженову оставалось проехать метров пятьсот, когда «юнкере» спикировал на село. Баженов оставил машину, встал и поднес бинокль к глазам. Бомба взорвалась в доме, где разместился узел связи.
Баженов плохо помнил дальнейшее. Он разгребал горящие, дымящиеся бревна. Рядом работали Богун и лейтенант связи. В доме, доложил лейтенант плохо повинующимся голосом, дежурили: сержант Луганская, техник Сапроев и связистка Юрмашева. К дому сбегался народ…
Потом Богун взял его под руку и повел в сад. Под деревом лежала голова Марины Луганской, забранная снизу во что-то белое. Лицо было чистое и спокойное, глаза закрыты.
— Это все? — зачем-то спросил Баженов, опускаясь на землю рядом.
— Все… — зачем-то ответил Богун и пошел отгонять любопытных.
Зачем?..
Сысоев вошел в комнату, где ничком на постели, лицом вниз, лежал Баженов, и сказал:
— Вставайте, соня! Кормите обедом. А нет обеда — я накормлю. У меня кое-что есть. — Он подошел к столу, вынул из вещмешка банку консервов, буханку хлеба, колбасу, фляжку. Оглядел комнату и подошел к окну; там лежало что-то, прикрытое полотенцем. Он снял полотенце:
— Да ты что… ты что?
Баженов не шевельнулся. Сысоев подбежал к нему, схватил за плечи, стал яростно трясти. Баженов вяло поднялся и сел. Сысоев заглянул в его невменяемые глаза, выпрямился, отчеканивая слова:
— Товарищ старший лейтенант, доложите о выполнении моих приказаний!
Баженов чуть вздрогнул, поднялся.
— Доложить исполнение!
— Противник… — выдавил из себя Баженов, кинулся
к Сысоеву, уткнулся ему в грудь и затрясся в немом рыдании. Так плачут люди, не плакавшие с самого детства.
Богун приоткрыл дверь, просунул голову.
— Нельзя? — крикнул Сысоев.
Баженов отошел, сел у стола, пятерней закрыл лицо.
Сысоев отвернул пробку у фляжки:
— Выпей.
Баженов глотнул.
— Надо больше!
Баженов мотнул головой:
— Не надо… Кто приходил?
— Богун.
Баженов позвал солдата.
— Так што вырыли. И место просто замечательное. На горобку, пид старым дубом.
Баженов запеленал вышитым полотенцем голову Марины и понес. Втроем они пришли под старый дуб.
Когда зарыли могилу, Богун сбегал за кусты и принес бутылку, кружку и кусок черного хлеба с салом и луком.
— Так шо по обычаю народному. Надо помянуть. Дуже гарна була дивчина. Так то ж война. Налью вам не якого там чертова шнапсу або коньяку, а украинской горилки. Пыйте, Юрий Николаевич, пыйте, та не дуже журитесь: не сльозми ликувати треба, а дилом. Мы ще дадим проклятущим жару!
Перед глазами Баженова возник красный цветок сумасшедшей старухи. «То огонь, огонь!.. Бери огонь и неси, до Берлина неси»…
Богун прибил к дубу дощечку с надписью, поправил звездочку на ней.
— Спасибо тебе за все, Иван Онуфриевич.
— Нема за що! А убыоть мене, уж вы отпишите моей Оксане и диточкам. Не забудьте! Чтоб не ждали. Не надеялись. Чтоб люди не кололи душу «без вести пропавшим».
В дежурке их ожидала «штуковина». Ее добыл все тот же Кураков. И снова из-под крыльца. Когда кур доставал для обеда.
— Наверное, работают на разных волнах, если этих радиомаяков несколько в одном населенном пункте, — вслух подумал Сысоев.
Баженов потребовал от командира взвода охраны объяснений. Почему плохо проверили? Он, Баженов, снимает лейтенанта с командования взводом и откомандировывает в штаб. Взвод передать старшине Богуну.
Потом он почувствовал, что силы иссякают.
— Пойду пройдусь.
Прибывшего полковника Орленкова встретил Сысоев. Он доложил ему обстановку, рассказал о прямом попадании бомбы в узел связи, о потерях, об отстранении лейтенанта, командовавшего взводом охраны, и временном назначении Богуна. Отсутствие Баженова он объяснил тем, что дал ему небольшое задание.
— Какое еще задание? Нельзя драть с одного вола семь ШКУР. — сердито заметил полковник. — Сейчас Баженов в моем подчинении, и потрудитесь все ваши задания передавать через меня.
Сысоев охотно согласился. Баженов возвратился через час. Был он молчалив, внешне спокоен.
К вечеру в Герасимовке сосредоточился полк Коленко. Прибыл Бутейко. Приехал начштаба Коломнец. Обсуждали план боевых действий.
Положение усложнялось тем, что самоходкам с противотанковыми орудиями на крюках нельзя двигаться вместе с полком в обход, по тылам противника: хоть и ночь, но шум моторов демаскирует. Надо, чтобы самоходки вышли к совхозу с севера точно в то же самое время, когда полк выйдет к этому же совхозу с запада, и тогда одновременно начать наступление.
Полковник Коленко, рослый добродушный украинец, нервничал. Он не хотел идти без противотанковых орудий.
А если навалятся танки? Лучше синица в руках, чем журавль в небе. Условились, что он возьмет батарею 45-миллиметровых орудий на конной тяге и минометы на подводах.
— Будет трудно, очень трудно, — сказал комдив. — Я сам пойду с вами.
Начштаба назвал кандидатуру подполковника Овсюгова в качестве представителя штаба армии.
— Пусть Овсюгов, я старше по званию, — сказал Колен-ко, — но я предпочел бы старшего лейтенанта Баженова: знаю его по делам. Дайте Баженова, майор!
— Не возражаешь? — опросил начштаба у Орленкова.
— Пусть идет, — вмешался Сысоев. — Это целесообразно и с точки зрения интересов нашего отделения.
Баженов отнесся к назначению равнодушно. Незадолго до выхода он спросил у начальника штаба полка о количестве приданной противотанковой артиллерии и узнал: полк самоходок с противотанковыми орудиями на крюках и четыре ПТ орудия на конной тяге.
Взаимодействие бронегруппы с пехотой очень интересовало Сысоева, и он долго «преподавал прописные истины», как мысленно определил Баженов.
Баженов томился. Он вышел на крыльцо. Было тихо, тепло, звезды, еще недавно так ярко сверкавшие, еле лучились.
— Я смазал ваш карабин, — послышался рядом голос Богуна, — и вот вам до него двести патронов.
— Где достал?
— У партизан разжился. Чипляйте до пояса эти два патронташа.
— Тут я половины не будет.
— Остальные я понесу с собой.
— А взвод?
— Уже явился старший лейтенант, и мы отрапортовали полковнику о передаче.
— Оставайся!
— Нет, я уж лучше пойду. И вам веселее будет!
Глава шестая. КАК ПЕТЮ РОСТОВА…
К ночи вызвездило и потеплело. Иней исчез, но мороз не отпустил землю. Она потемнела и обмякла только сверху. Южный ветерок родил туман над полем и утих. Густой внизу и редкий у головы, туман позволял видеть звезды и ориентироваться по ним.
Богун не раз выходил во двор, раздувая ноздри, шумно вдыхал туман, пытливо вглядывался в небо. И Стожары, и Воз, и Полярная хорошо проглядывались, несли свою службу небесных маяков.
Каждый раз он объявлял ожидавшим у дома:
— Саме враз! Красота!
В накуренной, чрезмерно людной комнате у края стола устало сидел Баженов и молчал.
Над картой, чуть не сталкиваясь лбами, маячили головы штабных и строевых командиров. Пять цветных и три черных карандаша колдовали над красными стрелами — направлениями ударов, над черными ромбами — движениями танков и самоходок, над черточками, обрубленными по краям короткими линиями, — здесь по радиосигналу возникнут сокрушительные смерчи артиллерийского огня, условно названные «Тигр», «Лев», «Волк»-.
Колдовали они над овалами — «сосредоточениями» и другими условными фигурами, за которыми стояли судьбы не топысо сотен воинов, но и тысяч мирных людей.
Город должны были атаковать с уже занятых кварталов, а главный удар намечался с запада, с поля, по району вокзала. Удар наносился и с юга, для чего усиленный полк Колен-ко перебрасывался скрытым рейдом через тылы врага.
Баженов уже хорошо знал все это, так как принимал участие в разработке операции. Он и слушал и не слушал. Его не спрашивали, и он молчал. Ему не хотелось спорить о том, как лучше взаимодействовать с усиленной группой Ольховского на сахарном заводе во время прорыва сильно укрепленной линии обороны в районе шоссе, отделяющего сахарный завод от третьего кирпичного завода. Как действовать, в частности, артиллерии, чтобы не бить по своим, атакующим с другой стороны? Баженов молчал отнюдь не из равнодушия к судьбе Ольховского. Азартный до самозабвения Ольховский был ему очень по душе. Причина пассивности была в ином. Ему все стало безразлично. Если б сказали ему, что сейчас произойдет прямое попадание в этот дом, он бы не шелохнулся.
Сказалось все сразу: и гибель Марины, и чрезмерное физическое переутомление, и перенапряжение нервов…
Комдив Бутейко, понимая всю сложность рейда через тылы противника, снова заговорил об успехе, о том, что он сам пойдет с Коленко. Конечно, эта весть сейчас же разнеслась и ободрила солдат.
Начальство отбыло. Бутейко велел участникам рейда поспать часок, прилег на постель и предложил Баженову лечь рядом.
Баженов остался на стуле, все в той же неудобной позе.
Впереди полка двигались разведчики, затем рота боевого охранения. Во главе первого батальона шли Коленко и начальник штаба полка майор Клетин, молодой и горячий
Вместе с ними шел Баженов, а при нем два радиста с «зла связи ВПУ, Богун и рослый сибиряк автоматчик, молчаливый Рябых.
Баженов отказывался брать его — «зачем, да и мишень велика», — но полковник Орленков на это ответил:
— Во-первых, Рябых бьет из автомата, как снайпер, во-вторых, кто тебя, в случае чего, выносить будет?
— Ну и шлепнут меня, и не вынесут, — эка важность.
— Товарищ старший лейтенант! Вам, с непривычки, ратный труд слишком в тягость. Но, при всех ваших личных переживаниях, главной вашей заботой должно оставаться отличное выполнение приказа. Тики так! — произнес полковник заключительное «только так», пытаясь юмором сдобрить свою нотацию.