— Хочу…
— А к мамочке?
— Тоже хочу. А ты чего ерепенишься? Ты ведь весь рейс болтал, что оказаться в море без продуктов ерунда.
— Я и сейчас это заявляю. Черт возьми, парни, если Бомбар смог переплыть океан в резиновой шлюпчонке, то неужели мы, русские моряки, не доберемся до Африки?
Чувствуется, что Корину не столько хочется попасть в каюту «Марлина», сколько на пустынный африканский берег, в джунгли, подступившие к самой воде. Что греха таить, и я не раз мечтал очутиться в каких-нибудь необычных условиях, жаждал приключений. Собственно говоря, лишь поэтому я и ухожу далеко и надолго от родных берегов; лишь оттого теплоход стал моим вторым домом, а жена ходит на каток одна и зачеркивает по вечерам дни в стенном календаре. Но сейчас у меня очень тревожно на душе. Только бы дома ничего не знали.
— Ну что ж, ребята. За работу. Вахтенному глаз с горизонта не спускать, — распоряжается Валентин и начинает упаковывать ненужную теперь вертушку.
— Подумаем о пропитании, — говорит мне Корин, — с чего начнем?
— Пошевели, Коля, мозгами, — просит, подняв голову от мотора. Скачков, — придумай что-нибудь но-вкуснее.
Легко сказать «повкуснее». Посадив Бенку на колени, я щекочу ему живот — это он уж очень любит — и гляжу в воду. Океан… вот он, колышется вокруг нас. Океан… колыбель жизни. Миллиарды лет назад родилась в океанских водах жизнь на кашей планете. Из него выползли на сушу первые пресмыкающиеся. У океана всегда можно было прокормиться, к нему всегда стремились люди, а потом, соорудив лодки, уходили в его просторы добывать себе пищу. Конечно же, и нас он прокормит.
— Послушай, — тихо замечает Корин, — пока эта пакостина шныряет возле «Корифены», мы ни одной рыбешки не поймаем.
Он кивает головой в сторону акульего плавника. Да, пока акула здесь, на сотню-две метров от лодки никаких рыб не будет. Да если и попадется что на крючок — сожрет.
— Что же делать?
— Как-то отогнать…
— Но как? Она у себя дома,
— Попробуем поймать и прикончить. Помнишь фильм "Богатырь идет в Марто"? Там акуленцию на консервную банку выудили.
— Давай.
Смотав с вьюшки метров пятьдесят троса, мы прикручиваем к его концу пустую банку из-под сгущенного молока, и я обмазываю ее тонким слоем жира от свиной тушенки.
— Мажь потолще, — советует Корин, — чтобы сразу унюхала.
— Ух как вкусно пахнет! — волнуется на корме Скачков, втягивая в себя воздух, — Тушеночка!
— Ну, раз Петр от кормы учуял, значит, достаточно, — говорю я, — швыряй в воду.
Всплеснув воду, банка падает в океан и быстро погружается. Акула направляется к ней, но потом вновь показывается у поверхности воды. Нет, так дело не пойдет. Акула не будет нырять в глубину: они всегда шныряют у поверхности. Глубины боятся,
— Корин, режь буек пополам.
Стась кивает головой и вытаскивает из-под брезента запасной буек. Сухо треснув, пенопластовая плашка разваливается на две половинки. Буек привязываем метрах в двух от конца троса и снова вытравливаем его в воду. Акула направляется к банке. Мы застываем на корме. Ждем.
— Только не торопиться, парни. Надо, чтобы она как следует заглотила банку. До самого желудка, — шепчет Корин.
В прозрачной воде видно, как сначала к банке подплывают две юркие полосатые рыбки — лоцманы. Они всегда плавают с акулами как разведчики, разыскивают добычу для своей хозяйки. Лоцманы подскакивают к банке, крутятся возле; один склевывает какую-то крошку с ее блестящего бока, заглядывает внутрь и бросается с докладом к акуле. Та плывет метрах в двух позади банки, неторопливая, спокойная,
— Сейчас она ее хап! — торопит события Корин, — И мы ее…
Акула чуть шевельнула хвостовым плавником, и ее тело стремительно рванулось вперед. Около самой банки она распахивает свою белую пасть и… и вновь закрывает. Банка колеблется, мельтешится перед самым акульим носом, но акула не глотает ее. Кажется, что она обнюхивает банку, как будто внимательно рассматривает, обдумывает: глотать или нет?
— Ну, глотай же! — Корин стукает ладонью по туго натянутому тросу и банка прыгает, кружится в воде, как живая. Акула чуть отстает, потом снова рвется вперед и поддает банку головой снизу так, что банка на полметра подскакивает вверх. Банка опускается вниз, и акула еще раз поддает се своим острым рылом.
— Играет, подлюга. Есть нам время играть! — нервничает Корин. — Глотай ее! Жри! Ну?
Нет. Акула не хочет глотать банку. Черта с два! Может, она уже глотала такие железяки и теперь страдает несварением желудка? Все может быть… Поднырнув под нашу приманку, она догоняет «Корифену» и смотрит на нас из воды. Мне даже показалось, что она подмигнула. Дескать, дурочку хотели найти? Нет, не выйдет.
— А в кино проглотила, Хап — и готово, — разочарованно говорит Корин, — Что ж делать?
— Попробуем сначала наловить планктончика. А там видно будет, — предлагаю я, — Петя, ты любишь планктон?
— Зоо?.. Или фито?., — скучным голосом уточняет Петя.
— Конечно, зоопланктон. Знаешь, таких букашек, рачков. Сейчас мы их наловим сеткой. Хорошо, что я ее положил в лодку.
— Давай лови побыстрее. Попробуем, как он на вкус. Уж очень есть хочется. Я всегда на судне по две порции супа ел. Организм требует.
Отмотав от троса банку, я размахиваюсь и швыряю ее в волны. Косой плавник метнулся к ней, белая пасть раскрылась и… банка исчезает s акульем животе,
— Ну ты подумай, — стукает кулаком в ладонь Корин, — хап и готово! Обманула нас.
— Чтоб она подавилась, — сплевывает в воду Скачков. — Коля, чего ты копаешься? Давай свой сачок!
Никогда я, наверно, так внимательно и придирчиво не рассматривал перед спуском в воду ихтиопланктонную сетку — трехметровый сачок из тончайшей шелковой сети, одетый на металлическое кольцо. В самом низу сети-сачка специальный стальной стакан, В нем собирается улов — отцеженный из воды океана планктон, мельчайшие живые организмы, населяющие толщу воды. Десятки раз вместе с Веней Огневым в этой и прошлых экспедициях приходилось делать мне планктонные станции. Еще позавчера штопал, чинил эту сетку на борту «Марлина». А вот сегодня нужно наловить планктон, но не для того, чтобы привезти его пробы в баночках на берег, в институт, а для еды.
Прикрепив сеть к тросу, мы с Кориным осторожно опускаем сачок в воду. Сначала сетка ныряет в глубину, а потом, расправившись в конус$7
— Ловись, планктон, большой и маленький! — восклицает Корин. — Говорят, что Бомбар так привык к планктону, что питался им и на суше. Ха, проживем, парни!
Скачков достает из ведра миску, ложки, моет их. Потом рядом с миской кладет коробочку с солью и, скрестив на груди руки, смотрит в воду, где белеет колеблющийся конус.
— Потерпи, Петя, — говорю я ему, — пробуксируем с часик-полтора. Чтобы побольше поймать,
— Знаете, ребята, а я пока совсем есть не хочу. — Корин сидит на носу «Корифены», осматривает горизонт. — Сам просто удивляюсь: еле-еле корку с тушенкой сжевал.
Горбушку, я видел, Стась проглотил за один глоток. И по-моему, не жуя. Мне хочется сказать об этом, но молчу. Наверно, человек просто внушает себе, что он сыт. И ни к чему его переубеждать. Неужели нам действительно придется питаться планктоном? Б-рр, я уже не хочу быть Бомбаром. Я хочу на «Марлин». Мне хочется побыстрее домой, на берег, В наш уютный, заснеженный сейчас город. Чтобы по вечерам ходить с Наташей на каток. Чтобы играла музыка, розовели прихваченные морозом ее щеки, чтобы она учила меня ездить "спинкой вперед"… и я бы чувствовал в своей руке ее крепкую ладонь. Я устал от приключений: рейс был длинным, сложным. Мы побывали с Сенегале, Гвинее, Гане. Видели джунгли, крокодилов и сбивали камнями кокосовые орехи. Пили кокосовое молоко. Хватит экзотики. Хочу на «Марлин», На берег. Домой…
— Алло, Коля! Пора…
Да, пожалуй, пора. Скачков берет в руки миску, а мы с Кориным и Валентином тянем трос. Сачок упирается, неохотно выползает из воды. От него остро пахнет морем. Бот и стакан. Все склонились над ним. Я откидываю защелки и вытряхиваю в миску улов — желто-розовую шевелящуюся массу.
— Занятный мирок, не правда ли, ребята? — говорю я, — Посмотрите, вот это рыбьи мальки. Наверно, летучих рыбок. А вот креветочки, крабики, медузки…
— Пахнут рачки-медузки отвратительно, — перебивает меня Валентин, — Нет, ребята. Вы как хотите, но я до судовой кают-компании терпеть буду.
Я ставлю миску на банку. Стась и Петр с задумчивым видом сидят с ложками около нее.
— Вы знаете, ребята, — продолжаю я. — Хейердал считает, что по вкусу планктон напоминает то рака омара, то креветок и даже черную икру.
— Черную икру, говоришь? — Скачков, поморщившись, берет живую «кашку» своей ложкой и задумчиво поднимает на уровень глаз. Потом нюхает: — Фу, черт… какая гадость!
— Ладно, не привередничай… Начинайте, ребята.
— Ха, а ты?
— И я тоже. Потом. За нами.
— Нет уж дудки. Все вместе. А то ты как чеховский дедушка. Помните? В одном из его рассказов, когда покупали рыбу, то сначала давали попробовать дедушке. Если он оставался жив, то ели все. Ну-ка давай твою ложечку… так. Пополнее. Посоли немножко.
— Плохая память у тебя, Корин. Забыл, как на «Марлине» канючил: "Дайте попробовать планктончика. Как Бомбар хочу". А?
Корин действительно не раз пытался попробовать планктон из наших научных сборов. Он не отвечает, пододвигает мне коробку с солью. Я посыпаю немного соли в ложку. Вся живность в ней отчаянно копошится.
— Да, вот что я еще вспомнил: в Китае и Японии планктон уже добывают специально для пищи. Сушат на солнце, а потом из него готовят суп и разные другие кушанья. Даже начинку для пирогов делают. Планктон, ребята, очень питателен. В нем содержится до шестидесяти процентов жира. И американцы…
— Убедил! — прерывает меня Корин, — А ну, парни, раз-два… хоп!
Хоп! Я втискиваю ложку в рот и, зажмурив глаза, делаю большой глоток. По гортани и небу словно кипятком окатило. Это, наверно, от медузок. Они вооружены мельчайшими стрекательными клетками, и те клетки стреляют невидимыми глазам стрелами. Ощущение — словно водоросль пожевал, скользкую и раскисшую.
— Ничего, пойдет, — Скачков сморкается за борт, в сторону акульего плавника, и подцепляет еще одну ложку, — превосходная живая кашка. Только слишком поперченная. Во рту пожар.
— А я наелся. Ты, Коля, тоже? — Стась пододвигает миску к Скачкову: — Ешь, Петя, поправляйся. Придешь на пароход толстеньким.
В желудке нехорошо. Наверно, рачки и крабики еще бегают, суетятся там, а медузки обстреливают мой бедный желудок залпами своих стрекательных клеток. Я вытираю пот с лица. Жарко. И как-то муторно.
Солнце клонится к вечеру. Горизонт также пустынен. Тяжелые тучи ползут над заливом, отражаясь своими пухлыми телесами в почти спокойной воде. Голубая пустыня, голубое небо и солнце. Иногда оно прячется за тучи, и сразу становится прохладнее. Вечно сощуренные глаза раскрываются шире, отдыхают. Океан, небо и мы. Кругом пустыня. Даже чаек не видно. Да и что им делать возле нашей лодки? Самим бы хоть как-нибудь прокормиться. Нет, не видно чаек. Голодные, они носятся, наверно, сейчас за «Марлином» и недоумевают: почему же не отдается трал? Ах, «Марлин», «Марлин», где же ты? Ищешь ли нас, или опять механики ковыряются в масляном чреве уснувшего двигателя?
— Корифены! — От Валиного голоса я вздрагиваю; — Ребята, корифены!
Мы все разом поворачиваем головы к левому борту. Там, громко всплеснув, из воды выскакивает сплюснутая с боков тупорылая ярко-золотистая рыбина. Сверкнув своей до блеска начищенной чешуей, она падает в волны, и тотчас из океана выпрыгивает с дождевым Шорохом стайка летучих рыбок. Словно большущие стрекозы, они проносятся над водой. А в прозрачной воде спешат мимо лодки золотистые рыбы. Акула лениво поплыла в их сторону, но корифены стремительно Метнулись в глубину и, пронырнув под килем лодки, показались около ее правого борта. Заметив что-то, тройка рыб резко развернулась и умчалась прочь. А на Их месте вновь показывается акула.
— Еще стайка! — сообщает с кормы Скачков. — Догоняют!
Корин торопливо копается в металлической банке с блеснами. Свистнуло удилище, блесна мелькает в воздухе и почти без всплеска падает в воду. Чуть подождав, Стась начинает крутить катушку. Одна из рыб бросается к блесне, но из-под лодки темным неповоротливым бревном показывается акула, и корифена испуганно отплывает. Еще бросок… теперь в другую сторону. Там тоже мелькают желтыми тенями рыбьи тела… тоже корифены. Они отлично берут на спиннинг. Сколько раз после тралений Корин ловил для камбуза золотистых макрелей. Так еще называются эти рыбы. В трал они никогда не попадаются, потому что вечно обитают в верхних слоях океана, но на блесну ловятся превосходно. У корифен очень вкусное мясо, и Корин часто получал заказ на пяток рыбин от кока. Но эта чертова акула. Она опять здесь! А корифены… они же не будут ждать! Унесутся дальше.
— Уберите акулу! — кричит Корин,
Скачков пожал плечами и икнул. После планктона он почему-то стал икать. А может, его вспоминают дома.
— Валя, кинь что-нибудь акуле с левого борта! — Корин размахивается удилищем, и блесна, тоненько просвистев в воздухе, шлепается в волны справа от лодки.
Валентин достает лист бумаги, комкает его и бросает в сторону акульего плавника. Акула заинтересовалась бумажкой, чуть отстает от лодки, и в это мгновение Корин резко подсекает. Острый крючок вонзился в рыбье небо, от боли она выскакивает из воды, звонко шлепнувшись боком, падает обратно и, натягивая леску, исчезает в глубине.
— Страви леску! — обеспокоенно восклицает Валентин, — Порвет! Лопнет!
— Не порвет… не лопнет, — возражает Корин, но все же немного стравливает с катушки леску. Свесившись с Петром за борт, мы видим, как корифена носится, рвется из стороны в сторону. Вот Корин наматывает на катушку леску, и рыба свечой мчится вверх. Прыжок… всплеск — и снова вглубь,
— Смотри, — Скачков толкает меня локтем в бок. Я наклоняюсь ближе к воде: внизу, в фиолетовой глубине, направляясь к корифене, скользит темная теш..
— Стась, выбирай быстрее: акула!
Корин, откинувшись спиной назад и уперев рукоятку удилища в бедро, наматывает леску на катушку. Волосы упали ему на лоб, мокрыми прядками прилипли к коже, губы оттопырились, показывая судорожно стиснутые зубы. Еще немного, еще.
— Быстрее, черт! — кричит Скачков, от нетерпения притопывая пятками. — Сожрет ведь!
— Сам ты черт! — откликается Стась. Мышцы на его руках вспухли буграми, суставы пальцев от напряжения побелели.
— Кыш! Куда ты! — Скачков хватает большой разводной ключ и бьет им по металлическому борту лодки. Но акула даже внимания на него не обращает. Мы видим, как обеспокоенная корифена метнулась еще раз, еще, и страшные зубы перехватили ее пополам, В следующее мгновение акульи челюсти вновь сомкнулись, отбрив остаток кровоточащего рыбьего туловища по самые жабры. Голова корифены выскочила из воды; Корин не удержался на ногах и грохнулся в лодку, ударившись спиной о борт.
Голова корифены. Вот и все, что нам достается. Она еще жива: жабры судорожно приподнимаются. Ярко-янтарные рыбьи глаза стекленеют; в них, только что наполненных ужасом, отражаются тучи, проплывающие над лодкой.
— М-да, — разочарованно тянет Корин, — история.
— От акулы надо избавиться. Как-то ее нужно отогнать. Или вообще казнить.
— Легко сказать. Ну, крючки у меня крупные есть. Можно ее, конечно, поймать. А что дальше? В ней центнера полтора весу. Помните, всей палубной командой таких рыбок на борт вытаскивали, и то они нам концерты устраивали. Да она нашу лодку перевернет.
— Предложение есть, — говорит Петя Скачков, — ее следует замучить.
— Как это замучить?
— Значит так: попадется на крючок и пускай там бултыхается. Пока не подохнет,
— Чушь ты несешь, Петр, — Корин Даже сплюнул. — Это такая живучая тварина! На горячей палубе по полчаса хвостом колотит. А помните, пузо вспороли и кинули в воду. Так она плывет хоть бы хны, а кишки в воде, как тряпки, болтаются. Тьфу… А ты говоришь «замучить». Она нас всех замучает, а не мы ее.