Берланге обязаны мы первыми сведениями о местной фауне - непуганых птицах, черепахах, ящерицах... Епископ не дал островам названия. Несколькими годами позднее капитан Диего де Ривандейра окрестил их "Las Encantadas" - "Зачарованные": ему казалось, что острова вот-вот снимутся с места и торжественно поплывут по морю.
Название "Галапагосские острова", что означает по-испански "Черепашьи", впервые употребил в 1574 году фламандский картограф Абрахам Ортелиус. Со временем Галапагосы привлекли пиратов. Здесь они нашли удобное убежище, где можно было без помех делить добычу, спокойно ремонтировать суда и не очень заботиться о пище - вкусное мясо черепах имелось в избытке.
С историей Галапагосов связаны имена людей, получивших широкую известность: среди них и Амброис Коули - он назвал отдельные острова архипелага в честь английских королей и пэров, и пират-писатель Уильям Демпир, и Вудс Роджерс... В 1709 году Роджерс привез сюда с необитаемого острова Александра Селкирка. Вудс Роджерс оставил описание встречи на одном из островов Хуан-Фернандес "с человеком в козлиной шкуре, который имел более дикий вид, чем ее первоначальный обладатель". Судьба этого матроса, поспорившего с капитаном, за что он и был высажен на необитаемый остров, где провел в полном одиночестве четыре года и четыре месяца и почти забыл родной язык, вдохновила Даниэля Дэфо на создание его знаменитого "Робинзона Крузо".
Следом за пиратами на Галапагосы устремились китоловы. Мясо гигантских черепах им также пришлось по вкусу. Еще в прошлом веке трюмы многих кораблей заполнялись черепахами. В результате их осталось так мало, что экспедиции за ними стали невыгодными. К тому же на некоторые острова завезли домашних животных - свиней, кошек, собак... Они пожирали в большом количестве яйца черепах и выводки, довершая таким образом дело рук человеческих. Жертвами людей становились и другие представители животного мира, нередко "ради развлечения". Вот, например, что рассказывает в "Путевом дневнике" о встрече с морскими игуанами капитан Портер: "В кустах мы, к нашему великому удивлению, обнаружили несметное множество огромных игуан отвратительного вида. Были места, где на пространстве площадью 20 аров они лежали так тесно друг к другу, что, казалось, еще одно животное не могло бы протиснуться между ними. Они не сводили с нас глаз, и сначала мы думали, что нам угрожает нападение. Вскоре мы, однако, поняли, что это самые безобидные в мире создания, и за несколько секунд перебили дубинами сотни их".
Человек действовал так вплоть до нашего времени. В конце прошлого века, когда колонисты начали осваивать острова, животных снова потеснили. Появились небольшие селения на Чатаме, Чарлзе (Флореана), Индефатигебле, Альбемарле. Лишь в 1934 году в Эквадоре, которому с 1832 года принадлежали острова, обеспокоились хищническим истреблением животных. Были приняты законы, ограждающие от гибели своеобразную фауну островов, настоящую сокровищницу страны.
В 1954 году, спустя 20 лет после вступления в силу этих законов, мне довелось побывать на Галапагосах в составе экспедиции доктора Ганса Гасса на яхте "Ксарифа". То, что мы увидели, глубоко потрясло нас. На берегу разлагались трупы морских львов с размозженными черепами. Вокруг валялись тела птиц с перебитыми крыльями и клювами и побелевшие на солнце панцири гигантских черепах. В селениях нам, нисколько не таясь, предлагали живыми или мертвыми животных, находящихся под защитой закона. Можно было приобрести пингвинов, черепах, черепашьи панцири, шкуры морских львов... Было очевидно, что законы не соблюдаются, никто не контролирует их выполнение.
Тотчас же по возвращении из экспедиции я обратился в Международный союз охраны природы в Брюсселе с предложением основать на Галапагосах биологическую станцию с постоянным наблюдателем. Это был, на мой взгляд, единственный способ обеспечить действенную защиту природных богатств островов. Предложение нашло горячий отклик в Европе и Америке. В 1957 году ЮНЕСКО отправила экспедицию на Галапагосские острова. Правительство Эквадора предложило мне возглавить ее. Так я во второй раз побывал на Галапагосах. Меня сопровождали американский зоолог Боумен, корреспонденты Рудольф Фрейнд и Альфред Айзеншгадт. Мы объездили почти весь архипелаг, состоящий из десяти больших и множества мелких островов общей площадью 7800 квадратных километров. Крупные острова исследованы еще недостаточно. Среди них - остров Альбемарль, имеющий длину 120 километров и наибольшую ширину 64 километра. Неприветливые вершины его исполинских вулканов возвышаются на 1600 метров над уровнем моря. Они покрыты потоками свежей лавы. На развороченных склонах дымятся вторичные кратеры: на западных островах по сей день продолжается вулканическая деятельность.
Тропические острова! Эти слова вызывают в воображении берега, покрытые пальмами, птиц с ярко окрашенным оперением, пышные леса с редкостными орхидеями, перевитые лианами. Но ничего подобного не увидишь на Галапагосах. В их прибрежных водах отражаются не стройные кокосовые пальмы, а лишь кактусы да выжженный солнцем кустарник,- на побережье сухо, как в пустыне. Климат архипелага определяется холодным течением Гумбольдта, представляющим собой прямую противоположность Гольфстриму. Последний отдает окружению свое тепло, течение Гумбольдта, напротив, приносит холодный воздух. Он устремляется с моря к суше, нагревается и вбирает в себя влагу вместо того, чтобы отдавать ее. Поэтому земля здесь столь же суха, как и на берегах Чили и Перу, также омываемых течением Гумбольдта. Дожди выпадают лишь в период с декабря по март; в это время года с ветвью Гумбольдта встре чается теплое морское течение, идущее с северо-запада. Испанцы называют его "Е1 nino" - "дитя": оно достигает Галапагосских островов в рождество. El nino приносит с собой осадки, и тогда берег на короткое время покрывается свежей зеленью.
И все же почти всем, кому доводилось жить на Галапагосах, они казались безрадостными, иссохшими клочками суши. Американский писатель Г. Мелвилл, автор "Моби Дика", писал: "Тот, кто хочет составить представление о Encantadas, Зачарованных островах, пусть вообразит себе территорию где-нибудь за чертой города, покрытую тут и там высокими кучами шлака, между которыми простерлось море... Эта картина верно отражает действительность: перед нами скорее группа потухших вулканов, нежели островов, и выглядят они так, как выглядел бы мир, который господь бог после страшного суда покарал огненным ливнем.
Вряд ли найдется на земле столь же безотрадный уголок. Конечно, заброшенные кладбища, покинутые города, где разрушается дом за домом, наводят глубокую грусть. Но как все, что имело отношение к жизни, они, вызывая печальные раздумья, в то же время пробуждают в нас душевное волнение...
Бескрайние леса Севера, далекие морские просторы, куда не рискуют заходить корабли, ледяные поля Гренландии пугают человека своей неизведанной пустынностью. И все же и там свершается чудо смены времен года: постоянное чередование зимы и лета смягчает внушаемый этими местами страх. Пусть не ступала еще по дремучим лесам нога человека, но ведь и их посещает добрый май...
Над Зачарованными же островами тяготеет особое проклятие, отчего они более безрадостны, чем Мертвое море и полюса Земли: они не знают смены сезонов. Из-за близости экватора - он проходит через острова - здесь не бывает ни весны, ни осени. Никакие силы уничтожения не властны более нанести ущерб островам - они и без того выжжены и превращены в гряду шлаковых холмов. Иссушающий зной, стекающий с раскаленного неба, испепелил землю, избороздил ее трещинами и расселинами, сделал подобной сирийскому сосуду из тыквы, сохнущему на солнце. Кажется, что дух Зачарованных островов жалобно взывает: "Сжалься надо мной и пошли Лазаря, чтобы он обмакнул копчики пальцев в воду и охладил мой язык, ибо я страдаю от пламени".
В этом поэтическом описании есть известное преувеличение, но что верно, то верно: в сухое время года низменные места на островах действительно превращаются в пустыни, возвышенные же, напротив, в течение многих месяцев в году окутаны туманами. Если подниматься из засушливой прибрежной полосы в горы, то в начале пути пересекаешь пояс зеленой растительности, затем вечнозеленые дождевые леса и в конце восхождения попадаешь в высокую область нагорья, лишенного деревьев,- лишь с зарослями папоротника, орхидей и пятнами лугов. Здесь на островах Чатам и Индефатигебль пасутся стада одичавшего скота.
Наряду с английскими наименованиями Галапагосские острова имеют испанские, поскольку принадлежат Эквадору. Нынешнее официальное название островов - "Архипелаг Колон", но оно не укоренилось. В литературе по сей день употребляются старые английские наименования, что дает нам право пользоваться ими в нашем описании.
Сравним эти названия:
Сравнительные названия Галапагос
На самом севере архипелага находятся крошечный островок Кулпеппер, или Дарвин (1°40' с. ш. и 92° з. д.), и небольшая группа островов Уэнман, или Вольф (1°20' с. ш. и 91°50' з. д.). Они лежат за пределами района, охватываемого нашей картой.
Обособленность Галапагосских островов делает их особенно интересными для зоолога: пустынные скалистые утесы служат приютом для ряда замечательных эндемичных видов; здесь обитают, например, голубь, вьюрки, морские игуаны...
Галапагосская станция стала явью! В 1960 году, когда я третий раз посетил Галапагосы - теперь в сопровождении Хайнца Сильмана,- мы имели возможность осмотреть первые ее строения. Со временем их стало больше, и в 1964 году состоялось торжественное открытие станции.
Мои друзья - морские львы
"Я стоял на берегу, когда из воды стремительно выскочило с открытой пастью разъяренное животное, напомнившее мне злую собаку, сорвавшуюся с цепи. Три раза бросалось оно на меня! Я каждый раз ударял его копьем в грудь, нанося ранение, так что чудовище было вынуждено со страшным ревом отпрянуть в воду и оттуда скалило свои огромные зубы. Земноводное это было не меньше взрослого медведя. Оно бы наверняка растерзало меня, не держи я в руках копье.
Всего лишь за сутки до происшедшего такое же животное чуть было не сожрало одного из моих людей".
Вудс Роджерс, 1709.
Около самой нашей лодки из воды вдруг показалась могучая голова морского льва. С блестящего темного меха крупными сверкающими жемчужинами стекала вода, в щетинистых усах застряли клочья пены. Огромные темные глаза, затененные высокими, зловеще нависшими надбровными дугами, внимательно смотрели на нас. Животное было настолько близко, что, когда оно заревело, мы могли заглянуть ему в пасть.
День 6 января 1954 года навсегда останется в моей памяти. В то утро я впервые ступил на девственную землю Галапагосов. С иссиня-голубого неба солнце лило на землю палящие лучи, и только темные тучи, тяжело поднимавшиеся на далеком горизонте, предвещали первые грозы сезона дождей. Яхта "Ксарифа" вошла в бухту Гарднер на Худе, и до нас сквозь шум волн, бьющихся о берег маленького островка Осборн, донесся рев морских львов. Я попросил Ганса Гасса высадить меня поблизости от этих животных: мне, как истому исследователю, хотелось узнать возможно больше об их образе жизни.
И все же мне стало как-то не по себе, когда наш капитан Гейнрих Беккер, ставивший лодку на якорь, сунул мне в руку конец и сказал:
- Плывите к берегу и осторожно подтягивайте лодку. Но следите, чтобы она не ударилась о скалы. А я постепенно буду отпускать якорную цепь.
- А если один из этих приятелей захочет мною полакомиться?
- Пустяки, они ведь питаются исключительно рыбой, да и мы не спустим с вас глаз.
Все же я чувствовал себя далеко не спокойно, соскальзывая в холодную зеленоватую воду, и только когда прибой вынес меня невредимым к черным скалам, вздохнул с облегчением. Поспешно вскарабкался я на скользкий утес, но отступающие назад волны чуть было не сорвали меня. Я быстро подтянулся, и следующий грохочущий вал застал меня уже наверху. Только много дней спустя, увидев на Индефатигебле рыбака с искалеченной ногой, я понял, какой опасности подвергался.
Я осторожно подтянул лодку. Она прыгала и рвалась на цепи как одержимая, и нам не сразу удалось выгрузить фотоаппаратуру па берег.
Мы стояли на острове Осборн, имеющем в длину всего лишь 110 метров. Его мыс, черным пальцем выдававшийся в бурное море, показывал точно на юг, на остров Худ - выжженный клочок суши, покрытый, по-видимому, только редким кустарником. Справа налево на мыс накатывались длинные волны, с грохотом разбивавшиеся о камни. У острия мыса встречные ряды валов с яростью набрасывались друг на друга, так что высокие столбы пены вскидывались чуть ли не к облакам. Захватывающее зрелище это мгновенно заставило меня забыть о жгучей боли, какую я испытал, как только соленая вода коснулась многочисленных ссадин на моем теле.
Я хотел было двинуться в глубь острова, как в нескольких метрах от меня коричневая глыба, которую я принял за кусок лавы, вдруг зашевелилась.
На меня смотрел молодой морской лев. Лишь тут я заметил, что весь мыс усеян его собратьями. Повсюду между обломками лавы лежали самки и детеныши - всего 24 взрослых животных и примерно столько же малышей. Почти все спали. Одни лежали на спине, другие на боку, вытянувшись или свернувшись калачиком, третьи заснули сидя. Над всей колонией разносилось мирное посапывание. Время от времени одна из самок громко фыркала, мотая головой,- ей в нос забралась муха. Только самец, которого мы увидели из лодки, не покидал своего поста в воде. Явно встревоженный, он плыл за лодкой, которая удалялась от берега.
Я осторожно прыгал с камня на камень. Многие поколения морских львов, скользившие на пути к морю по скалам, отполировали их до блеска. Близ самой воды, на камнях, окатываемых солеными брызгами, сидели панцирные моллюски - плакофора и большие сифонарии. Движимый любопытством, я попытался поднять одну сифонарию, но, почувствовав прикосновение моих пальцев, она присосалась к камню так прочно, что я не смог оторвать ее, как ни старался.
Я вспугнул целую стайку крабов изумительного красного цвета с выпуклыми светло-голубыми глазами. Убегая, они не забывали грозить кому-то красными клешнями с опущенными концами, держа их как щит перед собой и с вызовом то подымая, то опуская их. Сделав несколько шагов, я оказался перед толстой морской львицей, развалившейся на большой четырехугольной глыбе, словно статуя на пьедестале! Она спала, спокойно сложив широкие передние ласты на груди. Светло-каштановый мех красиво выделялся на фоне черной мездры. Перед ней на земле сидел детеныш. Задрав голову кверху, он, причмокивая, усердно тянул молоко из материнского соска.
Я сделал неосторожное движение, и мать немедленно открыла глаза, да и малыш встревожился не на шутку. Две пары круглых глаз уставились на меня с выражением безграничного удивления. Мне казалось, что я отчетливо вижу, как напряженно работают маленькие мозги, пытаясь найти объяснение случившемуся. Но в то время как мать недоуменно терла себе нос ластом, малыш нашел выход из положения. Он поспешно перелез на другую сторону камня и покусывал мать в спину до тех пор, пока та также не отвернулась от меня. Мир был восстановлен. Самка, больше не оглядываясь в мою сторону, спокойно задремала, а малыш, судя по донесшемуся до моего слуха довольному чавканью, продолжал трапезу. Только на отдаленных островах животные еще могут вести себя подобно страусу, прячущему голову под крыло.
Несколько большую осторожность проявила соседка моей новой знакомой. Она долго вопрошающе глядела на меня, потом, видимо, в ее голове зародилось сознание какой-то опасности, она поднялась, зевнула во всю ширь пасти и громким ревом позвала за собой отпрыска, очевидно совсем недавно появившегося на свет. Крошечный, беспомощный, он с трудом держал тяжелую голову. Переваливаясь с боку на бок, он последовал за матерью. Пройдя метра три, она вновь обрела душевный покой, еще раз широко зевнула и улеглась. Малыш же в полном изнеможении опустился на землю за несколько шагов до нее.