Наблюдая за зимовьем, он услышал слева от себя негромкий мужской голос, звавший на помощь. Подняв голову, Эсэ увидел Карлушу. Тот был ужасно перепуган и боялся шевельнуться, стоя на небольшом выступе на скале. Поняв, что к скале скоро приедут люди, чтобы помочь человеку спуститься, Эсэ удалился в чащу. Время шло, но никто не появлялся, и тогда Якут решил, что несчастного скалолаза никто не слышал в зимовье. Это и решило судьбу Карлуши. Якут ловко вскарабкался по камням и окликнул Карлушу, остановившись в нескольких шагах от него.
– Слава Богу, кто-то пришёл, – в голосе незадачливого геолога зазвучала радость. – Кто вы?
– Держись за палку, – велел ему в ответ Эсэ.
Карлуша вцепился обеими руками в кончик протянутой ему ветки, но замёрзшие, хоть и в варежках, пальцы плохо слушались его. Он весь дрожал от волнения.
– Иди смелее, – распорядился Эсэ.
Карлуша осторожно шагнул, прижимаясь всем корпусом к заснеженной скале и не выпуская палки, которую считал своей опорой. В действительности Эсэ и не думал помогать геологу. Палка была нужна ему, чтобы сдёрнуть перепуганного человечка вниз. Это он и сделал, рванув палку на себя. Карлуша был не в силах устоять и кубарем полетел вниз.
Эсэ быстро спустился за ним и, к своему немалому удивлению, обнаружил, что Карлуша был жив, несмотря на сломанные рёбра и окровавленное лицо.
– Как же так? Почему? – бормотал он, едва шевеля окровавленными губами и тщетно пытаясь сфокусировать взгляд на Эсэ.
– Я пришёл с войной, – сказал ему Якут на родном языке и сильным движением свернул геологу шею.
Вернувшись к своим лошадям, он увидел сквозь снег, что с зимовья выдвинулась небольшая группа людей.
– Медленные вы на подъём оказались. Если вы все такие варёные, то я передушу вас голыми руками за одну ночь…
Вскоре они нашли Карлушу, склонились над ним и долго ворочали его с боку на бок, покуда не убедились, что признаков жизни в нём не было. Снег уже навалил изрядно и скрыл следы Эсэ, поэтому никто не заподозрил его присутствия. Никто не обратил внимания на тонкий кожаный шнурок, привязанный к ветке кустарника в двух шагах от мертвеца.
Якут сел на коня только после того, как вся процессия вернулась обратно на территорию строительства. Теперь он мог ехать. Его ждала большая резня.
Навстречу ему вышел молодой человек с мужественным лицом, на груди у него висел бинокль. Эсэ уже раньше успел заметить, как этот человек разглядывал его с расстояния. Позади него стоял ещё один, тоже молодой. Остальные, видимо, занимались покойником и строительством.
– Далеко путь держишь? Говоришь ли по-русски? – спросил Галкин, постукивая пальцами по биноклю.
– Сюда еду, работать хочу, – произнёс Эсэ. – Кто начальник?
Галкин с откровенным интересом оглядел седло на лошади незнакомца, особенное внимание он уделил колчану, украшенному орнаментом из белого подшейного волоса оленя. Из колчана виднелся двуслойный лук, обмотанный сухожилиями. Лук был сделан по старинным правилам. В его концах, где крепилась тетива, сидели две костяные пластинки, обёрнутые кожаным шнурком.
– Хороший у тебя лук, – взмахнул рукой Александр. – Нынче редко встретишь человека с таким оружием.
Эсэ кивнул.
– Я вижу, у тебя имеется также и винтовка, а вон ещё и ружьё. Ты на редкость хорошо оснащён, просто прекрасно, – сказал Галкин, не скрывая своего удивления. – Ты охотник?
– Да.
– Какую же работу ты ищешь здесь? Что я могу предложить тебе? – Галкин задумался. – У нас только что человек погиб… Так ты говоришь, что ищешь работу? Почему здесь? Куда ты едешь?
Эсэ задумчиво посмотрел вперёд и решил не увиливать:
– Я слышал голос. Он сказал мне ехать сюда.
– Голос? – Александр был погружён в свои мысли и никак не мог сосредоточиться на словах Якута. – Какой голос?
– Мать-Зверь разговаривала со мной.
– Мать-Зверь? – Галкин оглядел Эсэ с ног до головы. – Я вижу у тебя сумку оюна. Я не ошибся? Ты шаманишь?
– Мой отец был оюн, – важно ответил Эсэ. – Он обучал меня. Он погиб. Я тоже немного оюн, но я больше воин. Мой отец был кузнецом.
– Кузнецом? – Галкин с уважением кивнул.
– Разве кузнец это что-то особенное? – спросил негромко Селевёрстов из-за его спины.
– Понимаешь, Иван, они считают кузнецов самыми могущественными шаманами. Это особый культ. Чтобы стать кузнецом, нужно пройти специальный обряд посвящения. Обычный шаман ничего не может сделать кузнецу и даже никогда не решится на этот шаг. Кузнец же в силах одолеть любого шамана. Кроме того, кузнечество передаётся по наследству, а обычное шаманство – нет. Так что если ты сын кузнеца, то ты уже шаман, по-ихнему оюн.
Галкин снова повернулся к Эсэ.
– Я думаю, ты можешь остаться. Стеснить ты нас не стеснишь, а быть полезным здесь может каждый человек… Тем более воин. Как твоё имя?
– Медведь.
– Медведь? – переспросил Иван.
– Я сын Сосны, я принадлежу к роду Оленей, – гордо произнёс Эсэ.
– Медведь? Стало быть, по-якутски ты Эсэ? – уточнил Александр.
– Мы разговариваем по-русски, а по-русски я Медведь.
– Как знаешь, Медведь так Медведь… Будешь Мишей, – решил Галкин. – Добро пожаловать на зимовье… Сегодня у нас неприятность, так что мы позже поговорим… Ты размещайся у Тонгов в чуме.
– Куда лошадей поставить?
– Позади стройки у нас амбар, там можно твоих скакунов устроить.
Эсэ молча кивнул.
Весь следующий день прошёл без происшествий, но под вечер неподалёку от недостроенного дома люди заметили волка. Зверь что-то грыз в снегу. Строители, уже завершившие работу, заволновались, увидев хищника так близко. Что он там ел? Два-три нестройных ружейных залпа свалили волка. Когда же стрелявшие подошли к нему, они обнаружили, к своему ужасу, и труп одного из рабочих. Он валялся в снегу с разорванным горлом и обкусанным лицом.
– Ни чёрта я не понимаю! – Галкин был озадачен. – Если на него напал волк, то слишком уж ловко, чисто как-то. Бедняга даже не закричал, не позвал никого. Странно это. К тому же на нём ни единой царапины. Ты посмотри, на его одежде нет следов когтей.
– Разве так не бывает? – удивился Иван; он был в ужасно подавленном состоянии. – Я помню пасть того волка, который возле меня стоял. Когда б он набросился, так оттяпал бы мне сразу полголовы.
– Это ты хватил. Звери здесь, конечно, крепкие и клыкастые, но они не убивают с аккуратностью ножа.
– Что ты хочешь сказать?
– Если бы у меня был хоть малейший повод для подозрений, я бы предположил, что ему полоснули по горлу ножом. Волк его погрыз, это несомненно, но погрыз позже. Он просто подбежал к убитому и разорвал рану дальше. Галкин присел перед огнём и протянул к костру озябшие руки. Иван опустился на корточки напротив друга.
– Саша, ты говоришь страшные вещи. Ты пугаешь меня. Неужели ты намекаешь на то, что среди нас может быть убийца?
– Я не намекаю. Я просто удивляюсь тому, как выглядела одежда покойника.
– Ты кого-нибудь подозреваешь?
– Никого, да и причины у меня нет для этого. Из всех, кого я нанял, убить мог Ефим или Савелий, но не втихую, а в пьяной драке или в припадке ярости. Да ты и сам видел… Но чтобы ножом по горлу… Нет, это, конечно, лишь моя фантазия. Просто второй день подряд мы теряем по человеку. В это трудно поверить. До настоящего времени даже погода не устраивала нам дурных сюрпризов, никто не заблудился, не провалился под лёд, нам всё благоприятствовало. Я уже начал верить в мою счастливую звезду. И вдруг такое.
Утром рабочие долго не могли найти угольщика Никифора. Поспрашивав друг друга, они пришли к Галкину. Все имели крайне обеспокоенный вид.
– С ранних часов не видали его, хозяин.
– А когда его видели в последний раз? С кем он спит рядом?
– Со мной на нарах. Только я вчера малость занемог и раньше обычного придавил ухо. Так что не помню, был ли он.
– Немедленно обыщите всю округу. Проклятье! Что происходит с этим местом?
Никифора обнаружили позади угольных ям. Он лежал лицом в том самом ручейке, куда Иван и Белоусов однажды неудачно сходили пострелять уток. Середина ручейка до сих пор не застыла. Угольщик лежал на животе, окунув почти наполовину голову в воду. Судя по тому, что его волосы и верхняя часть одежды успели покрыться ледяной коркой, находился он в таком положении давно. Поза его была свободна, никакого напряжения в ней не проглядывалось. Никто не решался высказать никаких предположений по поводу кончины Никифора.
– Ну не утопился же он в конце концов! – заорал Галкин, потеряв терпение. – Не мог он прийти сюда, сунуть башку в ручей и уснуть! Не мог! Добряк он был и трусоват, чтобы руки на себя наложить.
Молча стояли люди. Низко нависло над ними небо, посыпая их морозной пылью. Все вглядывались в замёрзшего мертвеца, тщетно пытаясь разгадать тайну его гибели.
– Может, оступился он?
Помолчав, Александр тяжело вздохнул и снова заговорил:
– Мужики, я прошу вас не паниковать. Я очень прошу вас. На пару дней мы прекращаем всякую работу. Объявляю выходные. Держитесь гуртом. По нужде или куда ещё ходите по три человека, не меньше. Если кто-то хоть самую малость чего-то подозрительного заприметит, немедленно ко мне.
– А что может быть-то?
– Не знаю, – развёл руками Александр.
– Может, какой-то разбойник в тайге притаился и следит за нами?
Галкин раздражённо ответил:
– Да не может это быть разбойничьим делом. Что у Никифора взять было, кроме грязной физиономии? Глупо, глупо и ещё раз глупо. Просто цепь нелепых совпадений. Вот увидите, больше ничего не произойдёт…
Так неподалёку от ещё недостроенного дома появилось кладбище.
Первый день прошёл в тоскливых пересудах, на второй рабочие, утомившись безделием, вернулись на строительство и взялись за дело. Никаких печальных происшествий больше не было.
Ещё через день Галкин кликнул Эсэ и велел ему готовить сани и оленей.
– Дорогу к Амге через перевал знаешь?
– Найду.
– Хорошо. Проверим, на что ты способен. Покажешь себя в деле. Сегодня же двинемся, как только сани подготовишь.
Отыскав Селевёрстова на стройке, Александр предложил ему принять участие в поездке:
– Рискнёшь?
– Страшновато, но с тобой рискну, – медленно, как бы прислушиваясь к собственным чувствам, ответил Иван. – Я на тебя полагаюсь. А кого в проводники возьмём?
– Медведя. Не забудь привязать к кушаку ножны с ножом, ружьё спроси на складе для себя.
Через час запряжённые олени стояли перед юртой. Весь отрядец был в сборе, Иван уже лежал в санях, и Александр, критически оглядев снаряжение, не стал тянуть время.
– С Богом! – выдохнул он.
– Мат, мат! – выкрикнул Эсэ, погоняя оленей.
Сани заскрипели. Галкин подтолкнул их сзади и запрыгнул на них, пробежав рядом пару шагов. Сразу после него сел в сани и Эсэ.
– Мат! – опять крикнул Якут, погоняя оленей.
Через минуту зимовье осталось за поворотом. По сторонам тянулась густая тайга. Чёрные стволы голых деревьев и елей сливались в единую массу. Олени без труда тянули сани, иногда бежали быстро, иногда настолько сбавляли скорость, что можно было сопровождать их спокойным шагом, что и делал время от времени Эсэ, видимо предоставляя животным возможность отдохнуть.
Дорога была однообразной, время тянулось незаметно, и вскоре путники обнаружили, что уже почти совсем стемнело.
– Зря поздно поехали, – бросил Эсэ через плечо, – мало дороги покроем. Уже ночлег делать пора.
Якут был прав, и Галкин отлично знал это. Они и сам ругал себя за решение покинуть зимовье столь внезапно. Да слишком накатило на него беспокойство: всё ли в порядке было у других? Не случилось ли какой беды? Не навестила ли их тоже странная смерть?
Когда они остановились, чтобы поставить крохотную палатку, Эсэ указал рукой в сторону.
– Что там? – Галкин пригляделся, но ничего не увидел в сумраке.
– Серый.
– Нам только волков не хватало сейчас, – проворчал Александр и посмотрел на Эсэ. – Ты сказал, что ты охотник. Не промахнёшься отсюда?
Эсэ выпустил брезент, который только что натягивал, и взял в руки свою винтовку. Волк стоял довольно далеко, поэтому охотник целился долго. Галкин с трудом различал очертания хищника, а Иван и вовсе не видел его, но всё-таки мелко дрожал. Но Эсэ не стал стрелять и опустил винтовку.
– Не попадёшь? – улыбнулся Галкин и поднял «винчестер». – Тогда я рискну.
Он долго всматривался в быстро сгущавшуюся мглу и в конце концов нажал на спусковой крючок. Волк дёрнулся и заскулил, упав на передние лапы.
– Ты очень хорошо стреляешь, – с расстановкой произнёс Эсэ.
– Оставим его там, – сказал Александр. – Пусть лежит. Если заявятся его сородичи, им будет чем полакомиться. А теперь давайте ставить палатку. Пора чай пить и укладываться.
Когда ночлег был готов, Эсэ ненадолго исчез во тьме.
– Далеко ли ходил, Медведь? – спросил Иван, когда Эсэ забрался в палатку.
– Прощения просил у волка, – ответил тот и бросил к ногам Александра волчью шкуру. – Шкуру снял. Убийство должно иметь причину. Я сказал ему, что тебе нужна шкура.
***
После долгой дороги между белых холмов, утонувших в безмолвии, в поле их зрения попал редкий лес на высоком берегу ручья. Въехав вверх по склону, они увидели остов конусного жилища – около полутора десятка жердей, поставленных по кругу и связанных друг с другом наверху. С жердей были сняты оленьи шкуры, и теперь голый каркас выглядел печально.
– Тонги, – сказал Галкин.
Всё пространство вокруг было так сильно вытоптано, что путники с трудом отыскали тропинку, ведущую от этого покинутого становища к новому. Углядев следы, Эсэ позвал Галкина.
– Сюда, в эту сторону надо.
Они проехали ещё с километр, и Эсэ вытянул руку вперёд. Его спутники заметили тонкую струйку синеватого дыма над деревцами.
– Чум? – спросил Иван с надеждой; он изрядно утомился в пути. – Это их чум? Оттуда дым?
Галкин молча кивнул.
Через несколько минут они выкатили в небольшую низину и увидели перед собой одинокое жилище, из дымохода которого лениво поднималась струйка.
– Наконец-то! Добрались! – воскликнул Иван и закашлял от проникшего в лёгкие мороза.
Подкатив к чуму, путники остановились. Никто не вышел им навстречу.
– Да тут никого нет. Что за странные дела? – удивился Галкин, заглянув внутрь. – Кэлинг манна! Идите сюда! Куда вы попрятались?
– Саша, может, это чужие Тонги? Не опасно ли нам тут оставаться? – забеспокоился Иван и посмотрел на Эсэ. Тот молча стоял возле входа в чум, держа винтовку на плече, и переводил глаза с дерева на дерево. Ничего подозрительного он не замечал.
– Наши это, наши, – проговорил успокоительно Александр. – Вон сухари с нашего склада.
Иван шагнул в чум. Пол жилища был очищен от снега и устлан ветвями лиственницы и сосны. Повсюду лежали оленьи шкуры, служившие тюфяками и подушками. Возле дымившихся углей тускло поблёскивал чайник, стояли чашки, лежали сухари и кусок масла. Чуть в стороне виднелась коробка, в которой Алёна хранила иголки и нитки.
– Видишь, Алёнка шила что-то, – сказал Галкин. – Надо думать, что Тонги недавно были здесь. Но почему ушли? Эсэ, ты ничего подозрительного не заметил?
Якут молча мотнул головой.
– Ладно, входите сюда, – распорядился Александр, – садитесь чай пить. Я буду за хозяина.
Когда чайник уже вскипел и чай был заварен, Галкин достал из чехла на поясе флягу и отвинтил крышку.
– Предлагаю глотнуть коньяку для обогрева.
– Я не против и даже с преогромным удовольствием! – Иван даже захлопал в ладони. – Откуда же у тебя коньяк, Саша? Я думал, ты запретил спиртное.
– Есть вещи, о которых не стоит распространяться при рабочих. Коньяк у меня и Белоусова только для дороги. Как говорится, на всякий случай. Тебе сейчас глоток не помешает.
– Я согласен.
– Эсэ, ты будешь коньяк? – Галкин протянул ему флягу.
Якут отрицательно покачал головой и презрительно дёрнул татуированным подбородком.
– Я буду чай. Я не пью водку. И не позволяю никому из моих родных потреблять её.
– Это не водка, дружище, это очень вкусный напиток, – причмокнул Иван.
– Всё равно. От этого делается плохая голова. Вам нужно, мне – нет.
Галкин отхлебнул сам и спрятал флягу. Время подходило к полудню, когда послышались голоса и звуки бубенцов. Через несколько минут всё вокруг ожило, зашумело. Стадо оленей, похрапывая, звеня колокольцами, стуча ногами и разгребая копытами снег, рассыпалось вокруг чума. Галкин вышел из чума и окликнул погонщика: